— Понятненько. Что же, на сегодня с лечением все. Только вечером, как всегда, в бочке с порошком вымокнешь.

Юншен тут же попытался вскочить, но я придавила его обратно к кровати, положив обе ладони на грудь, и улыбнулась сладко-сладко:

— Куда? «Всё» только с лечением. Теперь пришло время урока. 

— Какого еще урока? — «Смертельно обиженный» муж недоверчиво взглянул на меня из-под отросшей челки. 

— Самого главного. — Моя рука скользнула по его груди, мизинец нарочно медленно погладил напрягшуюся горошинку соска, а потом рука двинулась дальше, ниже, неторопливо и едва касаясь. 

Я не пыталась его поцеловать или еще как-то дополнить свои действия, только руки, только движения пальцев. По тем самым точкам, где я касалась его для лечения. Почти как несколько минут назад. Вот именно — почти. 

— Чувствуешь? — Наклонившись еще ближе, я поймала чуть расфокусированный взгляд. — Чувствуешь… разницу? 

— Чувствую… твою бессовестность, вот что я чувствую! — собрался с мыслями небожитель и взглянул меня чуть ли не гневно. 

— Пр-р-равильно, — промурлыкала я, нежно обводя указательным пальцем заклинательский пупок и чуть щекоча краешек впадины. — Сейчас я абсолютно бессовестно… хочу тебя. Но не получу… пока. Пока ты не поймешь, в чем тут секрет. 

Юншен практически задохнулся. И я его даже понимала, не слепая же. Поскольку несчастный мой муж так и оставался совершенно голым, я своими глазами видела разницу между его состоянием во время лечебных процедур и вот сейчас.

Надо было только, чтобы он сам ее осознал уже наконец. 

— Хватит, — закрыв глаза ладонью, тихо произнес он. — Иди лечи. Кого хочешь и куда хочешь. Оберегать надо не тебя от мужчин, а мужчин от тебя. 

— М-да. — Я резко отстранилась и встала. И ушла опять за ширму. Загремел веселый рукомойник системы «огородный с пимпочкой». Что ж… либо я плохо объяснила, либо он не умеет такое понимать, либо… что-то еще. Ну, бывает. 

Я поняла, что мне очень нравится Юншен. И я его действительно хочу. Но не знаю, смогу ли… потому что перестать быть собой не смогу точно.

Юншен

Я медленно поднялся с нашей супружеской постели и начал одеваться. Ха, супружеской. Даже самому смешно. Разве можно называть супругом того, чье мнение априори не учитывается. Того, над кем буквально в открытую смеются и всячески унижают. Да ладно супругом, мужчиной — и то нельзя! У наложниц и то больше права голоса!

Наверное, не будь на мне рабского клейма, я бы ушел. В долгую медитацию куда-нибудь в горы. Потом бы вернулся, конечно, чтобы выплатить всем долги… и ушел уже по-настоящему. Потому что быть шутом в собственной семье и врагу не пожелаешь. Пусть теперь змея… лечит. Он привыкший. 

Янли чем-то гремела за ширмой, потом вышла оттуда со странным лицом и села у стола. Посмотрела на меня долгим взглядом и пробормотала себе под нос что-то вроде: «Кому тут сто лет… Ладно, сама дура и взрослая тетенька». 

— Иди сюда. Чаю налить? Змей проспит еще немного. 

— Не нужно, я выпью отвар, — безэмоционально кивнул я, вставая и собираясь уйти… может, меня пустят к А-Лею. Конечно, брат будет на стороне сестры, но, возможно, ничто мужское ему не чуждо. 

— Я попытаюсь еще раз. Словами, через рот, раз на примере не получилось, — остановила меня Янли, схватив за полы верхних одежд. Пришлось сесть обратно.

— Я слушаю. — Как будто у меня есть выбор, да? У меня даже от предыдущих мыслей уже печать саднит.

— Юншен, ты мне очень нравишься, — начала она. 

Да, верю, игрушка из меня вышла забавная.

— Я уже почти забыла, что за дурацкие обстоятельства нас свели. Но не могу забыть другое…

Я решил все же прислушаться к ее словам. Может, у нас, наконец, получится немного… хм... обозначить границы? Я ведь давно, еще совершенствуясь на пике, планировал обычный брак по расчету. Почему же сейчас все полетело кувырком и я сам не шел по намеченному пути? Может, потому, что понадеялся на что-то большее? Ха, не смешно вышло. 

— Я не могу забыть другое. Потому что ты каждый раз напоминаешь. Увы, мне не повезло родиться в этом мире женщиной. Не просто женщиной, а женщиной-лекарем. Но так получилось. Возможность лечить для меня — это все равно, что… возможность заклинать для тебя. Это как дышать. Это и есть я. И когда ты пытаешься меня в этом ограничить — это как если бы ты зажимал мне рот и нос, не давая вздохнуть. — Она вдруг невесело рассмеялась. — Какая ирония, да? О рабском клейме все время помнишь ты, а свободу делать то, без чего мне не выжить, теряю я. Знаешь… — Она вдруг встала, быстро прошла к стеллажу у стены и открыла большую черную шкатулку. Через секунду на стол лег свиток. А еще через мгновение… от него остался только пепел. После того, как Янли шлепнула сверху огненный талисман из тех, которыми мы обычно грели воду, и активировала его своей ци. 

Печать на моей шее тоже вспыхнула огнем, обжигая кожу болью, и… исчезла. Я всем телом почувствовал, что ее больше нет.

— Ты что наделала? — Меня пробрала дрожь, пока я шокированно осматривал ее с ног до головы. — Ты… ты ведь сама только что говорила, что женщина. Без печати я… я ведь могу… я ведь сильнее тебя, даже в таком состоянии! — Я поднялся во весь рост и, схватив ее за рукава халата, притянул ближе. Сейчас ясно чувствовалось, что я выше, шире в плечах и могу одним движением сломать ей кости. Теперь ничто не помешает...

— А ты это сделаешь? — спросила она, не отводя от меня взгляда. — Знаешь, я вдруг подумала, что жду от тебя доверия там, где не доверяю сама. Это так не работает. Поэтому вот. Я. Тебе. Верю. А ты мне? 

Я долго еще всматривался в такие непривычно близкие лисьи глаза, а потом просто выдохнул. Выдохнул и опустил лоб на ее плечо, вдыхая привычный аромат трав и снадобий. Руки сами собой обхватили чужие плечи в объятьях и притянули ближе.

— Дурная хули-цзин, — фыркнул я ей куда-то в шею. — И я все равно не понимаю. — Мои руки спустились на ее талию. Я прижимал к себе такое маленькое и хрупкое тело, по-прежнему уткнувшись лбом в ее плечо. — Что ты устроила… там, на кровати? Зачем? Если не хотела меня подразнить, не хотела унизить… зачем? Я ведь взрослый мужчина, и, в каком бы ужасном положении я ни был, у меня есть честь и гордость. Ладно уж желание тела, несколько минут разгона ци — и я бы пришел в себя, но...

— Глупость сделала, — спокойно как-то произнесла лиса. Она вообще, как я заметил, умела легко признавать свои ошибки, не пыталась увильнуть от ответственности за них и при этом не боялась потерять лицо. И не теряла, вот что странно. Во всяком случае сейчас. — Но я так хотела, чтобы ты почувствовал разницу. Ты всерьез думаешь, что я дотрагиваюсь до чужих тел с мыслями о чем-то непристойном? Или просто личном? Сейчас там, — она дернула подбородком в сторону кровати, — я попыталась показать тебе, как велика она... разница между тем, как я чувствую, веду себя и касаюсь, когда лечу и когда… хочу. 

— Хорошо. Не продолжай. Сейчас на мне нет рабской печати, а тебя я все еще хочу до скрежета зубов. Не провоцируй. — Я поднял на нее потемневшие от несовместимых желаний глаза. Как можно одновременно хотеть убить лису за ее фокусы и… и хотеть ее почти до искажения ци?!

— Глупый. — Мне в лоб уперся тонкий палец. — У тебя есть кое-что покрепче дурацкой татуировки. Это что-то держит тебя гораздо… гораздо надежнее. 

— М-м-м? — не совсем понял я, наблюдая за тем, как маленький розовый язычок скользнул по лисьим губам. Ее узкая ладонь легла мне на грудь, выше солнечного сплетения, выше того места, где остался пепел золотого ядра. 

— Вот тут. Чувствуешь? Оно зеленое. — Лиса одновременно со словами взяла и мою руку, чтобы прижать ее к себе в том же месте. — И у меня. Досадно так… Я не хотела, честно. Не рассчитывала, что такое вообще возможно. Не ждала, не… Оно само. 

— Что? — Пошлые мысли сразу покинули голову. Я интуитивно понимал, что сейчас мы говорим о чем-то более важном.