– Я тут, рядышком, – обозначил себя Захар, – спрашивайте, если что непонятно.

Взобравшись на холм возле причала, Штауфен осмотрелся. Это было одно из двух мест, где присутствовала возвышенность, и единственное, с крутым склоном, ведущим к воде. Всё было идеальным, поэтому закрадывался вопрос, как он сразу не заметил этот холм.

– Захар, что здесь раньше было? – крикнул Гюнтер сопровождающему старосте.

– Тут? Да… ничего не было, идол стоял, как раз на том месте, где жёнка твоя снег разгребает.

«Значит, лучше места не найти. Предки абы где идола не ставили», – размышлял Штауфен.

– Гюнтик, смотри, что я нашла. – Нюра подняла над головой какой-то предмет.

Есть люди, к которым находки просто липнут. Дочка Пахома Ильича была из этой категории. Её можно было отправить в магазин за хлебом и не давать денег. Всё равно, по дороге найдёт. Единственная беда в этом даре, что фортуна не разбирается, какие вещи могут принести пользу, а какие – вред.

– Дорогая, что там у тебя? – Гюнтер подошёл вплотную к любимой, поцеловал в щёку и принял из её рук рукоять ножа без лезвия.

Клинок давно съела ржавчина, а вот золотая пластина на кости с выпуклыми буковками древнерусского алфавита сохранилась. Сколько лет пролежал нож в земле и почему она извергла его из себя, одному Богу известно.

– Дядя Лексей за это отдаст с десяток кольчуг. Он мне как-то говорил, что собирает подобные старые вещи. – Нюра забрала находку и сунула её в сумочку, перекинутую через плечо, отдавая взамен Гюнтеру пирожок.

– У твоего дяди, наверное, что-то с головой, раз на такой обмен пойдёт.

– Может быть, да только латы, что тебе так понравились, он привёз. Да и многое другое… – Нюра прикусила язык. Некоторые тайны нельзя было рассказывать никому, впрочем, муж не обратил внимания на последние слова.

Латы Гюнтеру пригодились на следующий день. Старший сын Захара, с таким же именем, что поделать, семейная традиция, возвращался из Чудской рудницы. Решив срезать дорогу, направил сани через замёрзшее болото и сделал это вовремя. Отряд ливонцев с всадником во главе двигался по главному тракту в сторону Самолвы. Оккупанты шли без обоза, налегке, с явной целью пограбить. Мысль о том, что новый хозяин земли для ливонцев свой, Захар отбросил сразу. Гюнтер хоть и одет в иноземную одежду, говорит по-нашему, обычаи уважает и чтит, жена – вообще новгородка. Ясное дело – наш, русский. А эти – враги. Надо успеть предупредить. Захар сбросил сено с саней и подхлестнул лошадку. Опередив ливонцев на целый час, сын старосты влетел в деревню как стрела, выпущенная из тугого лука.

– Ливонцы идут! Прячьтесь! – закричал юноша, забегая в дом.

Суматохи не было. Штауфен подробно расспросил у смышленого пацана всё, что он видел, и дал команду собраться всем мужчинам во дворе дома старосты. Спустя полчаса он произнёс речь перед самолвянами в сверкающих латах и на коне. Слушали его, раскрыв рты от удивления. Подобных доспехов местные жители никогда не видели, казалось, что на лошади, покрытой кольчугой, сидел железный человек. Потому как находившийся рядом со Штауфеном Федот, в байдане с зерцалом, держащий в левой руке треугольный щит, а во второй трёхцветное знамя с двумя медведями, до этого момента был образцом для латника и как минимум втрое уступал Гюнтеру по количеству одетого на себя снаряжения.

– Их всего пятнадцать человек. В бой без команды не вступать. Попробую договориться. Ежели нет, то резать всех. Никто не должен уйти.

– Может, откупимся? – тихо произнёс кто-то из толпы.

– Кто сказал? – Рыцарь стал всматриваться в лица ополченцев, пытаясь найти человека, давшего слабину.

Захар-старший вдруг выхватил из-за пояса топор и потряс им перед соседями.

– Не будем откупаться. Во-первых, нечем, а во-вторых, вспомните, что ливонцы учинили в Кобыльем городище. Как потом три бабы утопились, стыда не выдержав. Кто трусит, может свою жену раздеть и перед домом выставить, чтоб нехристю сподручнее было. А я свою Ингу не отдам.

– Молодец, Захар! Меня Гюнтер тоже никому не отдаст. Жалую тебе кольчугу с каской, – прозвучало за спиной старосты.

Нюра стояла на крыльце, подобно амазонке. Только вместо лука в руках был маленький арбалет, а вместо туники короткий полушубок, из-под которого эффектно выглядывали кольчужные чулки. За такую красоту мужчина будет биться до смерти. Самолвяне воодушевились. Мало того, что новый хозяин – железный витязь, так и жёнка у него воительница. Каждый представил свою любимую на месте Нюры, и силы удесятерились. Хана ливонцу.

После взятия Пскова всем, кто воевал за Орден, были обещаны земли. Католические идеологи бросили клич по Европе, призывая к переселению на восток. При всём многообразии всяческих безземельных младших сыновей феодалов желающих было недостаточно. Угодья оказались скудны и малозаселены, а также требовали значительных капиталовложений. Вследствие этого Гюнтеру и досталась с такой лёгкостью часть заболоченной земли с выходом к озеру. Да только братья-рыцари, давая грамоту на владение, не собирались ждать укрепления пришлого швабца, не имеющего к Ордену никакого отношения. После отъезда Штауфена из Пскова вслед за ним был послан отряд под предводительством полубрата. Англичанин Уинстон присоединился к Ордену полтора года назад. Никто так не ненавидел славян, как он. И причиной тому была тайная страсть к азартным играм. Третий сын зажиточного землевладельца Черчилля проигрался в кости новгородскому купцу в пух и прах. Причём последней ставкой была одежда. «Профукав» кон, Уинстон поставил свою долю наследства против торговой ладьи русского и, когда у него выпало одиннадцать очков, возликовал. Новгородец мысленно пообещал пудовую свечу Софийскому храму, потряс стаканчик и выбросил двенадцать. В итоге Уинстон сбежал, так и не рассчитавшись по долгам. Но с тех пор в каждом, говорившем на славянском наречии, видел заклятого врага. И лишь киевлянин Огрызко чем-то приглянулся ему. Так и сошлись на почве ненависти два негодяя. И теперь тринадцать кнехтов, Огрызко и Уинстон подходили к Самолве с целью отнять у швабца весь его обоз.

Самоуверенные оккупанты миновали дворы рыбаков и по натоптанной дорожке вышли к небольшой площади перед домом старосты. Створки были распахнуты, приглашая незваных гостей пройти внутрь.

– Огрызко, проверь, – распорядился Уинстон.

Киевлянин вбежал во двор и замер, уставившись на Нюру.

– Ишь какая краля, – облизнулся мерзавец, таращась на девушку, – иди к папочке.

– Что там? – раздался голос Черчилля.

Нюра приложила палец к губам и навела арбалет на перебежчика. С левой стороны дома с копьём наизготовку выехали Гюнтер и Федот со знаменем, скрывавшиеся до поры до времени за клетью. С другой стороны появились ополченцы во главе с Захаром, напялившим поверх тулупа новую кольчугу.

– Девка на крыльце! С самострелом, – ответил Огрызко, второе предложение произнеся шёпотом, и замолчал как рыба, выброшенная на берег, только зенки вылупил.

Ничего не подозревающий Уинстон въехал в ворота. Кнехты последовали за ним, потирая грязные лапы и предвкушая грабёж. Если бы киевлянин не распускал свой поганый язык по поводу привлекательности Нюры, то, возможно, Гюнтер и поговорил бы с Черчиллем. Но теперь кровавый туман окутал глаза швабца. Какой-то сморчок возжелал его любимую, и теперь – умрут все. Штауфен пришпорил лошадь и через секунду, не проронив ни слова, пронзил англичанина копьем, словно толстую болотную жабу. Одновременно с ударом мужа в Огрызко выстрелила девушка. Метила в причинное место, но киевлянин успел развернуться, и болт, пробив тазовую кость, торчал оперением, как хвостик.

– Задай им жару, Гюнтик! – закричала Нюра, выхватывая саблю из ножен.

Услышав слова жены, Гюнтер «дал стране угля». Пройдя сквозь толпу кнехтов, железный витязь развернул лошадь, отрезая путь к отступлению, и стал разить неприятеля, не заботясь о своей защите. Кто-то пытался ткнуть его копьём, ранить коня, но броня выдержала.