Юншен пару секунд молча открывал и закрывал рот, как местный декоративный карп, вынутый из пруда, но я не стала ждать ответа и продолжила:

— Бывает еще хуже. К примеру, если грубый клиент нанес девушке внутренние повреждения. Потому что никто не даст ей времени их нормально залечить, просто подложат под другого мужчину максимум через три дня, когда «долг за еду и крышу над головой» покажется хозяину слишком большим.

— Все равно это… ты должна в первую очередь думать о себе, а эти женщины… они...

— Юншен. — Я приподняла свою и его вуаль и посмотрела парню прямо в глаза. — Учитель. Я не хотела бы в вас разочароваться. Это ложь и лицемерие — ходить в весенний дом за удовольствием, а потом называть живущих там грязными потаскухами и отказывать им в человеческом отношении. Я не знаю, как небожители, но хорошие люди так не делают.

Тан Юншен

— Ты неправильно меня поняла, — торопливо перебил я. И внутренне поморщился от неприятного чувства: да, я сейчас действительно хотел сказать другие слова, но в чем-то Янли была права. Подсознательно даже высококлассные куртизанки из лучших весенних домов воспринимались мной как люди даже не второго, а скорее третьего сорта. Точнее, неправильно. Я сам никогда ни о чем таком не задумывался, просто так считали все вокруг, а я не спорил. Только здесь ведь вообще о другом. — Женщины в борделях… особенно в таких, где за их здоровьем не слишком следят, в основном преступницы. Даже не рабыни, те слишком дорого стоят. А эти… они ведь могут навредить тебе.

— Не будь таким наивным, учитель, — резко оборвала меня девушка. — Вот этой девочке, — она кивнула в сторону ширмы, — которой здоровый грузчик за пять ланей порвал все, что можно было и нельзя, было пятнадцать лет, когда ее родители от голода продали дочь в бордель. Все ее преступление заключается в бедности и беззащитности. Но даже воровки и обманщицы не должны гнить заживо и плакать от боли потому, что им никто не помогает, а все только пользуются и презирают. Я — лекарь. Я лечу всех. И не спрашиваю, за какие грехи человека искалечили. Никогда.

После этого она развернулась и ушла звать из-за ширмы следующую раздетую проститу… девушку. А я остался стоять и думать… а потом сжал зубы и пошел помогать, пусть не делом, но хотя бы своим присутствием и вовремя подставленным плечом. Мне все равно было слишком не по себе смотреть куртизанкам в глаза, но…

С другой стороны, я не понимал, за что должен испытывать такой стыд. Не я ведь издевался над этими девушками из дешевых борделей, не я их туда продал. Я даже не запрещал Янли лечить их, просто хотел оградить… Откуда тогда это чувство вины? За что меня столь презрительно отчитала собственная ученица? За общепринятые и проверенные столетиями нормы морали?

А еще девчонка явно прошлась в своем возмущении по моей ситуации. Меня она тоже вылечила, не спросив про «грехи». И значит… в ее глазах я, бывший бессмертный, равен вот этим куртизанкам? Это оказалось неожиданно больно и вызвало настоящую бурю противоречивых чувств.

Обижаться на нее за такое отношение было бы глупо. Я сам себя перестану уважать, если в своем возрасте в здравом уме обижусь на смертного ребенка. Но нерациональное желание было слишком невыносимым. Возможно, после исчезновения энергии ци организм вновь вернулся во времена своего цветения… Бессмертное тело я обрел где-то в двадцать, а значит, и всплески эмоций у меня сейчас как у юнца. И раздетые для лекарского осмотра весенние девы никак не способствуют сохранению душевного равновесия. Хорошо, что дотрагиваться до них мне не нужно.

— Не грузись слишком сильно. — Теплая рука легла мне на плечо и погладила, словно стараясь стереть неприятные мысли и обиду. — Все проблемы мира не лежат на наших плечах, достаточно справляться с теми, что сами упали под ноги. Спасибо за помощь и за то, что ты умеешь слушать даже неприятные слова.

Янли улыбнулась, и ее улыбку я почувствовал сквозь два слоя белого муслина. Девушка прошла к стоящему в углу комнаты маленькому чайному столику и зажгла миниатюрную горелку. Кивнула мне:

— Все неприятное позади, дальше будем разбирать жалобы на утренний кашель и плохой цвет лица. А также слушать самую последнюю и самую подробную сводку новостей и сплетен.

И впрямь, следующий поток страждущих представлял собой уже более… приличный контингент. Лавочники, слуги, рабы из благородных домов, крестьяне… Янли в образе Белой Девы обследовала и лечила всех. При этом она уже не была «молчаливым и благородным призраком в вуали», наоборот, начала задорно разговаривать с пациентами, не используя высокий слог, будто сама была крестьянской девчонкой. Она весело и громко смеялась, символично прикрывала рот ладошкой, размахивала руками и кивала головой. Ни одна дочь благородной семьи не вела бы себя так… ну, кроме моей лисы. Сначала это мне показалось диким, а потом я понял, что ее манеры — отличный способ развязать этим людям языки. Служанки и грузчики, подметальщицы улиц и мелкие лавочники на глазах расслаблялись, и если сначала они толково и спокойно рассказывали о своих симптомах, отвечая на расспросы, то потом уже болтали обо всем на свете, выдавая ворох сплетен и новостей.

— Эта молодая госпожа из дома Тан, вы же слышали? Какой ужас… поддалась злому колдовству и теперь умирает из-за преступника! — внезапно вклинился в мои мысли голос пожилой служанки, жаловавшейся на боли в спине и плохой сон. Сначала я отреагировал просто на свою фамилию, а затем только понял смысл фразы.

— Как?! — это мы с Янли спросили одновременно. Только ее голос был удивленно-громким, а мой хриплым.

— Да-да, люди уже давно говорят… не зря же этого демона прогнали с пика небожителей! Стоило госпоже необдуманно купить его и привести в свой дом — и что? Она сразу же заболела! Я не удивлюсь, если Белую Деву скоро пригласят в поместье семьи Тан. Кто еще может спасти молодую госпожу, если не Белая Дева?

Я невольно взглянул в лицо ученицы, стараясь разобрать ее эмоции за вуалью. Такие ужасные слухи… однако они были закономерны. Не удивлюсь, если вскоре глава семьи Янли действительно решит от меня избавиться.

— Кхм… — тем временем поднесла палец к губам девушка, о чем-то глубоко задумавшись.

— Люди говорят, что надо собраться, пойти и сказать хозяину поместья: пусть выдаст демона. Не дело позволять ему убивать молодую госпожу, чтобы напитаться ее жизненной силой. Колдуна того надо сжечь, тогда и госпожа поправится!

Янли

— Госпожа Мисянь, все это только слухи, — спокойно прервала я пациентку, хотя в душе у меня бушевала самая настоящая буря. Не хватало еще, чтобы ни в чем не повинного учителя действительно отправили на суд Линча.

— Люди говорят! А люди ошибаться не могут! — горячо возразила полненькая и весьма румяная дама средних лет, уже получившая камфорную мазь для растирания, но еще не готовая уступить очередь другому пациенту. —  Все уже догадались, что этого демона молодой госпоже подсунули не просто так. Это наверняка месть отвергнутого жениха — того самого, которому год назад семейство Тан отправило отказ, господин еще сам его отвез и долго разговаривал с генералом наедине. Говорят, после этого в той семье разразился скандал, молодого наследника даже уличили в чем-то совсем неподобающем и отправили в монастырь очищения. На десять лет! А старый генерал срочно женился, чтобы завести нового наследника. Но кто-то из них наверняка затаил зло на семью Тан, и вот — подсунули девочке демона-кровопийцу! — уже по-настоящему завелась сплетница.

Маразм крепчал, деревья гнулись.

— О боги, какая чушь. — Панические мысли, все время рассказа метавшиеся в голове как ополоумевшие блохи, вдруг замерли, вытолкнув на передний план нечто дельное: на чужой роток не накинешь платок. Если люди начали болтать, остановить их невозможно. Особенно когда некто умело провоцирует и направляет эти сплетни. Я даже догадываюсь, кто это может быть… но об этом позже.