– Почему нарушил приказ? – вторя моим мыслям, отчеканил Вернон.

Оперативник резко забыл про дракона, вытянулся по струнке и сообщил:

– Вернон, извини, но там… – он кивнул на окно, – …там один человек.

– И?

– Он умоляет о встрече с герцогом Кернским, и… это не объяснить. Это нужно видеть!

Наше дружное трио переглянулось. Не знаю, как мужчины, а я лишь теперь обратила внимание на тот факт, что снаружи стало на порядок тише. Поводов думать, будто толпа рассосалась, – не было. Значит, действительно случилось. Вопрос – что именно?

Поразмыслив с секунду, их светлость передал свёрток с моей одеждой Вернону, а сам решительно направился к оконному проёму. Я же, глядя в герцогскую спину… нет, не занервничала, но поняла – одного не пущу!

И плевать, что у меня вместо ног и рук лапки! Плевать, что голову венчает шипастый гребень, а попу украшает самый настоящий хвост! В конце концов, о моих превращениях уже стольким людям известно, что назвать трансформацию тайной язык не повернётся. А раз так – чего прятаться?

К тому же тут так холодно, что превращаться обратно совершенно не хочется. Да и одежда, несмотря на все старания светлости, точно вымерзла. Надеть такую? Брр!

В итоге я отмерла и побежала за Даном. Вернон попытался окликнуть, но дракон и ухом не повёл. Герцог Кернский движение тоже уловил, но отговаривать не стал – ограничился напряженным взглядом, а потом, когда оказалась у окна, отдёрнул штору и галантно маленькую меня на подоконник подсадил.

Едва в проёме появился дракон, и без того притихшая толпа прямо-таки онемела. Спецы из управления, которые толпились ближе всех, по эту сторону яркой ленты, вообще челюсти пороняли. А я вздёрнула голову, бодро промчалась по лестнице из ящиков и замерла в ожидании Дантоса.

Ну а когда герцог Кернский вышел, когда спустился вниз… нам и показали.

Парни из управления побороли шок и расступились, открывая взглядам стоящего на коленях человека. Он выглядел настолько ужасно, настолько дико, что сердце сжалось.

Грязные, местами изодранные штаны, измочаленные сапоги, распахнутая до самого пупа рубаха. Ещё куртка – не зимний тулуп, и не плащ, а именно куртка! Холодная, рассчитанная на осеннюю погоду.

Но это так, незначительная мелочь. Красная кожа и в кровь исцарапанное лицо – вот что важней. И взгляд! Безумный, совершенно стеклянный. Добавить к этому взгляду тот факт, что человек не просто стоял на коленях, а ещё и раскачивался, как зачарованная звуками дудочки кобра, и желание позвать лекарей-мозгоправов возникает само собой.

Но оперативники почему-то не лекарей, а герцога Кернского вызвали. Для чего?

Несколько секунд недоумённой тишины, и болезный слегка ожил. Он обвёл стеклянным взглядом пространство, а узрев Дана, дёрнулся, но встать не смог, более того – едва не упал. И взвыл:

– Ваша светлость, пощадите!

Я невольно обернулась и с изумлением обнаружила – герцог Кернский человека узнал. И тут же выдохнул ошарашенно:

– Тири? Что случилось?

Вернон, который к этому моменту уже выбрался из «логова» и замер рядом с нами, шокированно выпучил глаза, а я, наоборот, нахмурилась. Сделала полшага вперёд, вгляделась в красное изодранное лицо и слегка онемела. Тири? Тот самый, который младшим лакеем в замке герцога в Керне служит? Но…

– Ваша светлость, пощадите! – снова взвыл Тири. И вот теперь мы наконец услышали пояснения: – Я изменил присяге. Я… нарушил данную вам клятву.

Шок. Он был велик, но не настолько, чтобы выключить мозг и запретить доступ к воспоминаниям. Перед мысленным взором сразу же возник зал приёмов, сидящий в кресле Дантос и сгусток золотой энергии, зависший над столиком-подставкой.

Ещё вспомнилась стайка служанок, которая наперебой признавалась их светлости в своих «грехах», и совершенно обычные, ничем не примечательные слова присяги, мол: служить, не предавать, не замышлять.

Единственное, что отличало клятву, которую просил герцог Кернский, от прочих подобных формул, – это финальная часть. Вместо обычного «пусть меня бесы пожрут» или «да не видеть мне света, если обещания нарушу» Дантос просил произнести: «если же я не сдержу клятв, гореть мне и мучиться до тех пор, пока Дантос, герцог Кернский, не дарует мне прощение».

Я отлично понимала, что эта формула сработает, причём воплотится в самом прямом, самом буквальном смысле. Но я даже вообразить не могла, что зрелище будет настолько неприятным. Подумать, что предатель найдётся так быстро, не могла тем более. Однако – вот. Выискался!

Герцог Кернский и Вернон были удивлены не меньше моего. И если Вернон глядел на Тири… ну прежде всего как на объект воздействия магии, то Дантос страданием слуги, наоборот, проникся.

Он подошел, опустился на одно колено и, глядя в безумные глаза младшего лакея, спросил:

– Что именно ты сделал?

Тири забился в непродолжительной, но яркой истерике, за которой внимательно следили не только мы, но и спецы из управления, и набежавшие стражники, и прямо-таки гигантская толпа зевак. А когда приступ прошел, качнулся вперёд и заговорил:

– Лакей из поместья Филеков. У меня был выходной, и я встретил его в Ниринсе, в кабаке. Мы выпили, и он начал как бы невзначай расспрашивать о делах в замке. Я говорить отказался, а он…

Тири запнулся и взвыл снова. Запустил пальцы в собственные волосы и попытался эти самые волосы вырвать. Исцарапанное лицо свидетельствовало – это не первая попытка калечить себя. То есть жар и страдания, которые испытывал клятвопреступник, были очень мучительными.

Не знаю, чем бы всё закончилось, но Дантос этот акт самобичевания прервал. Рыкнул на пол-улицы:

– Дальше!

Тири послушался.

– Он сперва согласился, и мы снова выпили. А потом… мне в руки лёг увесистый кошель, и я… Я рассказал, что устроитель торжеств господин Ригис, повинуясь вашему приказу, начал закупать новые скатерти и салфетки, а ещё фарфор и столовые приборы. Что уже выписал из столицы оркестр и составил прожект оформления залов. Что на днях из типографии придут листки приглашений и конверты. Что господин Ригис мечтает, чтобы ваша с леди Астрид свадьба прогремела на всю империю, а вы сами шума вроде как не хотите. А ещё отдали странный приказ – не болтать о приготовлениях при драконе.

По мере того как Тири рассказывал, мои красивые янтарные глазки округлялись, а лапки подгибались. На последней фразе дракон не выдержал – плюхнулся на попу и невольно приоткрыл пасть.

Дантос реакцию заметил, но отвлечься от младшего лакея не пожелал. И был, конечно, прав. В данный момент состояние Тири было важней.

– Это всё? – спросил герцог Кернский, и слуга часто закивал.

В следующую секунду мы увидели такое, что прежде никому из нас видеть не доводилось. Их светлость снял перчатку, положил ладонь на плечо клятвопреступника и сказал:

– Я прощаю тебя.

Слова сопровождались забегом золотых искорок по герцогской коже, и, едва были произнесены, младший лакей выдохнул и заметно обмяк. Словно из него комок боли вытащили, словно его с пыточной доски сняли.

А Дантос добавил:

– Я прощаю тебя, но в первый и последний раз.

Тири снова выдохнул, уставился ошарашенно и с надеждой. Спросил дрогнувшим голосом:

– То есть вы не прогоняете? То есть… я могу остаться?

– Можешь, – отозвался Дан. И сразу же встречный вопрос задал: – Как ты сюда попал? От кого узнал, что я здесь?

Под «здесь» подразумевалась, конечно, данная конкретная улица и дом, но младший лакей понял вопрос несколько иначе:

– Когда всё случилось, когда я проснулся после кабака и понял, что натворил и что со мною происходит, то вымолил у Жакара адрес вашего столичного дома, взял лошадь и помчался сюда. А тут, когда мне сказали, что вас нет, что вы уехали по делу… Я не мог сидеть и ждать, это было нестерпимо. Я отправился искать. И наткнулся на толпу, потом и вашу карету увидел…

Дантос прервал бедолагу жестом – что случилось дальше, было ясно без всяких слов. Увидел, бросился в гущу событий, повыл перед оперативниками из управления, и те, видя совершенно невменяемое состояние, сжалились и герцога Кернского всё-таки позвали.