Перед глазами все расплывалось, солнечное сплетение горело невыносимым жаром, сжигая изнутри. Мне было не до высокопарных речей, и все же…

— Слишком… — только и смог произнести я. Действительно, разве не слишком жестоко? Медленно умирать в течение многих месяцев, собирая на себя сразу все болезни, которые никогда не затронули бы тело заклинателя. Страдать от приступов и судорог нехватки ци.

— Ты действительно думаешь, что лишение золотого ядра — единственное твое наказание? — Голос раздался уже где-то рядом, но все равно я едва мог различить слова. — Мои услуги по запечатыванию стоят дорого. И раз старики не выделили мне и ланя, заплатишь ты. Последнее время в мире смертных появилась новая мода: продавать низвергнутых. Конечно, обычно на помост попадают лишь самоучки-недозаклинатели, в крайнем случае — проштрафившиеся или предавшие своего наставника ученики... Но кого теперь это волнует? Не думаю, что старейшины заме…

Слишком долго. Слишком много слов. Ослабленное и лишенное ци тело не выдержало и потеряло сознание.

В следующий раз я пришел в себя в повозке. Она тряслась и скрипела, снаружи слышался звонкий цокот копыт. Нос уловил запах какой-то изысканной еды, и желудок свело болезненной судорогой.

— Даже интересно, кто тебя купит. И для чего. — Голос палача звучал обыденно, словно он беседовал со мной о погоде. — Богатая вдовушка, как красивого и престижного питомца на подушечку, или старый извращенец, любитель юного тела. На пару ночей тебя хватит, а дальше сладострастцу и не надо, таким быстро наскучивают даже самые дорогие игрушки. Скорее всего, второе. Богатые женщины любят постарше и покрупнее. Ты слишком рано перешел на уровень бессмертных, такой талант… был.

— Мне все равно, — ответил я и понял, что это мои последние слова в мире бессмертных. Правдивые слова. Мне все равно. Я уже умер, какая разница, что будет с этим телом дальше?

Голос палача, запах его трапезы, тряска и пыль — все снова стало уплывать в серую дымку небытия. И я с облегчением позволил себе упасть туда.

Увы, навсегда остаться за серебряной гранью мне не дали. Сначала рабский барак у рынка, потом помост — там я должен был иметь «товарный вид». А значит, находиться в сознании. Под нос сунули какую-то отвратительно пахнущую бутылку, от которой глаза раскрылись непроизвольно. Мало того, запах был настолько пробивающим, что пришлось сморгнуть слезы.

— Хм, давайте мы его вуалью прикроем, достопочтенный господин небожитель. Так можно подогреть интерес толпы к товару.

Чьи-то шершавые пальцы провели по скуле, и я еле удержался от желания отшатнуться. Нет… я уже решил… мне все равно. Все равно.

— Я рассчитывал отвезти его на элитный рынок в столицу. Там есть надежные посредники, которые знают, как преподнести покупателям подобный товар. Но поскольку срочные дела призывают меня вернуться на свой пик, достопочтенный торговец, я обременяю тебя этой работой. Делай, как считаешь нужным.

Шум в ушах был таким сильным, что звуки внешнего мира пробивались к моему сознанию с трудом. Голос палача исчез, остался торговец, а потом…

Потом меня выставили на помост и продали. Всё, что я вычленил из какофонии звуков, это звонкий мальчишеский голос. Чем-то он был похож на голоса младших учеников и потому вызвал приступ горькой ностальгии.

«Значит, старый сладострастец мне не грозит», — только и успел подумать я, прежде чем тело вновь попыталось умереть. Если бы я знал… насколько все хуже, я бы постарался разбиться насмерть, упав с проклятого помоста виском о какой-нибудь камень!

Я думаю, что почувствовал бы меньшее унижение, купи меня любитель молодых тел. Даже такой человек не стал бы перекидывать меня через плечо и бежать, мотая, как куль с рисом. При этом шум молодых голосов все не унимался, кровь приливала к голове, отчего в висках заломило еще сильнее.

Яркость женских одежд, снова сумбурные разговоры и, наконец, кровожадное лицо девушки, сверкающей скрытым оружием в ладонях. Меня продали теневой гильдии? Зачем убийцам низверженный заклинатель?

Чуть позже, когда меня окунули в буквально кипящую зеленую жижу, я осознал: для экспериментов. Одна из запрещенных гильдий явно разработала какую-то методику работы с ци, и им нужны были подопытные. Два юных убийцы, постоянно переговариваясь, даже не особо скрывали этого. Сбивало с толку лишь то, что они зачем-то притворялись обычными подростками, живущими в доме зажиточного купца, но… это невозможно. Их игра была настолько неудачной и неправдоподобной, что ставила меня в тупик. И если парнишка еще более-менее вписывался в свою роль избалованного сына богатой семьи, то девчонка... Для городской девушки эта Янли была слишком… слишком расчетливой, опытной, жестокосердной и… бесстыдной.

Она меня раздела! И не просто сняла верхние одежды, что само по себе верх неприличия, она сняла все! Даже в борделе, в котором я был на заре юности, нежные цветы, дарящие любовь за деньги, не опускались до такой распущенности. Как можно поверить в добрые намерения женщины, если при виде полностью обнаженного мужского тела у нее даже не заалели щеки! Она причиняла боль и словесно издевалась с таким удовольствием, что с каждой секундой я все больше и больше уверялся в ее темной сущности. Правда, то, что она делала, все же ставило меня в тупик: я больше не заклинатель, но все еще способен понять, что мое тело не просто так топят в горячей воде — в него накачивают энергию. Как именно — не хватало сил увидеть. И даже просто подумать и разобраться не было возможности, потому что эта парочка словно поставила себе цель вывести меня из равновесия. И самое постыдное — я им поддался.

Но, пусть опасения, злость и негодование напитали мое тело, я все еще был слишком слаб. Даже не смог удержать жалкую мокрую тряпку, единственную защиту моего достоинства. А потому только выдохнул в лицо купившей меня убийце одно слово:

— Бесстыдство!

— Бесстыдство! — нашел-таки в себе силы прошипеть Юншен. И глазами сверкнул — кажется, мы парню окончательно все дао совершенства порушили. Эмоции так и прут. И хорошо… и правильно. Умница, братец, без слов понял, чего я от него хочу. Раскрыть мелкие каналы ци — это только треть дела. Надо еще заставить энергию по ним двигаться. И нет ничего лучше в этом деле, чем довести пациента либо до незабываемого счастья, либо до неконтролируемой ярости. Сразу весь депрессивный застой с места сдвигается и бодро циркулирует. Со счастьем по понятным причинам у нас напряженка. Остается злость. Конечно, есть еще третий вариант — возбудить. Но тут мне мальчишку просто жалко стало: он так сжимается от одного взгляда на его тело, что понятно — реагирует как клинический девственник. Ну, или высокоморальный даос, который в бордель, может, и ходил, но тайком и один раз, лет триста назад…

— Сам лежать будешь спокойно или привязать? — ласково спросила я, по порядку выстраивая на простыне набор серебряных иголок. Люблю я давать людям выбор. — Не особо больно будет, но иногда неприятно.

— Добрая ты, сестренка. — А-Лей, который разложил Юншена в позу морской звезды, все же сжалился и прикрыл стратегическую запчасть несчастного сухим полотенцем. — Давай я его просто подержу. А он не будет особо дергаться.

— Что… вы собираетесь со мной делать? — раздалось еле слышно с кровати.

Я буквально за язык себя поймала, чтобы не ляпнуть вслух про «насиловать извращенным способом», и на А-Лея глянула так, что он явно тем же самым предложением подавился.

— Лечить, что же еще. Если хочешь, я могу даже рассказывать, что именно делаю и зачем, если тебе так будет спокойнее. — Первая иголка нашла нужную точку на солнечном сплетении парня, отчего он придушенно ахнул. С чего? Не больно же, я точно знаю.

— Разрушенное ядро — это не болезнь. Как не восстановить вырванное сердце, так не собрать и золотые осколки. — Лежит подыхает, а все равно умудрился процитировать какой-то философский трактат.