– Твоё произведение? – спросил Лис своего подконвойного, кивнув на коброкентавра. – Они разумные?

– Я бы сказал: ограниченно разумные. Живут и охотятся поодиночке, в брачные периоды сходятся с самкой, откладывают яйцо, а после того, как вылупится и подрастёт детёныш, расходятся. Во всяком случае, так я планировал. Нравится?

Лис хотел уже высказаться по поводу сего творения, но вспомнил, объективности ради признавая, что и Терпом были выведены твари ничем не лучше. Уровень развития молекулярной биологии и генной инженерии Творцов позволял творить не только чудеса, но и ужасы. Может быть, цивилизация, достигшая таких высот естественным путём и сохранившая какие-то общественные институты, могла бы как-то контролировать работы в этой области, но Творцы, распавшиеся на отдельных индивидуумов, обладавших зачастую возможностями, кои не снились человечеству Земли в целом, могли реализовывать самые гнусные фантазии. Впрочем, Лис не слишком надеялся, что попади сейчас подобные знания на Землю, человечество распорядилось бы ими с большей ответственностью. Возможно, там начались совершенно дикие вещи, и поэтому он ничего не ответил Инглемазу.

Вообще, особенно после хоть и поверхностного, но всё же достаточно объёмного знакомства с нынешней ситуацией на собственной Родине и в целом на Земле, Лису всё больше начинало казаться, что коллективный разум тоже далеко не всегда находит идеальные решения. К чему привела вся эта демократия, исповедующая, казалось бы, коллегиальность в создании законов и выработке решений? В мире не стало лучше, в России не стало лучше, наоборот, процветают кучи партий, кланов, можно сказать, минисообществ, на деле воюющих друг с другом за право управлять. Они яростно соперничают между собой, но и внутри каждого всегда идёт более или менее сильное брожение, поскольку любой коллектив, особенно замкнутого типа, уже содержит в себе запал взрывного устройства в виде противоречия личных интересов и амбиций отдельных его членов и коллегиальных целей, стоящих перед сообществом. А движет всем жадность и желание попрать другого, а народ – серая масса – рассматривается как большой ограниченно разумный инструмент для решения своих проблем.

Чем же это, по большому счёту, лучше, концепции Инглемаза? Может быть, на самом деле эффективнее, если миром правит всего одна личность? Конечно, тут есть один чрезвычайно тонкий момент: хочется почему-то, чтобы личность эта не была сволочью. Хотя, опять же, и такое определение весьма относительно, ведь сам Инглемаз, например, сволочью себя не считает. Эх, нет в жизни счастья, одним словом, в смысле – идеала строения общественного бытия!

«Интересно», – подумал Лис, – «а хотелось бы мне самому, например, править миром, ну, скажем так, как пытается делать Сварог?» Ведь если не становиться на позицию Инглемаза и не считать всех человеческих существ ванвирами, а себя «центром мира», то это колоссальная ответственность – прежде всего перед самим собой. Да и не очень хорошо у Сварога получилось всё, хотя, как он сам говорит, ему сильно помешали. Но встаёт вопрос: если можно так легко помешать, то хорош ли план в целом?

М-да, трудно быть богом! Вообще, наверное, невозможно выступать в подобной роли, в принципе, но начинает казаться, что иной раз очень трудно не попытаться богом не быть, особенно, полагаясь на свои, якобы, истинно благие намерения. А теми же благими намерениями вымощено дорожное покрытие для очень известной дороги кое куда. И некоторые представители земного человечества очень давно подметили, что получается, когда кто-то кого-то пытался силой привести к счастью.

Отвлекаясь от слишком глобальных мыслей, Лис попытался понять, как убили коброкентавра. Сейчас эта задача являлась более актуальной, чем философские спекуляции на тему о путях достижения вселенской гармонии.

На человеческом торсе трупа виднелись две сквозные раны, обе на груди, то ли следы от ударов копьём, то ли от извлечённых стрел. Голова, говоря языком милицейского протокола, имела свидетельства ударов «тяжёлым тупым предметом», очевидно, дубинкой, которой монстра добивали. Если раны оставили прошедшие навылет стрелы, то люди, убившие кентавра, располагали довольно эффективным метательным оружием. Но вот, что было странно: эти сквозные раны оказались замазаны глиной с обеих сторон, словно для того, чтобы предотвратить вытекание крови. Помимо этого на теле в нескольких местах, как на торсе, так и на лошадиной части виднелись дырки диаметром примерно миллиметров пять-шесть, оставленные очень ровным круглым орудием.

Лис спросил об этом Инглемаза, но тот только плечами пожал, вновь заявив, что не может знать всего, происходившего тут в течение двух тысяч лет. На вопрос о том, догадывается ли он, почему аборигены не забрали труп в качестве пищи, Творец ответил, что мясо взрослого коброкентавра ядовитое, и употреблять его в пищу нельзя.

– А эти не замазанные дырки, они не могут быть оставлены твоим слоном-кровопийцей? – допытывался Лис.

– У него игла, вроде, потолще, как мне кажется, – покачал головой Инглемаз.

– А гидры?

Инглемаз посмотрел вверх на густые кроны деревьев:

– Здесь они не могли бы спуститься к земле. Гидры не суются в заросли, потому что им очень легко пробить летательные мешки о ветки и сучья.

По-прежнему возле тропы попадалось мало живности. Это, разумеется, нисколько не огорчало Лиса, поскольку совершенно не хотелось тратить время на столкновения с крупными представителями местной фауны, но давало пищу для размышлений. Видимо, за время отсутствия Инглемаза здесь произошли некоторые изменения, и мир стал не таким уж смертельно опасным, если, конечно, не считать природные катаклизмы в виде перетекающих с места на место водных масс и ливней. Хотя, судя по всему, движение воды, вызванное приливными силами, вряд ли чем-то грозило находившимся на поверхности плато.

Вечерело, и в просветах древесных крон стало заметно, что в небе начали появляться плотные тучи, собирающиеся, словно ниоткуда, и темнеющие прямо на глазах.

– Скоро польёт, как из ведра, – сообщил Инглемаз. – Нам нужно как-то укрыться: ливень будет страшный.

Лис кивнул: вряд ли стоило вообще мокнуть и продолжить движение в сумерках. Он свернул с тропы, несколько углубившись в чащу, чтобы никто не мог заметить их лагерь. Среди плотных кустов Лис поставил обе имевшиеся у него палатки, на всякий случай соединив их вместе и прикрепив трос к толстому дереву. Инглемаза поинтересовался насчёт еды, показав на росшее неподалёку дедае. Лис сорвал несколько плодов различной степени зрелости и бросил в каждую палатку.

Совсем как на Земле налетел резкий порыв ветра, предвестник грозы, и лес тревожно зашумел. Стало почти темно, и упали первые пока ещё редкие капли дождя. Инглемаз, не дожидаясь распоряжения Лиса, забрался в одну из палаток, а сам Лис направился в другую. Палатки не имели устройств, позволявших запереть их снаружи, но Лис не думал, что Творец попытается сбежать. Без оружия у него не было шансов уйти далеко, особенно, если здесь хозяйничали аборигены.

Едва Лис закрыл входной полог, сверху словно повернули душевой кран и обрушилась масса воды. Поток был настолько мощный, что уже через несколько минут палатка начала чуть-чуть всплывать, так что решение о креплении к дереву, оказалось очень своевременным и верным.

Вряд ли в такой ливень могла угрожать иная опасность, чем быть унесёнными прибывающей водой. Поэтому Лис запер изнутри вход, поужинал плодами «дерева, дающего еду» и уснул под шум дождя, более напоминавший грохот водопада.

Ночь прошла совершенно спокойно, не считаю ливня. Когда внутренние часы подсказали Лису, что пора вставать, он протёр глаза и выглянул из палатки. Светало, дождь давно закончился, хотя во многих местах стояли огромные лужи, правда, земля хорошо впитывала влагу. Кое-где потоки воды натащили настоящие завалы из веток, сучьев и листьев.

Лис разбудил Инглемаза, они умылись из луж, где дождевая вода уже хорошо отстоялась и, позавтракав запасёнными накануне плодами, отправились дальше.