– Жаль, на кулачках никто не дерётся. Эй, латинянин! Лужу подотри, – Гаврила Алексич высказался, а вслед за этим пожал плечами, встретившись с немного разочарованным взглядом Елены. – Ну, вырвалось. Извините. Конь не виноват, коли наездник такой.

Не обращая внимания на небольшое происшествие, Тороп произнёс заключительную фразу:

– Турнир на кубок смоленского князя объявляется открытым! – Последнее слово растянулось до невозможности от многократного «о», прибавило задора и вызвало ликование трибун. После чего боярин одним движением сдёрнул материю, скрывающую приз, вызволяя на свет чудо, не уступающее перу жар-птицы, если такое когда-либо существовало. Перед глазами зрителей предстала чаша, сверкающая золотыми линиями, устремившимися от изящной ножки к краям по спирали. Самоцветы украшали кубок, ловя гранями солнечные лучи, щедро отдавая их назад, создавая вокруг себя неповторимое сияние. Хрустальная основа тонула в блеске золота, где линии сужались, выныривала посередине и вновь погружалась в золотой ободок края.

– Приз, достойный короля! – утвердительно произнёс римский посол, повернул голову к князю и, видя его невозмутимую реакцию, стал осознавать – а не подготовлено ли всё заранее? Но, несмотря на внутреннее предостережение, монаху захотелось получить чашу любой ценой.

На противоположной трибуне, откуда кубок невозможно рассмотреть во всех детялях, зашушукались. Если приз из золота, то стоимость заоблачная, кому же он достанется? Понятно, что кому-то из сидящих в сёдлах. Вот повезло же.

– Стрелкам что? – раздались возгласы. – Стрелков чем наградят?

Тороп был одним из немногих, кто видел призы перед соревнованием. Комиссия, состоявшая из князя, Рысёнка и его самого, осматривала награды за несколько часов до открытия турнира. Всеволод Мстиславович, тогда чуть не заменил приз на менее ценный. Но вовремя опомнился, так как вещь была не его, и просто пообещал внести свою лепту дополнительно.

– Приз самому меткому стрелку будет вручён князем! – прокричал боярин.

Ну, если рыцарям золотая чаша, то лучшему стрелку не мешок же гороха достанется, рассудили смоляне и успокоились. Над ристалищем прозвенел первый удар колокола. В сторону, где располагался шатёр римлян, выкатили бревенчатые щиты. Перед ними установили круглые мишени, на белом поле которых чернели намалёванные круги с красной точкой посередине. Левее от них расположился судья с измерительным циркулем. Записавшиеся смоляне стреляли по очереди и вскоре в результате отбора остались три человека. Римский посол отупел от вычислений. На его глазах не менее сотни горожан приняли участие, причём половина из них выстрелила из арбалетов. Мало того, что оружие не самодел, а судя по виду весьма дорогое и сделанное одним мастером, так ещё и стреляли на удивление метко. Невдомёк ему было, что недоставшие билеты на трибуны жители Подола решили посмотреть на состязания самым простым для них способом. А именно участвовать в нём. Тем более, регулярные тренировки (пусть и не в том масштабе, как были при угрозе нашествия кочевников), никто не отменял, то и с освоением оружия у резервистов всё оказалось в порядке.

«Господи! Если Смоленск выставит ополчение, то от одного залпа поляжет вся рыцарская конница. Даже дети у них умеют стрелять». – Посланник смотрел на юношу невысокого роста с лисьей шапкой на голове. Стрелок весьма изящно двигался и столь же метко всаживал болты в центр мишени.

Егорка Щука тоже участвовал в соревнованиях и вошёл в тройку лучших, вот только перенервничал, в результате чего промазал. Болт коснулся оперением края круга, срикошетил и вонзился в бревно щита. Стоявший слева юноша, прибывший с торговым представителем с востока, увидя промах конкурента, оскалился. Стал выцеливать, передержал натянутый лук чуть дольше, чем могла выдержать рука, и тоже не попал по центру. Стрела как заговорённая вильнула в бок, зато молчун с лисьим хвостом на голове вновь выстрелил по центру.

– Эх, не судьба. – Егорка погладил ложе арбалета и, дождавшись команды судьи, побрёл к мишени, уже думая про завтрашний день: «Застрявший в бревне болт без помощи топора не вынуть. Придётся просить Фрола, когда будут убирать щиты, сохранить наконечник».

Победителя подвели к главной трибуне. Смоляне привстали с лавок, в надежде лучше рассмотреть награду. Князь выслушал Рысёнка, сообщившего ему что-то на ухо, слез со своего места, оставив вмятину на подушке, и, подойдя к чаше, запустил туда руку.

– Самым метким среди стрелков объявляется… – Тороп вопросительно посмотрел на победителя и, недождавшись подсказки, продолжил: – объявляется Лисий Хвост.

Всеволод Мстиславович вынул руку из чаши, зажав между пальцев золотую цепочку с фигуркой белки, держащей стрелу в передних лапках. Покрутив приз перед глазами, князь быстро разобрался с механизмом защёлки, и вот медальон сверкает на груди победителя.

– Молодец. Захочешь ко мне в дружину, приходи в кремль. Держи нож, как увидят – сразу пропустят. – Мстиславович отстегнул клинок в дорогих ножнах от пояса и отдал Лисьему Хвосту.

Так сказать, серебряному призёру достался набор из трёх тетив, необычайно прочных и сложенных в костяном пенале, бруска с выемкой для полировки древка стрел и двух дюжин стальных наконечников в кожаной сумочке. Егорке в свою очередь прицепили на шапку кокарду. Две перекрещенные стрелы, обвитые лавровым венком. Их награждал уже Тороп, подгоняя писаря, заботливо выводившего имена призёров на пергаменте с выбитой печатью и подписью Всеволода Мстиславовича. Призы можно продать, обменять, наконец, они могут закончить свой срок службы, как тетива, а вот грамота… Такая вещица будет лежать в ларце, передаваться своим детям, а те, в свою очередь, своим, рассказывая о славном предке. Посему, когда пергаменты попали в руки победителей, то отнеслись они к ним, как минимум, с трепетом. Мгновения спустя рог проревел о начале перерыва. На трибунах засверкали белые передники. Князь и ближние бояре отправились в комнату отдыха, дабы восстановить силы, а заодно подтвердить выигранные или проигранные пари.

Возле Ермогена поставили круглый стол на одной ножке, поднесли горячий травяной чай, оставив заварник на подносе с несколькими сухариками пшеничного хлеба. Епископ решил провести время на свежем воздухе. Может, и отправился бы он в комнату отдыха, но пронырливый римлянин одним из первых забежал туда, а находиться с ним в одном помещении православный священник не пожелал. Тем более, самые интересные собеседники тут, рядышком. А Евстафий, так вообще – находка для шпиона. Язык без костей, но говорит всё по делу. Евангелие преподнёс и теперь делится своими соображениями по поводу победителя.

– Ты точно уверен в словах своих, сын мой?

– Ваше преосвященство, как пить да… она это. Я ж её с детства помню. Племянница моя.

– А муж куда смотрит? Слепой, что ли, девице такое позволять?

– Мужа вы её видели, перед вами, в капюшоне стоял. Вот и решила она – не отставать.

– На исповедь ко мне. Немедля.

Евстафий засуетился, хотел, было, чайку подлить, но его опередил Иннокентий. Где ж племянницу сыскать? Лисий Хвост словно на метле улетел. Елена, с которой приехала Нюра, опустила вуаль на лицо, и лишь по колебанию перьев на шапке можно было понять, что дама хихикает.

«Ну, Нюрка. Всё батьке расскажу», – решил про себя Евстафий и бочком стал протискиваться к служебному выходу.

Амазонка тем временем подбежала к возку, распахнула полог и влезла внутрь. Пять минут на переодевание, пятнадцать на посмотреть в зеркальце – и из крытых саней вышла прекрасная дама. Евстафий поймал её почти у самой трибуны. Нюра готовилась повязать белый передник, дабы под видом разносчиц напитков попасть в ложу.

– Нюрочка! Заждались мы тебя. Где пропадала?

– Дяденька, животиком занедюжила. – Девушка приложила руки к животу, быстро комкая фартук.

– Идём со мной, у епископа нашего чай с травами лечебными, вмиг поможет, – сказал Евстафий, проводя Нюру через пост охраны.