Незадолго до полудня появился Дистергефт. С собой он принёс автомобильный номер со штампом полевой почты, пропуск, документы на вольнонаёмного шофёра, почтовую посылку в семь кило весом и, что необычно, продуктовые карточки. Где он мог их отоварить, получив взамен отрезного купона сахар и мармелад – не сообщил. Возможно, где-то существовали склады, но точно не в Хиславичах. Рассказав мне об утренних событиях, Петер Клаусович стал собираться в дорогу. Тут очень важен был внешний вид. Профессор облачился в костюм-тройку, протёр лакированные ботинки и, воспользовавшись зажимом для галстука, очень напоминающим золотой партийный значок, посмотрелся в зеркало. Военных в Германии уважали, а «гражданских» военных побаивались. Часовой на пропускном пункте дважды подумает, просто проверить документы либо обыскать автомобиль с пассажирами. Я решил обратить против самих себя привилегию лётчиков люфтваффе доставлять почтовую корреспонденцию исключительно по воздуху. План состоял в следующем, Клаусович должен был выехать к аэродрому в Шаталово. С его слов, пост охраны стоял в ста шагах от начала взлётного поля, а предыдущий располагался на въезде в село, где только проверяли документы, без всякого досмотра. Машина должна была проследовать до второго поста, не доезжая его, высадить Ивана и возле шлагбаума остановиться. Мотивация поездки была проста: учёного уже видели на аэродроме вместе с Баадером, когда тот грузил ценности в самолёт, а Дистергефт довозил кое-что недостающее. Этим недостающим предметом была небольшая металлическая коробка, упакованная в холщовый мешок с сургучными печатями. На почте посылку не приняли, снова непонятная ситуация с индексом, посему и привёз её сотрудник аппарата Розенберга сюда. Сможете доставить посылку в Берлин вместе со своей почтой с ближайшей оказией, за фляжку французского коньяка (не какого-нибудь брюно из чернослива, которым жуликоватые галлы дурили непрошеных гостей, а самого что ни на есть «настоящего»), – хорошо, а нет – будем искать другие варианты. Захотят вскрыть – нет проблем, только в министерство сообщите, ибо секреты внутри. Посему и ящик несгораемый, на всякий случай. В ребристой как «лимонка» коробке была взрывчатка. Как я её достал, вообще отдельная история. Зять Фирташа давно перестал удивляться моим просьбам, наоборот, даже сам предлагал кое-что и давал ценные советы. Это и был мой скромный вклад в общее дело. Как там мины лягут, точно или нет, никто сказать не сможет, а сундучок, если окажется поближе к самолётам или, того лучше, рядом с офицерской казармой, наверняка принесёт хлопот.
В шестнадцать часов мы выехали из Прилепово. Я за рулём, справа, на пассажирском сиденье Дистергефт, миномётчики на заднем сиденье. Боковые окна зашторены. Там, где у «эмки» запасное колесо, приделан багажник, загибающийся на крышу. На нём закреплены рюкзаки, амуниция, замаскированный миномёт, с торчащей из ствола лопатой и пара канистр для бензина. Канистры пустые, это специально. Профессор попытается купить бензин у механиков. Понятно, что его пошлют подальше, в лучшем случае подскажут, где поискать топливо с более низким октановым числом, но могут и обменять, если без лишних глаз. Во всяком случае, запомнят то, если будет, кому запомнить, что учёный захотел прикупить бензинчика и что-то там переслать.
От Тростянки до Зимницы мы доехали минут за двадцать. Дорога пуста, все жители на поле, а оккупанты здесь не частые гости. Миновав деревню, я повернул направо, на просёлочную дорогу. Машина шла уверенно, даже я бы сказал плавно. Но это пока, ещё несколько погожих деньков и польют дожди. После этого здесь сможет проехать только трактор, либо по старинке, на конной тяге. И так будет до тех пор, пока земля не промёрзнет. Распутица – горе российских дорог и одновременно защитница. Мы-то привыкли уже, а вот чужакам жутко. Проехав несколько километров, пришлось притормаживать. На окраине Митюлей небольшое кладбище. К нему собирался народ, не иначе кого-то хоронят. Впереди процессии шёл поп. Делаю для себя заметку, узнать имя усопшего и передать от имени советской власти соболезнование родным с материальной помощью. На таких моментах строится доверие. Деревня не город, тут добро помнят.
– Это к удаче, – комментирует Дистергефт, – раньше было принято вручать первому встречному от имени родственников умершего «подорожну».
– А что это слово означает и для чего давать? – спрашивает Антон.
– Монета, кусок хлеба, отрез ткани или свечу церковную. Считалось, что человек получивший «подорожну», отпускает грехи умершему. В благодарность, на том свете, умерший первый встретит этого человека и будет его опекуном и защитником. Отсюда и пошло поверье, что тот, кто первым идёт навстречу похоронной процессии, – счастливый: он при жизни обеспечил хорошее отношение к себе на том свете. Раз мы едем в машине, и она с нами как единое целое, – начал философствовать Дистергефт, – то удача распространяется на всех нас.
– Удача нам не помешает. За Митюлями мостик через речку, так я не знаю, цел он или нет. Если нет, придётся вброд. Так что готовьтесь замочить ноги.
Мост оказался цел. Даже со следами недавнего ремонта. Возле него указатель, прибитый к обгоревшему дереву с рукодельной надписью по-немецки «На Москву». Под ней другая надпись, по-русски, тоже из двух слов, матом. В принципе, автор последних строк явно обладал пророческим даром. Дальше дороги нет. Не знаю, какие тут падали бомбы, но воронки глубиной в метр. Пришлось выйти и искать объезд. Петер пошёл направо, я налево. Встретились через пятнадцать минут. Проехать можно было с правой стороны, чуток огибая рощу, возле разбитого танка. Лежащий катками кверху, без башни, с развороченным днищем танк БТ до сих пор пах гарью. Скорее всего, танкисты прикрывали мост, и были уничтожены авиабомбой либо гаубичным снарядом. Любая смерть страшна, но погибнуть так, чтобы и похоронить нечего было, упаси господь. Но ничего, сочтёмся. Мы вам, ребята, отсалютуем по-своему.
– Петя, внимание! Через два километра вы выходите.
– Есть внимание, товарищ наблюдатель.
Вскоре я остановил машину. С правой стороны просёлочной дороги невысокий холм, вот с него и вести стрельбу. От этого места до аэродрома две тысячи сто метров. Все вышли, время на часах начало шестого, пока идём с опережением графика, но последний отрезок пути будет самым долгим. Пётр взобрался на холм, стал осматривать место. Туда же поднялся Дистергефт, надев на лакированные туфли галоши. Вот и пригодились его знания артиллериста. Установив буссоль, Клаусович вымерил направление. Причём проделал это очень быстро, что значит старая школа. Записав данные на листке блокнота, безжалостно вырвал его и передал младшему сержанту, а спустя пару минут Егор уже принялся рыть углубление для опорной плиты миномёта. Без этого можно обойтись, но так миномёт не будет ползти назад после каждого выстрела. Антон в это время уже принёс ствол с двуногой и расстилал брезент. Ваня принялся выкладывать мины из ящиков прямо на материю, дополнительные заряды остались в пенале. Пустые ящики я заберу с собой, где-нибудь выкину или на дело пущу. На всё ушло меньше четверти часа. Остался последний инструктаж. Бойцы разобрали рюкзаки, проверили оружие и собрались вокруг меня, поглядывая на Ивана. Тот примерил халат со свисающими лентами, бахромой и лыком.
– Ваня, тебя касается в первую очередь, оставь в покое маскировочный наряд. После того, как пристрелочные мины упадут на цель, и ты скорректируешь огонь, сразу уходи. Направление движения к деревне Демежки. Это чуть больше версты от аэродрома, если по лесу. Там остался всего один житель, бабка Агафья. Передашь ей поклон от Афанасия, она тебя спрячет. Прибор ночного виденья вместе с рацией закопаешь. Надеюсь, всё пройдёт по намеченному плану, и к утру встретишься с остальными. Напоминаю, предельное расстояние переговоров по рации – четыре километра. Поддерживайте между собой связь. Начало операции в двадцать часов. Сверим часы.
На въезде в Шаталово машину остановил шлагбаум. Возле него три человека, без автоматического оружия. Два немца стоят у караульной будки со столом и лавкой, травят байки, вспоминают о какой-то женщине, хорошо знакомой обоим. Третий, с винтовкой за спиной, видимо, чтобы руки не были заняты, подошёл к водительской двери, всматриваясь через полуопущенное стекло.
