– Если данные инструменты покинут пределы Смоленского княжества, то в Западной стене Иерусалима появится записка с просьбой наказать весь род одного аптекаря. От народившегося младенца до испускающего свой дух старца. Расстояние для нас не проблема.
– О цене поговорим утром, – вставил свои пять копеек Евстафий, спеша выпроводить за дверь ошалевшего от услышанного и увиденного Мойшу.
Когда работник фармацевтической промышленности удалился, приказчик усталым взглядом смерил Савелия и попросил оказать небольшую услугу – покараулить ночь в лавке. Евстафий прекрасно осознавал, что, несмотря на логичное предложение присмотреть за явно не дешёвыми вещами, услугу сотнику оказывает он, а не наоборот. В данном случае было не только совпадение интересов: одним нужно помещение без свидетелей со свечками, другому и вправду хотелось выпить. В самый последний момент, когда презентация инструмента подошла к своей финальной части, он вспомнил про пустующий терем возле детинца. А ухватив удачу за хвост, выпускать её из рук приказчик не собирался и решил доделать все дела сегодня же.
– Развеяться мне надо, отдохнуть от дел купеческих. А завтра пристрою твою броню и с домом что-нибудь придумаем. Ну как, согласен?
– Лады, – раздалось в ответ.
Спускать серебро в трактире экономный новгородец не стал, всё с собой. В двухстах шагах стояла лавка псковского купца Прокопа Фёдоровича, где торговал его дружок Семён, такой же приказчик, можно сказать почти земляк. Как-то раз он приезжал с санным поездом в Новгород, забирать воск. Там и познакомились на почве любви к медовухе. По возрасту они были одногодки, интересы схожи, так что препятствий к возникновению дружбы не наблюдалось, а встретившись за много вёрст от родных земель, старались поддерживать отношения как можно чаще. Теперь новгородец шёл к псковчанину с взаимовыгодным предложением, заодно выпить, а если захочется поесть – то и заночевать. Планируя перекупить дом Прокопа Фёдоровича, доставшийся тому по суду, предприимчивый приказчик знал, что строение для псковского купца как пятое колесо в телеге и независимо от его местоположения на холме цена обещала быть привлекательной. Двухэтажный домик в пределах городской стены тянул на десять, иногда пятнадцать гривен. Возле детинца или у храма – естественно дороже. И тут уж как сторгуются. Правда и товар на обмен был шикарен. Кольчуга в Смоленске торговалась по двенадцать полновесных гривен серебром, могли продать и дороже, если покупатель требовал вплести украшения или закрепить заговорённую вещь. Зеркальные пластинки металла, дополнительно защищавшие область груди, как раз походили на эти вставки. В общем, обмен мог состояться.
Утром следующего дня, прибежавший Евстафий только успел приготовить лоток к торгу, как появился аптекарь. Создавалось впечатление, что в эту ночь никто из находившихся в лавке не сомкнул глаз. И если Мойша провёл бессонную ночь, размышляя над личностью тайного покровителя новгородцев, приказчик не выспался, потому, что пил хмельной мёд с пользой для дела, то Савелий прикрывал ладонью шею, скрывая лиловый синяк, образовавшийся после бурных любовных ласк. Сославшись на неотложные дела, сотник покинул лавку, собираясь проведать своих людей в харчевне, по пути заглянуть к кожевенникам да прицениться к сёдлам и упряжи. Оставшись вдвоём, продавец и покупатель обступили ящик.
– За весь сундук тридцать два фунта злата и мягкой рухляди собольей на шесть шуб. – Евстафий открыл торг.
К десяти утра семь дюжин шкурок ценного меха вкупе с восемнадцатифунтовым мешочком золотого песка и двумя гривнами серебра перекочевали в закрома новгородца. Четыре раза перевешивали благородный металл, разница между эталоном веса Смоленска немного отличалась от новгородского. Естественно, вес последнего был больше. Пришлось воспользоваться псковской, а затем и киевской гирькой. В итоге было высчитано что-то среднее, которое обозвали «золотая середина». Евстафий был уверен, что его надули, так как киевский купец, предоставивший свой эталон, был внешнее похож на аптекаря, особенно глазами и носом, тем не менее, сделка завершилась. Помощники приказчика притащили сундук с покупками в аптеку. Покрутившись с минуту – может, перепадёт от щедрот покупателя на кувшинчик пива – и с пустыми руками отправились обратно. Как только за ними закрыли засов на двери, Мойша запрыгал от счастья.
– Радость! Радость пришла в наш дом, Барух. Жадный новгородец расстался с сокровищем, цену которого не знал. – Аптекарь обнял ювелира и показал на сундук. – Ну, скорее, скорее открывай!
Барух бен Лейб, больше известный в Смоленске как златокузнец Борох Лейбов, поджидал Мойшу в его аптеке. Пятнадцать лет назад, бежавший от погромов из Англии, он скитался по Европе и, в конце концов, оказался в Смоленском княжестве. Талантливый ювелир, немного алхимик, по непроверенным данным злостный фальшивомонетчик обрёл на Руси вторую Родину, женившись на младшей сестре аптекаря. Поговаривали, что здесь он просто скрывается от кредиторов, но в эти сплетни никто не верил. Золотые цепи, замысловатые браслеты, лошадиная упряжь и утварь с его клеймом покупались по всему свету влиятельными особами, так как считались очень носкими. Барух добавлял в золото медь, отчего его вещи не так быстро теряли форму, в отличие от изделий других ювелиров. Даже отсутствие добычи благородного металла в княжестве не препятствовало его работе. Из одного обрезанного по краям безанта он делал кольцо, которое продавалось за три полновесных, и монеты постоянно находились в обороте, но с недавних пор спрос упал. Епископства резко охладели к его церемониальным чашам и лишь немногие ещё делали ему заказы. Бароны и графы больше не присылали своих поверенных, а жадные до денег богачи торговались за каждый грош. Цену перебивали итальянские мастера, себестоимость их изделий была ниже, и Барух беи Лейб ещё долго бы искал выход из сложившегося положения, пока не увидел одну вещицу. Соблюдая осторожность, он не пошёл смотреть инструменты, было достаточно покрутить в руках подзорную трубу, чтобы оценить качество оборудования, на котором она была изготовлена.
Ювелир доставал инструменты из ящика, внимательно рассматривал, откладывал в сторону, а иногда вновь брал их в руки. Что-то проверял, а что-то нет, доверившись своему опыту. Но один раз усомнился, провёл надфилем по ногтю и утвердительно кивнул головой. Через какое-то время он добрался до самого дна сундука, извлекая пробирный камень. Раскрыл деревянный пенал, понюхал, обозвав его лидийским, после чего проверил три набора пробирных игл для разных сплавов и надолго замер перед машинкой с рукоятью. Судя по рисунку, всё было предельно просто, но его интересовал сам принцип механизма. С помощью винта можно было регулировать толщину проката. Колоссальный выигрыш во времени. Тут же пропустил через вальцы медную проволоку, оставленную для пробы, Барух вскоре раскатал её до толщины конского волоса. После чего несколькими движениями пальцев сплёл из неё ромашку и полным восхищения голосом произнёс:
– Праздник Шавиот у нас сегодня, урожай, который будет собран с помощью этих вещей, сделает нашу семью богачами, – оторвался от покупок, подошёл к шурину и расцеловал его.
– Есть одно условие, Барух бен Лейб, – произнёс Мойша, как только был облобызан, с очень серьёзным видом, стараясь подчеркнуть важность произнесённых слов, – сопровождавший сундук воин… в общем, он запретил увозить инструменты из княжества. Представляешь, он знаком с нашими святынями и знает, что мы делаем у Западной стены храма Иерусалимского. Никто здесь об этом не знает. Мне показалось, что свои обещания он выполняет, несмотря ни на какие затраты. А его демонстрация с проволокой не что иное, как объяснение, каким образом он это сделает.
– В своём ли ты уме? – ювелир посмотрел на аптекаря с подозрением. – Куда я побегу отсюда? К франкам, а может, к подлым италийцам? Чтобы меня снова избили, и, обобрав до нитки, голого выбросили на улицу? Я только здесь спокойно стал засыпать по ночам. Лучше платить двенадцатую часть за перевозку и жить, чем потерять всё. Мне и в голову не могла прийти идея бегства, хватит, набегался. К мастерам здесь относятся с должным уважением.
