— Алё, — сказала Тамара в трубку телефона, прочистив предварительно горло, — Балихина у аппарата.

— Тамара Казимировна, это Дубровный звонит. Я сегодня дежурный, как вы знаете.

— Что случилось, Даниил Петрович?

— У нас какая-то чертовщина творится, Тамара Казимировна. Вы бы сами подъехали, боюсь, что по телефону вы мне, не поверите.

— Да что случилось-то, Даниил Петрович. Объясните кратко и внятно, в двух словах, — рявкнула она, окончательно просыпаясь.

— В двух словах, — повторил её собеседник. — Можно и в двух словах. Но смотрите, я вас предупреждал. Итак, в двух словах. Все больные нашего отделения здоровы. Я провёл утренний обход. Всех можно выписывать. Абсолютно всех. А меня, наверное, отправят в Новинки (название психиатрической больницы в Минске) и боюсь, там и оставят.

— Ждите, я сейчас приеду.

— Господи, — думала Тамара Казимировна, лихорадочно собираясь, — и этот спился. Ни за что ведь не подумаешь. Жена, ребёнок, комната в коммуналке, хорошая работа. Вот что ещё человеку надо? А может у него с женой разлад? В любом случае, жалко человека.

Уже стоя в прихожей и надевая пальто, Тамара подумала, а не позвонить ли ей дежурному из хирургического отделения? Потом решила, что будет выглядеть в его глазах дурой или очередной пациенткой Новинок. И махнув рукой, она вышла из квартиры и тщательно закрыла за собой дверь.

Тамара Казимировна приехала на работу через сорок минут. В воскресенье трамвай ходил в два раза реже и к тому же ушёл у неё из-под носа, когда она подбегала к остановке. В результате на остановке проторчала 15 минут, промёрзла.

— Всё-таки ноябрь уже наступил, и пора переходить на зимнюю обувь, думала про себя Тамара, стараясь не думать о Дубровном. — Да и под пальто можно что-нибудь тёплое надевать.

Ещё 15 минут неторопливой езды, а потом ещё десять минут пешком. Но вот, она, наконец, у себя на работе. Зайдя в здание и проходя мимо знакомой вахтёрши, поздоровалась с ней. Что-то её насторожило, но что именно, она не могла понять. Поднялась по лестнице на 2-й этаж, прошла к себе в кабинет и потянула носом. Пахло необычно. Как будто она не в больнице, а на прогулке в лесу. Вот это ей и внизу на входе показалось необычным, просто она не поняла сразу, в чём дело.

— Ладно, это всё потом, — приказала она себе отбросить все посторонние мысли. Займёмся делом. Нужно пройтись по палатам и посмотреть, как там её больные. Больше всего её беспокоила Домрачева, самой тяжёлой больной в отделении, которой удалили почку и вчера перевели к ней из реанимации. Состояние её оставляло желать лучшего. Операционный шов никак не хотел заживать и был по-прежнему воспалён.

— Вот с неё я, пожалуй, и начну, — решила про себя Тамара и решительно направилась на 3-й этаж. Подойдя к двери, она неожиданно услышала смех, доносившийся из палаты.

Она рефлекторно замерла, уже держась за ручку входной двери и ничего не понимая. В её практике такое было впервые. Так больные не смеются. Она решительно потянула на себя дверь и вошла в палату. Остановилась у двери, с трудом осмысливая то, что видели её глаза. Все больные были на ногах, в больничных халатах. На кровати, если кто и лежал, то поверх одеяла, с книжкой в руках. Посредине помещения собрались 6–7 женщин, сидящих на двух кроватях друг напротив друга, и окружённые теми, кому места не хватило.

Кто-то что-то рассказывал, а слушающая её публика весело смеялась. Вот говорившая женщина начала снова что-то рассказывать, но неожиданно замолчала и встала, глядя на Тамару Казимировну. В палате на мгновение наступила тишина.

— Что здесь происходит? — растерянно спросила врач.

Во вставшей женщине она узнала ту самую Домрачеву, которая ещё вчера лежала и стонала от болей.

— Домрачева, — спросила она, — как вы себя чувствуете? В каком состоянии находится ваш операционный шов? Вчера вечером ваше состояние вызывало у меня тревогу. Я оценивала его, как стабильно тяжёлое.

— Я не знаю, что случилось. Проснулась и почувствовала, что здорова. У меня ничего не болит.

— И я здорова, и я, и я. — раздавалось со всех сторон.

— А дежурный врач не поверил и сбежал, — сказала, улыбаясь, неподалёку от неё стоявшая пожилая женщина.

— А вы можете нас выписать? Мы же все тут абсолютно здоровы.

Пациентки требовательно смотрели на неё в ожидании её решения. И Тамара Казимировна приняла его. Она подняла руку, призывая их к тишине, и сказала:

— Я вам верю, но должна убедиться сама. Заходите ко мне в кабинет по одному на медосмотр.

— А вы кто? — спросил кто-то.

— Я заведующая терапевтическим отделением 1-й городской больницы клинического городка, Балихина Тамара Казимировна. — Мой кабинет находится на 2-м этаже. Жду вас там.

Врач вышла, и в палате сразу стало шумно. Женщина, веселившая до этого своих соседок, подняла руку и сказала:

— Моя фамилия Домрачева и я, наверное, первая по списку.

Ноябрь пролетел быстро. Жилье у Веры мне обломилось, её бабуля, справившись не без моей помощи со своим недугом, моему вселению воспротивилась. Выручила меня в этом вопросе медсестра Дана, жившая с родителями в частном доме. Один дом на их улице был выставлен на продажу, и я, узнав об этом от Даны, уже во вторник, 3 ноября встретился с его хозяевами, одинокой парой пенсионного возраста. Представился им под фамилией Харитонова и соответствующей иллюзией.

Дом мне понравился, каменный, двухэтажный, ухоженный, с большим подворьем, летней кухней, банькой, сараем, огородом и садом. Хозяева оценили его в 30 тысяч рублей.

Я торговаться не стал, но выдвинул свои условия:

— Добавляю ещё три тысячи рублей, и вы оставляете мне всю мебель, продуктовые запасы с дровами и хозяйственной утварью. Чтобы можно было заехать и жить. Всю живность забираете с собой, мне она не нужна. При оформлении документов цену за дом укажем 20 тысяч, а тринадцать тысяч я выплачиваю неофициально в тот же день. Деньгами или сберкнижкой на предъявителя, по вашему желанию. И последнее, выехать вы обязуетесь до 7 ноября. Завтра оформляем куплю-продажу и у вас остаётся два дня на сборы. Расходы при оформлении документов, пошлины там или ещё что, делим поровну.

После непродолжительного торга сошлись на 34-х тысячах рублей и ударили по рукам.

На следующий день, мне достаточно было предъявить в районном исполкоме свои документы старшего майора государственной безопасности, чтобы нам быстро и без препон оформили все необходимые бумаги. Сразу же оформил дарственную уже на своё имя. Успели всё оформить за один день.

Бывшие хозяева тоже не стали тянуть с переездом и съехали уже 6 ноября, утром. В тот же день я привёл в дом Иванку и сказал:

— Я снял этот дом сроком на год. Переезжай и живи.

— А ты?

— Ноябрь я буду здесь, в декабре у меня стажировка, январь планирую опять провести в Минске, в феврале и марте у меня опять стажировка. В апреле у меня выпуск и начнётся служба. И куда меня пошлют, неизвестно. Если пожелаешь, то перед выпуском распишемся. И тогда на службу поедем вместе.

Иванка с разбегу кинулась мне на шею.

— А почему не сейчас?

— Ну, мы же по сути совсем не знаем друг друга.

Иванка слезла с меня и твёрдо сказала:

— Я сюда перееду только после ЗАГСа. Иначе меня из комсомола исключат, а соседи с родителями заклюют.

— Значит погуливать время от времени можно, а просто жить без брака нельзя?

— Ну, конечно. Это норма нашей жизни. Хотя и погуливать нужно осторожно, излишне ретивых народ осуждает, а партийных и комсомольцев наказывают. Ты ведь комсомолец, Вася?

— Да, конечно.

— А, если тебя исключат из комсомола за моральное разложение, то заодно и из школы исключат. Ты об этом не подумал?

— Да, я как-то об этом не подумал. Ну, хорошо, давай не будем тянуть, 9-го числа, в понедельник идём подавать заявление.

Иванка мгновенно с визгом повисла на мне снова. А я схватил её в охапку и потащил в кровать.