Переодевшись, я с помощью Петера Клаусовича, под пристальным взглядом Лизы, выкатил из сарая тележку, на которой покоился снегоход, накрытый чехлом. Отдавая должное Дистергефту, он не стал обращать внимание на то, что осталось стоять внутри, хотя усилия, заставляющие не вертеть головой, наверно, были титанические. Как-никак, дверца в железный ангар его интересовала всё время. Чего греха таить, за то «самостоятельное» пребывание в июле-августе он её пытался вскрыть неоднократно. И вот, когда чехол был снят, а я склонился над разряженным аккумулятором, крепя прикуриватель, вздох удивления и восторга всё же пронёсся по двору усадьбы.
– Петер Клаусович, ваше восхищение мне понятно, вы неравнодушны к технике, но вот чему вы удивились? – сказал я, поднимая голову.
– Как чему? Как раз перед поступлением в училище, в четырнадцатом году отец привёз меня в Москву. Естественно, мы посетили Ходынское поле, хотели посмотреть на аэропланы. Так вот, что-то подобное с гусеницей и лыжами там демонстрировал изобретатель аэросаней Сергей Неждановский. Двадцать семь лет прошло, а какой прогресс.
– Ах, вот вы о чём. Да, наука не стоит на месте. К примеру, Зейванг и Раш, на базе мотоцикла М-72 создали мотосани, очень похожие на эти. Петер Клаусович, подсобите, красный провод на плюс.
– Да, да. Одну секунду. Готово.
Двигатель завёлся, и мне показалось, что снегоход немного вибрирует, но когда обороты выровнялись, всё стало в норме. Проверил ход, как работает тормоз, затем присоединил прицеп и, дождавшись, пока ворота раскроются, я выехал за двор. Мой путь лежал в Прилепово, а уж оттуда, минуя мост, ведущий к Тростянке, я смогу спуститься к реке и следовать по льду, не боясь быть обнаруженным. Ну а пока я ещё не на льду, можно прибавить газку. Снежная крошка вылетела из-под гусеницы вперемешку с поломанными ветками, я чуть привстал на повороте, компенсируя занос, и выскочил на прямой отрезок. На машине такой фокус не пройдёт, дорожка узковата, а на снегоходе в самый раз. Ещё газа и скорость под пятьдесят. Эх! Любим мы быструю езду. Конечно, ничто не сравнится с ощущениями, когда ты мчишься на «тройке»; да и не забыть, такого, единожды прокатившись. Но если решиться сравнивать, то придётся отвлечься от всех чувств сопереживания лошадям, когда своими мыслями мы желаем помочь им двигаться быстрее, передавая частичку человеческой силы. Это очень тонкая энергетика, когда наслаждаешься моментом передачи усилия и понимаешь, что без твоего участия добиться сверх того, на что способна лошадь – было бы невозможно. А без этого остаётся только предаться обаянию скорости. Вот и вся разница. Но говорят, что некоторые люди поступают так и с моторами. Особенно когда тяга недостаточна, или затяжной подъём. И это у них получается.
Хррх! Я проехал то ли по пеньку, то ли по жердине, слегка скрытой под слоем снега. Нужно быть осторожней. Отвлёкся, рассматривая глухаря, скрывшегося в ветвях. Это в марте его можно простой палкой подбить, невнимательна птица в брачный период, а в остальное время года попробуй выследить. По кущам бегает – быстрее, чем летает, а зимой под маленькими ёлочками прячется, да так ловко, что иной раз прямо из-под носа уходит. Доставался он мне пару раз, как охотничий трофей, но всё больше весной. Нет, конечно, можно и на «галечном пляже» набить глухарей вдоволь, когда они камушки собирают, но это уже не охота – промысел. Вскоре показался поворот на Прилепово. Мне в другую сторону. Свернув вправо, в распадок, сделал крюк, объезжая мост, а оттуда по еле заметной дорожке к реке. В этом месте рыбаки обычно ставили сети и берег с плавным уклоном, удобный для спуска. Съехал и чуть не прикусил язык, слабоваты амортизаторы, хотя лёд здесь сродни «лежачему полицейскому» на дороге, тут бы и «роллс-ройс», наверно, сплоховал бы, но я рассчитывал, что моя техника справится. Прицеп подпрыгнул на торосах, как на стиральной доске и, оказавшись посередине русла, я сбросил газ. Снегоход на льду слегка вильнул и, выровнявшись, пошёл ровно. Стрелка спидометра на отметке тридцать, чуток прибавил. По сторонам мелькают то пологие, то обрывистые берега. Людей у реки не видно, да и что им здесь делать, вдали от домов в такой мороз? Периодически слежу за одометром, почти пятнадцать километров уже позади. Петляющая речка раздражает, очень хочется срезать, но сейчас для меня кратчайшее расстояние не по прямой. Наконец, справа показалось место, где я смогу перебраться на левый берег. Чуть в стороне деревня Базылевка, с её некогда роскошным заливным клеверным лугом. Теперь здесь снежная целина, вот по ней снегоход может развить максимальную скорость, чем я и пользуюсь. До войны тут в каждом доме по три десятка кролей держали. На сегодня это целое состояние, но базылевцы нос не задирают, делятся своим богатством с остальными. Одних только вещей шерстяных для наших военнопленных пару саней передали. Пока я вспоминал про кроликов, поле резко сменилось полосой молодой поросли, и за ней показалась широкое заснеженное поле, разбавленное тёмными пятнами.
Примерно через час с копейками с момента моего отъезда я обустроил наблюдательный пункт на опушке рощи у просёлочной дороги в двух верстах на север от деревни Зимницы и стал осматривать местность. Позади меня, за знатно разросшимся кустом малинника, похожим на скомканное пуховое одеяло, припрятан транспорт. Давным-давно здесь всё было покрыто лесом, но к концу прошлого столетия стало выгодно продавать поташ, и застучали топоры. Пейзаж существенно изменился, остались лишь одинокие островки деревьев на фоне огромных полей. Где десяток, а где и с полсотни стволов, окружённых кустарником, словно поставленные часовые. Одно плохо, для Лопухина квадрат сто семнадцать это два квадратных километра, большая часть которого целина, как он отыщет меня? Сообразит ли, что надо выйти не просто к лесу, а именно к этой роще? В его положении шастать кругами смерти подобно. Значит, будет стремиться держаться мест, где возможно найти укрытие, и пойдёт параллельно лесополосе. Заданный квадрат на карте начинается с ржаного поля, напоминающего сейчас множественные сугробы с проплешинами, и Лопухин исключит его из места встречи. Квадрат сузится, и остаётся кусок четыреста на шестьсот метров. Я навёл на выбранное место бинокль и стал анализировать. Он выйдет где-то с этой стороны, лицом на юго-запад. Просёлок и лес по обе стороны: на моей плотнее, напротив жиже. Так, какие здесь приметные ориентиры? А никаких! Раз нет – надо сделать. Что самое простое в исполнении, одновременно бросающееся в глаза и считающееся обыденным, – крест у дороги. Сколько таких знаков по обочинам? Здесь – единицы, так как в деревнях есть кладбища и умершего путника до него довезут, а если кого и схоронили у тракта, то причины были очень весомые. За всё время я видел только два: один в Клинском лесу, где испокон веков разбойничали, а второй возле Мошевой. Сейчас война и крестом оккупантов не удивишь, зато наш человек сразу заметит.
Пробравшись к спрятанному снегоходу, я достал из чемоданчика с инструментами топор, срубил деревце, изготовил две палки и с помощью изоленты смастерил крест. Осталось выбрать место, а вот, на холмике, шагов двести от меня. С дороги будет видно и со стороны поля, если с северо-востока смотреть. Установив знак, я вернулся обратно, под защиту рощи. Вытащил рацию, прикрутил суперфлекс, провод противовеса вниз и стал вызывать Василия. Ответа нет. Жду несколько минут и снова вызов. Что ж такое? Рация никогда не подводила, а сейчас словно сглазили. Поднялся на холмик и пробую оттуда. Неудача, аккумуляторы сели. Очень холодно или с браком попались, в общем, не справились китайские батарейки. Пришлось вновь топать к снегоходу и через автоадаптер запитать рацию.
– Здесь Наблюдатель. Пух, приём.
Три-четыре повтора и Лопухин отозвался.
Пшшш… «Финны! Товарищ Наблюдатель, финны на лыжах. В ста шагах от меня прошли».
– Какие финны? Откуда здесь финны? Пух, уточни.
Пшшш… «Минут двадцать назад. Я от лесочка к лесочку, передохнуть встал, а тут они, прямиком к моей прежней стоянке идут, по-своему балакают, собака с ними, лай слышал. Как поняли, приём».
