А еще народ их немножко не любит — лучше держаться своих.

Я бы тоже таких не любил — это же очень обидно, когда у того вон пацана способности есть, а у тебя — нет. Если меня в большой мир выпустят, тоже буду завидовать и немножко не любить. Исключение — целители, которых народ любит еще как: они даже рак наложением рук лечить могут. Но дорого — капитализм же.

Объединившаяся от Ирландии до Германии в единое целое Европа теперь зовется Священной Римской Империей, управляется королем Карлом XXII и папой Римским. Полномочий оба имеют мало — и там, и здесь, и в Америках — тоже две объединенных, Северная и Южная соответственно — государством рулят военные.

Во всем мире формально — капитализм, но начитавшийся политических статей в интернете я назову это фашизмом.

Угнетения особого нет — просто ВПК прожирает львиную долю ресурсов, поэтому народы живут не так хорошо, как могли бы. Прекращение междоусобиц дало огромный толчок экономикам, и того, что остается от ВПК, хватает на производство потребительского добра и выращивания жратвы. Только цифровые технологии плохо развиваются — военные держат монополию. Зато голода даже в Африке нет — негры нашествия жуков банально не пережили, и материк после зачистки пришлось заселять заново, колонистами. Называется Африканский Союз, самая распространенная способность там — контроль вылезающих насекомых. Один-два жука на одного «некроманта», не больше, но на единично просачивающихся насекомых хватает. В отражении «волн» тоже полезно — на шинкующего их подконтрольного собрата насекомые внимания не обращают.

Еще на карте есть Великая Япония, под шумок отожравшая себе Китай, обе Кореи, Сахалин (непростительно! Отомстим!) с Курилами, Индонезию, Филиппины, Малайзию, Тайланд, Вьетнам, Камбоджу и Мьянму. Выжившие малочисленные китайцы ушли в горы Тибета и Непала, и теперь живут там почти изолированно под руководством Далай-Ламы. Обижать их не дает Единый Совет — местный ООН — он тут типа наднациональный орган с большими полномочиями. Считай — маршалы и генералы решают судьбы мира в открытую. Ядерное оружие контролирует оно же — применялось в этой реальности активнее, по Австралии и Африке, с целью «дезинсекции». Порталам, увы, плевать — они неуничтожимые. «Перманентный» портал Австралийский, он в приоритете был последним — изолировали защитным периметром совсем недавно, в 82-м году.

Уцелела и Индия — от япошек они при помощи соседей с Запада отбились, теперь у них с арабами отдельное государство.

Прямо оторопь берет от таких политических сдвигов — почему бы не объединиться окончательно, раз такая пьянка? Полагаю — угроза ослабла, а значит настало время грызни между собой и с ненавистными соседями. Но мне-то какая разница? Я ужин жду.

Скрип открытого окошка в двери заставил задумавшегося меня подпрыгнуть от неожиданности. Обернувшись, увидел как рука в резиновой перчатке ставит на пол тарелку с рисовой кашей — булочки нет, не повезло — и возвращает задвижку на место.

Через час придет и будет просить тарелку вернуть. Я вчера попробовал немного поспрашивать «а зачем?» и получил мощный подзатыльник от хмурого санитара, который лично зашел объяснить «зачем».

Какого черта меня держат здесь как зэка?

Кабинет, в который меня отвели на пятый день пребывания в Центре, навевал тоску своей безликостью: деревянное, многократно крашенное и оттого местами потрескавшееся окно показывало расположенную с той стороны решетку, за которой расположилась грунтовая накатанная дорога и трехметровой высоты, покрытый колючей проволокой забор.

Перед окном, за потертым письменным столом, на скрипучем стуле сидел дядька в форме армейского лейтенанта. Лет тридцати, стриженный «под бокс», гладковыбритый и довольно-таки тощий. Лицо — нормальное, человеческое, даже вроде как немного сочувствия ко мне испытывает. Если не притворяется, конечно.

Я сижу напротив, на железной табуретке. Слева от меня — картотечные деревянные шкафы, справа — ничего кроме стены и двери выхода из кабинета. За моей спиной — еще один шкаф, с нормальными полками, а над головой лейтенанта висит фотография незнакомого улыбающегося русоволосого мужика средних лет с приятными чертами лица. Местный правитель, президент Михаил Васильевич Данилов. Служащий ему фоном флаг — красный, с серпом и молотом. От СССР сохранился.

— Меня зовут Александр Сергеевич, — представился лейтенант.

— Как Пушкин? — не удержался я.

— Как Пушкин, — поморщился он.

Видимо много кто так шутит.

— Извините.

— Хорошо, что великого русского поэта помнишь, — великодушно простил он меня и открыл лежащую на столе перед ним картонную папку. — Тебе — семнадцать лет, это ученые установили точно.

Он поднял на меня глаза, я кивнул — понял, мол.

— Найти на тебя хоть какие-то документы у нас не получилось. Родственников и знакомых — тоже.

— А что мне теперь делать? — без особой надежды на что-то хорошее спросил я.

Сейчас в детдом засунут, придется там с неблагополучными детьми драться, выгрызая себе право на нормальную жизнь.

— Родина тебя не бросит! — «обрадовал» он меня. — Прежде всего — вот, — он открыл ящик стола и вытащил оттуда красную книжечку. — Паспорт твой — больше не теряй, а то точно в тюрьму посадим! — подвинул мне, снабдив классической угрозой — я за эти дни столько наслушался, что на запугивания уже не реагирую.

— Спасибо, — поблагодарил я.

Фотка на месте — сразу по приезду в Центр и анфас, и профиль отсняли. Данные — упорно мной повторяемые, поэтому ФИО записано правильно. А вот местом рождения указан адрес Центра — тут на стенах кое-где служебные бумажки висят, адрес я узнал из них. Пролистав документ дальше, вздохнул на отсутствие прописки.

— Правильно! — одобрил лейтенант. — Ты у нас получаешься бездомный несовершеннолетний гражданин. А гражданин бездомным быть не может — в этом случае при мобилизации мы не сможем его найти и отправить защищать Родину от насекомых, — ухмыльнулся. — Будь ты на год старше, мы бы тебя отправили сразу в войска, пять лет крыши над головой и трехразовое питание гарантируется.

Пять лет армии!

— Будь ты просто семнадцатилетним бродяжкой — мы бы отправили тебя на годик в детский дом. Но ты — «открывашка», — развел он руками. — И ладно бы функционирующая — тебя бы забрали в спецучилище-интернат для «открывашек». Но ты, как посчитала комиссия, выгоревший, — горько вздохнул он, закончив описывать насколько сильно о меня спотыкается бюрократия.

— Извините, что столько проблем доставляю, — на всякий случай покаялся я.

— Ты — не виноват, Андрей, — изобразил он почти человечную улыбку. — С «открывашками» такое случается — только в этом Центре тридцать восемь задокументированных случаев, очень похожих на твой — «бахнул» на всю катушку, и половина мозгов сгорела, — хмыкнул. — Радуйся, что органических повреждений не получил. Может и найдется еще родня твоя — жизнь длинная. И память вернется нормальная, а не фантазии про телефон из одного экрана. Шизофрении у тебя тоже нет — нормальный, разумный пацан. И пристроим мы тебя в приемную семью, на год. Вот тебе, кстати, приписное, — вынул из ящика стола книжечку синюю. — Не теряй, в день восемнадцатилетия в военкомат как штык чтоб нарисовался, понял? У нас без уважительной причины не служить нельзя — за это пять лет тюрьмы, а в тюрьме — плохо. Понял? — придавил взглядом, подчеркнув серьезность сказанного.

— Понял, — уныло кивнул я.

Придется пять лет в армии казенные сапоги стаптывать.

— Вот оно, новое поколение, — расстроился от моей реакции лейтенант. — Нихрена Родину защищать учиться не хочет. Ничего, ты просто молодой, — тут же простил. — Вот срочную отслужишь, потом возвращаться не захочешь, контракт подпишешь. Чего тебе на «гражданке» делать, если ты, считай, обнулился? А там — настоящая мужская работа с перспективами. Но это только если не дурачок, а ты же не дурачок? Вон коэффициент интеллекта какой насчитали, — потыкал пальцем в папку. — У меня, скрывать не стану, поменьше, так что перспективы у тебя есть, — он поднялся со стула и протянул мне руку, снабдив рукопожатие улыбкой и советом. — Выбирай службу по контракту, Андрей, Родина тебя не забудет!