– Желудь! Ко мне, сюда давай! Я тебе за Гаврюшу пополам разрублю!
Сбыслав, играясь, как ребенок прутиком, крутанул топором и отсек близстоящему кнехту руку. Доспех коня с правой стороны залило кровью. Озлобленный, что немец его не слышит, Якунович стал самостоятельно пробиваться к Рудольфу. Под топор больше никто не попадал, да и как-то свободнее стало в центре.
Тевтонец сам заметил угрозу и приказал конным арбалетчикам разобраться с новгородцем. В это время видимой линии противостояния двух сторон уже не существовало. Воины смешались и бились поодиночке либо небольшими отрядами. Ливонцы второго треффена собирали свежие силы в кулак, готовясь к внезапной атаке, а за неуязвимым новгородским боярином могли увязаться воодушевленные яркими победами руссы. В этом случае экстренное отступление первого треффена могло стать проблематичным. Атака сорвется, и ливонцы просто сольются в общей массе войск, распылив ударную силу на отдельные стычки. Два болта устремились к Сбыславу, казалось, с такого близкого расстояния, они должны были прошить новгородца насквозь. Однако либо травы в щите, либо стальные пластины доспеха, а может, слабые арбалеты, но всадник с красным от крови топором продолжал приближаться к Рудольфу. За ним уже следовали два оруженосца, а вот строй одинаковых щитов, возникших позади их, полностью подтвердил догадку тевтонца. Боевой кистень вновь оказался в руке.
– Ага, услыхал, желудь! – Сбыслав увидел, что его вызов принят, и следующие слова произнес с каким-то злорадством, испытав восторг от того, что сделает с немцем: – Требух вырву!
Сшибка произошла через несколько секунд. Шары кистеня свистели, разрезая воздух, Якунович старался как можно скорее приблизиться к противнику, мысленно рассчитав зону поражения, сводя преимущества оружия немца к минимуму, но ошибся. Рудольф разжал руку, державшую кистень, и тот, удерживаемый ремешком на запястье, пошел немного по другой траектории. Железный шар ощутимо припечатал по лопатке боярина. Защитная экипировка из высокопрочного пластика с гранулоподобной структурой, поддетая под кольчугу вместо обыкновенного поддоспешника, погасила большую часть энергии удара. Тевтонец успел крякнуть от удивления – дважды удар кистенем не наносится – и дал шпоры коню, пытаясь разорвать дистанцию. Розоватое лезвие топора лишь чиркнуло по прикрепленному на руке щиту. С минуту они кружили друг напротив друга, не решаясь нанести финальный удар. На только начинающееся движение атаки следовал контрприем, и воины лишь мысленно провожали возможное завершение своих начинаний.
«Зверь, а не немец, – подумал Сбыслав, – правду Вятко говорил».
Развить свою дальнейшую мысль по поводу нечеловеческой сущности тевтонского предводителя Сбыслав не успел. Рудольф не стал продолжать поединок. Поле боя не рыцарский турнир, а он в ответе за все войско. Да и время для личной отваги прошло. Рог дерптского епископа непрерывно подавал сигнал к атаке. Барабан вторил ему. Это означало, что Энгельберт повел датчан на правый фланг новгородского войска.
Рудольф опустил руку с кистенем. Попавшийся противник искусно импровизировал. Дорогой доспех, шлем, украшенный позолоченными кабаньими клыками, красивое оружие – все это выдавало в нем знатного воина. Однако косые, явно дилетантские попытки поразить его топором понизу, сводившие на нет все выверенные годами его атаки – смущали. Неудобный противник. Разменять отрубленную ногу на жизнь новгородского рыцаря тевтонец не хотел. Вдруг под задние копыта коня Рудольфа свалился арбалетчик. Его коллега с противоположной стороны всадил болт аккурат в глаз, и кнехт, падая, ударил своим оружием по крупу коня тевтонского предводителя. Оказавшись слева от новгородца, Рудольф рассмотрел украшение на шлеме. На память пришли слова сожженного четверть века назад звездочета: «Смерть твоя на золотых клыках кабана».
«Как могут быть у животного золотые зубы?» – думал тогда Рудольф, бросая факел в просмоленный валежник. Но с годами, человек начинает относиться к пророчествам более серьезно. Предупрежден – значит, вооружен. До сего дня тевтонец обманывал судьбу. Не стоит искушать ее и сегодня.
– На копья вепря! ― отдал команду Рудольф из Касселя, крутанув напоследок кистенем, едва не задев шлем Якуновича.
Второй треффен пошел в атаку. Это была половина всего войска тевтонцев. Сбыслава вместе с оруженосцами оттеснили, а затем и вовсе окружили. С десятком ладожан, он как островок на речке, сопротивлялся напору, отдавая подмытые водой берега быстрому течению. Центр русского войска раскололся надвое. Отошедшая на переформирование легкая конница Бата Сухе сосредоточила стрельбу на прорвавшихся кнехтах, но все понимали, что с каждой минутой брешь увеличивается. В бой пошли раненые. Ильич вооружил их щитами, дабы те могли изображать еще одну линию русской обороны. К ним присоединились старики и отроки из обоза.
– Кирьян, Сема, ― обратился к своим людям Пахом Ильич, – поднимайте красный флаг, совсем тяжко стало. Простите меня, ребята, если что не так было. Ура! Бей гада! Вперед! Вперед! Новгород!
Дудки за спиной Пахома заиграли какую-то бесовскую мелодию. Старик, руководитель «оркестра», в медвежьей шкуре, вдруг сбросил ее и, удерживая свой посох двумя руками, стал крутить его над головой, издавая необычным музыкальным инструментом невероятный свист. Лошади, подгоняемые этим звуком, в несколько прыжков преодолели расстояние до противника и врубились в тевтонцев. Ильич за десяток секунд, как плуг, взбороздил ряды немцев и начал пробиваться к Сбыславу. Он даже не попал ни по кому мечом, когда ловушка захлопнулась. Полк, полностью лишившись командования, действовал уже как два разобщенных отряда. Пахома Ильича сдернули с лошади. Кирьян с Семеном смогли отбить своего боярина и, став спинами друг к другу защищали свои жизни. В десяти шагах от них бился Якунович. Михайло Сытинич удерживал левый фланг, сражаясь в первых рядах, обстановкой не владел. Его знамя смешалось с вымпелами немцев и несколько раз исчезало, но вновь поднималось. Лютая сеча шла, беспощадная и кровавая. Люди превращались в зверей, рычащих от убийства и кричащих от боли.
Гюнтер стал сбавлять темп своей лошади, когда со стороны княжеской дружины в воздух взмыли две стрелы с яркими лентами. Пурпурный цвет материи на снегу прекрасно виден, и прикинув расстояние до воткнувшихся маячков, Штауфен стал заворачивать наш отряд назад. Я успел заметить, как за нами устремилась конница Александра. Навскидку их было не более тридцати-сорока всадников. В блестящих золотом панцирях, с яркими лентами заплетенных в гривы лошадей, устрашающими личинами шлемов. Видимо, князь повел лучших воинов. Так как остальная масса, отставшая от них на пять корпусов лошади, имела и скакунов поскромнее ― чуть больше современного пони, и доспехи попроще ― стеганки с кольчужным полотном. Свои недостатки амуниции они с лихвой компенсировали громким боевым кличем. Конница с легкостью снесла жидкий заслон тевтонских кнехтов и врезалась в людскую массу ливов, эстов и прочего ополчения, собранного со всей северо-восточной части Ливонии. Навстречу Александру с левого фланга пошли в атаку дружинники Андрея. Не успев замкнуть кольцо окружения, русичи стали вонзаться в тыл неприятеля подобно остриям серпов, дробя людскую массу на отдельные очаги сопротивления. Если посмотреть на поле боя с высоты птичьего полета, то можно было заметить прописную букву «омега», где немцы оказались внутри. Буква напоминает еще одно изображение, не совсем приличное к произношению, но очень точно характеризующее положение тевтонцев. Для начавшего движения вперед второго треффена, более худшую ситуацию с фланговыми ударами новгородско-суздальской конницы придумать было проблематично. Развернуть ряды для противостояния невероятно сложно, развивать мнимый успех, развалив центр новгородцев – приведет к вырезанию всего войска, и опытный Рудольф решил пожертвовать ополченцами. Кнехты обступили оставшихся в живых братьев-рыцарей, построив шилтрон. «Измена» не кричали, но как расценить действия дерптского епископа, не спешащего на помощь? Пока наиболее боеспособная часть тевтонского войска строилась для защиты, ополчение земгалов, находившееся в арьергарде второго треффена, стало покидать поле боя. Последовав за своими предводителями, сидящими верхом на лосях, они задали вектор движения всей чуди. Латгалы, наиболее пострадавшие от конницы суздальцев, в панике бросились за ними. Организованное отступление вскоре превратилось в беспорядочное бегство.
