Рекламная песенка сработала словно магическое заклинание — остановившись, корова фыркнула, потрясла головой, наклонилась и принялась за прямые коровьи обязанности — жрать траву.

Дедушка доковылял до имущества, похлопал его по шее и направился ко мне:

— Молодец! А ты кто такой?

— У Штырковых живу, Андреем зовут, — ответил я и направился к пятну.

— А меня Карлом звать, Карл Генрихович. Ловко ты Мурку успокоил! — поворачивая голову вслед за мной, выразил он «респект». — А у нас тут, представляешь, Толька-пастух вчерась помер, может ты за него теперь будешь?

Да подожди ты, не до тебя! Достигнув стелы, я протянул руку к пятну и ощутил то, чего не испытывал никогда — появившееся из ниоткуда понимание: этот пробой — мёртв, и я с ним сделать ничего не могу. Жгучее разочарование — облом! — сменилось ликованием: у меня все-таки есть способность! Я вижу следы пробоев! А раз этот четко воспринимается «мертвым», должны найтись его «живые» собратья!

— Мертвых почтить — это правильно, — неверно истолковал дед мои движения. — Но и жить дальше тоже надо.

Ох как ты прав, дедушка! Ликование сменилось страхом — если в лаборатории про такую способность не рассказывали, значит она или только у меня, или очень редкая и секретная. Очень хочется первый вариант — уникальным быть круто. Отыщи я пятно сразу после попадания в этот мир, я бы прыгал от радости, но сейчас мне очень, очень, ОЧЕНЬ страшно — если меня «спалят», из лаборатории живым уже не выберусь.

Так-то «не палиться» несложно — сейчас меня от критической ошибки спасла бесполезность пятна, но, когда я найду рабочее — а я его точно найду, обязан найти! — придется позаботиться о том, чтобы меня никто не видел и не слышал.

Стоп! А если пятна ведут прямиком в жучиный мир? Раз — и нет Андрюши, умер во славу Роя! Про «рой» любили спорить ученые номер два и пять. Первый считал, что насекомых контролирует матка, которая решила захватить наш мир, а второй оппонировал ему тем, что это не объясняет случающиеся пробои с последующими заведомо самоубийственными атаками. Контраргумент — на пару-тройку сотен особей Рою плевать, и он так проводит разведку — не разучились ли мы воевать?

Теорий вообще много, но сейчас они не важны, мне нужно решить, что делать дальше. Самый очевидный вариант — пустить кого-то вперед себя. Например, Лёху — он же мужик и воин. Фу какая мерзкая, противная, недостойная мысль! Нет, так я поступать точно не буду! А к черту — пока буду жить как жил, а когда найду «рабочее» пятно — тогда и определюсь. Что там дед говорил?

— А пастухам зарплату платят? — спросил я у него.

— А как же! — кивнул он. — Две тыщи рублей!

Сравняюсь по доходам с Валей! Вот ее от этого корежить будет!

— А куда трудоустраиваться идти? — спросил я. — Мне коровы нравятся.

— Так в контору! — как само собой разумеющееся указал он вперед и налево, в сторону агрохолдинга. — Ток ты бы сначала с Зинкой поговорил — вдруг не пустит, — посоветовал он. — А там она потом сама и договорится.

— Спасибо, так и сделаю, — поблагодарил я его. — Извините, меня друг ждет, — указал на прячущегося за углом забора Лёху.

— А, это этот, Маринкин, — подслеповато прищурившись, опознал он пацана. — Хорошо, что подружились — у него шило в жопе, везде залезет, а потом ремня дома получает. Ты его, если что, одергивай, чтоб чего не вышло.

— Буду, — пообещал я. — Карл Генрихович, извините, если не мое дело, а почему корова не со стадом?

— Дык вчера сбежала, зараза, — развел он руками. — Не хочет, значит, в стайке летом сидеть, — хохотнул. — Всю ночь за ней, паскудой, по лесам бегал — кое-как в деревню загнал.

— Спасибо за ответ, — поблагодарил я.

— То же мне одолжение! — отмахнулся он. — Ну покеда, еще свидимся, если не помру!

Похохатывая собственной мрачной шутке, он пошел домой, не забыв взять за ошейник корову. Из-за забора показался краснорожий от смущения Лёха, обиженно буркнувший Карлу Генриховичу в спину:

— У самого шило в жопе!

На второй час прогулки с переодевшимся в черные шорты и желтую футболку Лёхой я наконец-то набрался смелости спросить:

— А кто у нас в Липках самый старый коренной житель?

Вопрос стал итогом долгих раздумий, стартом которых послужил увиденный в телевизоре Газманов. Если есть он, значит есть и другие люди. В том числе — знакомые мне по прошлой жизни. Я же родился и вырос в Липках, я там всех знаю, а значит — просто обязан встретить кого-то знакомого.

— Кузьма Ильич, — не задумываясь ответил Лёха. — Он с Володькой живет, оборотнем — типа квартирант. А жену жуки шесть лет назад съели.

— Знаешь, где он живет? — спросил я, старательно давя поднимающуюся из глубины души надежду.

Кузьмой Ильичом звали дедушку-ветерана, который приходил в нашу школу на праздники.

— Знаю, — кивнул пацан. — А тебе зачем?

Ультимативный, подходящий к любой ситуации ответ, на помощь!

— Просто.

— Ну пошли, — остался доволен ответом Лёха. — Как раз магазин по пути.

Сделав пару шагов, он смущенно признался:

— Только у меня денег нет.

— И у меня нет! — развел я руками. — Снаружи посмотрим и нормально — вдруг меня баба Зина за хлебом отправит, хоть буду знать куда идти.

Шагая рядом с рассказывающим историю о том, как он однажды чуть не поймал воробья, Лёхой, вспоминал знакомство с его матерью, улыбчивой, худой тридцатитрехлетней темноволосой женщиной с грустными глазами. Чаем с пирожками с луком и яйцом нас принудительно напоила, не забывая напоминать, что в Липках хорошо и просить меня «приглядывать за оболтусом» — к большому огорчению моего маленького друга, который «сам за кем хошь присмотрит».

— А потом я башкой к Сидоровым в окно влетел, разбил, — с грустным вздохом закончил он рассказ. — Так и не поймал воробья. Ух мамка злилась! — поежился.

— А почему в ловушку поймать не попробовал? — сочувственно повздыхав, спросил я.

— Да ну, так не интересно, — отмахнулся он.

Деревенский «аксакал» жил около леса, в конце переулочка с названием «Сосновый». Дома здесь выглядели постарше — видимо, когда-то именно отсюда начались Липки. Сосен не видать — поселок окружают березовые рощи с редкими вкраплениями елей.

— Вот тут Кузьма Ильич живет, — указал Лёха на ничем не отличающийся от соседних, окруженный окрашенным синим забором и побеленным штакетником, дом.

Занавеска выходящего на дорогу окна шевельнулась, и я чуть не завопил от восторга — Кузьма Ильич оказался тем самым! Это покрытое морщинами, но всегда гладко выбритое лицо с выцветшими от времени, бледно-голубыми глазами под аккуратно уложенными на плешь, сохранившимися по бокам головы седыми волосами я ни за что не перепутаю!

Старик открыл форточку и скрипучим голосом приложил Лёху:

— Иди-ка ты, охальник, в другом месте пакости, а то Володька с работы вернется и уши тебе надерет!

Примерно так реагируют на появление Лёхи почти все встреченные нами пенсионеры. Но без агрессии — что-то типа местной традиции, полагаю, но все равно впечатляет — это как надо суету наводить, если каждый встречный первым делом предупреждает этого не делать? При мне пацан ничего такого не делал — нормальный деревенский ребенок, очень открытый, добрый и любознательный. И во всех историях с повреждением общественной собственности, услышанных из его уст, злого умысла найти при всем желании невозможно — просто импульсивный и еще не до конца научился просчитывать последствия своих поступков.

— А это кто с тобой? — подозрительно сощурился Кузьма Ильич. — Ниче себе синячина!

— Здравствуйте, — поздоровался я. — Меня Андреем зовут, я теперь у Штырковых живу.

— А, Зинкин, — вроде как успокоился он. — А как это тебя угораздило? Дрался с кем-то?

— Просто ударился, — покачал я головой.

— Чего надо-то? — решил он закрыть тему моей побитой рожи.

— Меня Андрей попросил самого старого коренного жителя Липок показать, — переложил на меня ответственность Лёха.