Жук-дипломат вытянула руки перед собой и превратила их в сверкающие хитином лезвия. Охрана напряглась, Владимир Вольфович кивнул:

— Достаточно. Благодарю. Присаживайтесь, — велел он, указав на кресла.

Мы сели, сам он вернулся на диван.

— Три дня до контакта? — спросил он.

— Да, — кивнула Гриша.

— Существует возможность ускорить?

— Нет.

— Твои полномочия?

— Предложить союз. Цели: уничтожение старой Верховной, возвышение матери, объединение человечества, обмен технологиями, совместная экспансия с включением в союз встреченные разумные расы. Вы — будущий президент человечества.

— Сказочно, — вздохнув, погрустнел Владимир Вольфович. — Так не бывает.

— У людей не бывает, — поправил я. — Но жуки — не люди. Это вообще одна особь.

— С одной особью договориться легче, — снова вздохнул он, приободрился и подмигнул мне. — Ладно, если прижмет — уйдем в Нью-Йорк.

Удобный проход мы нашли: прямо напротив входа в Центральный парк.

— Беру время подумать, — добавил Жириновский для жука-дипломата и переключился на меня. — Временно тебя усыновляю. Захочешь вернуться в свой мир — уйдешь, но сначала помоги дело сделать.

— Я понимаю, — кивнул я. — Сделаю всё, что смогу.

— Молодец, — припечатал меня Жириновский и поднялся на ноги. — Пойдем тогда.

Нас с Гришей и Вольфовичем окружила охрана, и мы покинули комнату.

— Сейчас тебя с людьми знакомить буду, — совместил проход по коридору с инструктажем кандидат в президенты. — Запоминать и разговаривать не обязательно — больше едва ли увидитесь. Просто стой рядом, улыбайся тем, кто улыбается тебе и пожимай руки.

— Хорошо.

— Натерпелся за эти дни? — сочувственно посмотрел он на меня.

— Нормально, — пожал я плечами. — Отдохну, когда все закончится. Можно мне зарплату?

— Я думал, ты долей добычи берешь, — весело подмигнул Жириновский. — Во народ, а? Только возможность появилась, сразу п***ть как не в себя кинулись. А потом они же будут требовать искоренить коррупцию!

— Коррупция и воровство — это плохо, — поддержал его я. — Но деревенских понять можно.

— Можно, — признал Жириновский. — После контакта зарплату тебе выпишу. Пока тебе все равно незачем — кормят, одевают. Не обижайся, но она… — кивнул на Гришу. — …Вполне могла запудрить тебе и нам мозги.

— Но действовать-то вы уже начали, — заметил я несостыковку.

— Не «вы», а «ты», — поправил он. — И «отец» или «папа».

— От ответа уходишь, отец.

— Ты же ничего не спросил, — ухмыльнулся он.

Подловил пацана и рад.

— Еще у нас два американских оборотня есть — можно их ко мне в телохранители с зарплатой?

— То же мне «телохранители», — поморщился Владимир Вольфович. — Их Серега в одиночку под орех разделает.

Вояка приосанился.

— Наемникам и чужакам доверять — последнее дело, Андрей, — назидательно заметил Жириновский. — Пока им платишь, они вроде за тебя. Но всегда найдется тот, кто захочет заплатить больше. А то и круче — мне тут кино показывали, там здоровенный американец упал на колени и рыдал как баба, увидев руины Статую Свободы. Как думаешь, если им какой-нибудь ЦРУшник помилование пообещает, они долго колебаться будут? Но пока за тобой мои люди приглядывают — бери, поиграй в солдатики.

— Расхотелось, — признался я.

— Поздно, — отмахнулся он. — Все равно пока пристроить некуда.

Спустившись на второй этаж, прошли по короткому коридору и оказались в банкетном зале. По свободному от богато накрытых шампанским, крабами, осетром и черной икрой столов пространству курсировали разодетые мужчины и женщины всех национальностей. Узкоглазые через одного держали поводки ручных оборотней — статусная штука, видимо — что вызывало неприязненные взгляды у европиоидной части гостей. Некоторые из них прибыли из Империи — на это указывали парадно-церковные одежды. При сближении с японцами, впрочем, лица обретали вежливые улыбки, а экзотические питомцы подчеркнуто игнорировались.

Мерзко.

Мы прошлись по залу:

— Сын мой, Андрей. Сберёг бог. Нет, девочка не моя — из деревенских…

— Горжусь, он у меня отличник, первый курс педагогического института закончил…

На этой фразе он посмотрел на меня — смотри, мол, какую «плюшку» могу дать. Принял. Оценил.

— В деревне практику в школе проходит — чего ему в Москве делать? Пусть посмотрит, как простой народ живет…

— У нас такая мода, — едва заметный кивок на группу япошек. — Не приживется. Мы — русские, и всегда остаемся людьми!

На то, чтобы обойти зал по кругу, ушло больше часа. У меня немного рябило в глазах, многократно пожатая рука побаливала. Это такая вот у политиков жизнь? Столько рож запоминать — это же настоящий ад! Хорошо, что мне это не грозит. Фуршет мы покинули через служебный вход, снова попав на лестницу и отправившись на третий этаж.

— Молодец, — похвалил меня Вольфович. — Так дальше себя и веди. Чем меньше говоришь, тем меньше вероятность проколоться. Языком на людях болтать — это опыт нужен. Со временем наберешься.

— Зачем мне? — пожал плечами я.

— Пригодится, — отрезал он. — Вот смотри — ты к себе домой вернешься уже не такой, каким уходил, правильно?

— Правильно, — поморщился я.

Жизнь прежней уже никогда не будет.

— Ты не грусти, — приобнял меня за плечи. — Смотри на пережитое как на уникальный опыт, сделавший тебя лучше. Ты — не ссыкло, в истерики не впадаешь и вообще парень башковитый. Вот ты Тимофею рассказывал, в школе работать хочешь?

Посмотрев на сохранившее невозмутимое лицо — «работа такая» — КГБшника, я кивнул.

— Это же пустая трата твоего потенциала! — продолжил Жирик. — Меть выше! Ну какие в деревне перспективы? Три ступеньки: учитель, завуч, директор. Всё! Легкотня, скука!

Он ведь прав — зачем я себе мысленные ограничители выставил? Я способен на большее!

— Ты — мужик! — добавил он. — Такое пережил! Как тебе такое: уговаривай близких в этот мир перебираться. Здесь я вам хорошо устроиться помогу, а там, — он ухмыльнулся. — Я — мёртв.

Тьфу ты, он меня просто подкупить хочет! То же мне тренер личностного роста! Но… Но в целом он прав: с таким «блатом» жизнь будет гораздо лучше. Пока проявляем дипломатию:

— Я подумаю.

Мероприятие проходило в концертном зале правого крыла МВДЦ. Из трех сотен (спросил) кресел почти треть оказалась пустой. Жириновский, губернатор Лебедь — перед началом конкурса к нам присоединился — пяток каких-то московских «пиджаков» и пара богато наряженных иностранных делегаций разместились в первом ряду, а меня после «знакомства» сослали в пятый ряд, сидеть с Лёхой, охраной и какими-то неграми.

Особо важные иностранцы мне не понравились: смотрели так, будто я им денег должен, а их вежливые фразы были полны лжи. Последнее, впрочем, для подобных мероприятий стандарт.

Из динамиков на стенах и потолке играет приятная, стилизованная под фольклор музыка, задник сцены представляет собой картину-пейзаж с видом на несущую воды речку между засаженным пшеницей полем и березовой рощицей. Над этой прелестью — транспарант: «Тридцать восьмой краевой конкурс фольклорной песни».

Балкончики оккупировали вояки — наши, их форма мне привычна, и иностранные. Целятся из снайперских винтовок, особое внимание уделяя сцене и входам в зал — открыт только один, главный. Немного нервирует такая обстановка, а бабушкам под прицелами выступать каково?

Музыка стихла, и на сцену бодрым шагом выкатился прилизанный мужик в костюме:

— Приветствуем конкурсантов и зрителей на тридцать восьмом краевом конкурсе фольклорной песни, — поздоровался он с залом.

Иностранцы прикрыли архаичного вида, лишенные пары наушники в правом ухе — перевод слушают, видимо.

— Время неумолимо идет вперед, мир — меняется, ширятся торговые связи, но народная душа не меняется. Из недр веков берет свое начало народная песня, бок о бок проходит она по жизни с людьми. Эту песню не задушишь, не убьешь! Сегодня перед вами выступит десять лучших сибирских коллективов народной песни. Позвольте представить вам уважаемых членов жюри.