Однажды боярину Торопу донесли, что значительное количество грузчиков с Подола, все в одинаковых портках, чуть ли не каждый день ходят в леса, практически не работают, зато семьи их сыты и веселы. Случаев разбойных нападений пока не фиксировалось, но так и до греха не далеко.

– Сам проверю, – решил для себя боярин.

На следующий день, сидя в кустах, Торой наблюдал картину, от которой ему стало жутко. Более двадцати амбалов, в броне, вооружённых дубинами со стальным шаром на конце, синхронно отрабатывали приемы, нанося удары по чучелам на деревянных конях. По три человека на одно чучело. Остальные, одетые в одинаковые синие штаны и рубахи, стреляли из самострелов, да так метко, что попадали в верхнюю часть соломенного чучела с намалёванной на холстине рожицей с пятидесяти шагов.

В пылу подглядывания Торой не заметил, как к нему из-за спины приблизился Савелий.

– Живот скрутило? – громко спросил сотник у сидевшего на корточках боярина.

От неожиданности у Торопа чуть действительно не произошёл конфуз. Один, в лесу, да ещё вокруг вооружённые до зубов люди, то, что до города меньше версты, где боярин мог распоряжаться и командовать, тут не имело никакого значения.

– Ой, как скрутило, вот лопушок ищу. – Тороп протянул Савелию сорванный лист лопуха.

– Мне лопушок не надобен, оставь себе. Тут у нас яма отхожая вырыта, я тебя до неё провожу, а вот выползешь ли ты оттуда, это посмотрим. – Сотник подхватил боярина за шиворот и поволок к краю поляны, где действительно была вырыта яма с двумя жердями.

– Ай, пусти немедля, больно, – орал Тороп, многократно пожалев о своём любопытстве.

Естественно, Савелий не собирался выполнять свои угрозы, после таких деяний пришлось бы боярина убить, а вот приватно поговорить не мешало.

– Тут, боярин, люди учатся, как защищать свой город, чтобы снова не оказаться под пятой супостата. И если власть в этом помочь не может, то пусть хотя бы не мешает. А если ты вздумаешь препоны чинить богоугодному делу, то следующий разговор будет совсем по-другому. Понял? – Сотник развернул боярина лицом к краю опушки, где на шесте был установлен треугольный стяг с изображением лика святого на червлёном поле.

– Э… это совсем меняет дело, я не знал, думал, тати, – лепетал Тороп.

«Как вовремя Алексий подсунул стяг, словно в воду глядел», – подумал про себя Савелий, отпустил боярина и пошёл заниматься своими делами.

«Господи, а я-то уже думал бежать докладывать князю, что горожане смуту затевают. Вот опозорился бы», – размышлял Тороп. – Наличие стяга подразумевало под собой воинское подразделение, просто так прапор никому не давали, значит, кто-то из ближнего окружения князя санкционировал сбор и учёбу ополчения. Он-то и ответит в случае чего перед Всеволодом Мстиславовичем.

Через две недели в столицу прибыла часть дружины, отпущенная Ярославом после удачной демонстрации силы перед литвинами. Сорок человек конницы и три сотни пехоты из городского ополчения укрепили жидкий гарнизон Смоленска, которого хватало только на охрану ворот. Стража вновь стала ходить по рынку и появляться на улицах. Про отряды самообороны вскоре совсем позабыли, наступало время сбора урожая, не за горами были зажинки, включавшие в себя Медовый и Ореховый спас (Ореховый спас, он же Хлебный, отмечается 29 августа).

Я, Савелий и Свиртил излазили болота в Долгомостье вдоль и поперёк. Выбирали предполагаемое место засад, наносили на заранее приготовленную карту все возможные пути наступления и отхода, а потом переносили на макет. В общем, вели штабную работу. Мне до сих пор было непонятно, зачем отряды Вату попрутся к Смоленску, когда намечался большой поход в Крым. Нелогично, но записи дяди говорили обратное – будут, причём в немалом количестве.

– Савелий, смотри, – указывая на карте место возможной засады, – вот та рощица как раз примыкает к холму. Если поставить засаду в этом лесочке, то как раз подножие холма попадает под перекрёстный обстрел, а путь к нему лежит через заболоченную местность.

– Да, неплохо, и отойти можно спокойно к месту основного лагеря. – Сотник прочертил пальцем возможное движение наших стрелков.

Тактика боя была следующей: отряды по десять человек вели беспокоящую стрельбу, заставляя отряды охранения преследовать стрелков, которые своим отступлением выводили всадников на болотистую местность, где лошади должны были увязнуть и стать лёгкой добычей. Стратегически это отступление втягивало войска неприятеля в своеобразный сосуд из-под песочных часов, где холм был перемычкой.

– А дальше как действовать? – поинтересовался Свиртил.

На бумаге всё выходило гладко.

– Всё охранение перебить не удастся, вот здесь, на этой возвышенности, будут стоять основные силы, фланги прикроют заросли кустарника слева и лес справа. Дружину заметят и доложат о противнике. Проход к возвышенности только тут, слева и справа торфяное болото, снег скроет его. Пошлют лёгкую конницу, придётся перетерпеть. А вот когда пойдут основные силы, то ледяная корка не выдержит.

– Нападём на увязшую конницу, побьем, сколько сможем, и сразу отойдём через возвышенность в лес, а оттуда на запасную стоянку, – Савелий сам докончил мою мысль.

– Я слышал, как Швентарагис рассказывал, что кочевники наступают всегда из разных мест. И если ожидать удара только отсюда, то концовка боя будет другая. Я бы в обход послал отряд. – Литвин поставил себя на место командира кочевников и показал возможный путь обхода.

– Правильно мыслишь, отряд будет обязательно, но то – моя забота, чтобы он не дошёл не только до вас, но и вообще исчез.

Последние штабные учения были закончены. Оставалось провести людей по маршруту будущих боёв на местности. Преимущество своего поля много значит, но именно своего, где тебе известен каждый торчащий из земли камушек и каждая ямка. Во время боя некогда под ноги смотреть – ни нам, ни противнику. Так отчего ж не воспользоваться предоставленной возможностью?

Настоятель одного из самых влиятельных храмов Смоленска вместе со своим начальником службы по особым поручениям Иннокентием, при свете многочисленных свеч внимательно рассматривали пергамент с изображением русских земель. На карте, нарисованной на огромной бычьей шкуре, были отмечены не только все крупные города. Синей лентой изгибались реки, лазурными пятнами озёра, а ладьями с парусами были показаны торговые пути. Священник, стоявший позади епископа, недавно прибыл от Ярослава. Иннокентий уже доложил настоятелю, что князь не в состоянии объединить русские земли, амбиций хватило только на разграбление, не более. Значение киевского великого стола настолько прочно засело у него в голове, что он не собирается никого слушать.

– Сначала мы ушли с Русского моря, затем оставили земли половцам на юг от днепровских порогов, Колывань, Юрьев, да что там, вся Балтика псу под хвост. Теперь черёд Галицкой земли.

– Я никогда не задумывался над этим, – смущённо проговорил Иннокентий, – неужели всё так плохо? Выходит, что за последнее столетие, из-за грызни между сыновьями Ростислава Мстиславича, черниговскими потомками Олега Святославича, суздальцами Юрия Долгорукого и наследниками Изяслава Мстиславича Русь потеряла половину земель? Но ведь осталось же ещё?

– Хм-м, осталось, – епископ усмехнулся, – огромная земля ещё осталась, а единства как не было, так и нет. Надолго ли?

– Да, отче, нужна крепкая единая власть. Нужен архонт, умеющий править.

– Это ты правильно заметил. Нынешние князьки не умеют. На Руси сейчас больше полторы сотни городов. Горожанам более не нужны слабые князья. Только мы способны указать на того, кого признают властителем. И если это будет пришлый архонт, нам только станет лучше.

Священники одновременно посмотрели на дверь, прислушались, и Иннокентий, подскочив к ней, резко открыл её на пару вершков, так, что лучи света осветили коридор узкой полосой. Где-то вдалеке, под сводами, еле-еле были слышны приглушённые шаги. Криво усмехнувшись и прикрыв за собой дверь, священник вернулся к епископу.