Ранним утром перед палаткой я вместе с Савелием складывал в сундук заказанные инструменты. Обошлись они недёшево, специально были подобраны только те, которые при известной смекалке можно было изготовить в средневековье. Качество стали, конечно, для этих мест заоблачное, но всё имеет свой срок службы. Лет через сто инструменты придут в негодность, и умелые руки мастера будут их лишь копировать. Цанги, надфили, клещи для протяжки проволоки, шперак, кусачки и тиски были завёрнуты в пергаментную бумагу. Плашки, ригели, фильеры, расколотка кастов, анка-куб с пунзелями положили в отдельные ящички. Самым сложным инструментом оказались ручные вальцы, но не по принципу работы, а из-за способа установки. Они крепились к столу болтами, о которых здесь и слыхом не слыхивали и даже если оставить всё, как есть, то пришлось бы добавлять гаечные ключи. Так что пришлось мне заменить болты винтами-барашками. Все инструкции по применению в виде сопроводительных иллюстраций были переданы сотнику, и работа кое-каких инструментов на их основе продемонстрирована. Даже далёкий от ювелирного ремесла рязанец, изучая шестидесятистраничный справочник, раскрашенный акварелью и гуашью, всё сделал с первого раза. Кое-что так и не попало в список передаваемых вещей. От пузырьков с химией пришлось отказаться, набор кислот так и остался в двадцать первом веке, до лучших времён. Ещё пять с половиной веков средневековые смоленские ювелиры буду обходиться без них. Закончив с посылкой, настала череда подарков. Передачу для Елены собирала Полина, и что лежало в объёмном свёртке с меня ростом, можно только догадываться. Я так и не стал смотреть, хотя картинки на упаковке сообщали о наличии одежды. От себя передал две кольчуги, длиной до колена. Универсальная валюта. Насколько я знал, на них можно было купить хороший дом и содержать прислугу длительное время. А как Савелий распорядится подарком – это его личное дело.

– Евстафию передай: основной упор на качество стали, из которой сделаны инструменты. За весь сундук надо получить шестнадцать фунтов золота и шкурок соболя на пошив трёх больших шуб. Учебник тоже можно продать, гривны за две. Не думаю, что из этих цветных картинок специалист сможет почерпнуть что-нибудь новое и интересное, но вкупе может и получиться. Конскую сбрую не забудь, приказчик пусть подсобит. – С таким напутствием отправлял сотника в Смоленск.

Лодка отчалила, сытый и довольный рыбак грёб за троих, пятнадцатифунтовый шмат сала, лежащий в котомке, и пяток копчёных кур, замотанных в холстину вместе с тремя караваями хлеба, стимулировали лучше пафосных слов. Но не только это добавляло ему сноровки. Мы договорились о постоянной связи с городом, где рыбацкая лодка становилась как бы связующим звеном. Не бесплатно, конечно.

Через несколько дней, ближе к вечеру, двое крепких мужчин в одинаковых плащах, в сопровождении третьего несли тяжеленный сундук зелёного цвета, по своим размерам похожий на гроб великана. Любой армейский прапорщик, прослуживший сутки на складе, опознал бы в нём ящик для хранения боеприпасов. По цифрам и буквам на крышке без труда определил бы и содержимое. Да только не родился ещё этот военный, а если б и оказался в этом месте и в это время, то всё равно бы ошибся. У добротной двери торгового павильона, расположенной на самом краю площади, троица остановилась, дождалась еле тащившегося за ними рыбака с громадным мешком за плечами, и сопровождавший груз воин пару раз ударил кулаком по доскам. Сотник торопился, хотелось поскорее увидеть возлюбленную, обнять, поцеловать, сказать нежные слова. А тут, дверь заперта, и никто не отзывается.

– Эй, открывай ворота!

– Иду, иду. Не стучите. – За дверью послышалось движение засова, и сквозь просвет показалась заспанная физиономия приказчика. – Наконец-то, Савелий, заходи, дорогим гостем будешь. – Евстафий спросонья выпалил первую пришедшую на ум фразу, пятясь к прилавку и пропуская вовнутрь прибывших людей.

Не успел сотник пройти через торговый зал, как навстречу выбежала Елена. Девушка не сдержалась и бросилась возлюбленному на шею. Слёзы радости катились из её глаз, с их расставания неделя прошла, превратившаяся для влюблённых в вечность.

– Савелушка, сокол мой ясный, – не переставая поглаживать, повторяла она.

Воины, нёсшие сундук, переглянулись, одобрительно оценивая выбор командира, поставили поклажу и тактично вышли за дверь. Если надо – позовут. Где размещаться, точнее ночевать, они уже знали от своих сослуживцев. Выданное сотником серебро лежало в загашнике и спешило преобразиться в вино, женщин и бурное веселье. Вскоре так оно и вышло. Отправив Елену в свою комнату и пообещав поскорее присоединиться к ней, сотник отпустил своих людей в трактир и попросил Евстафия срочно привести аптекаря, хотелось поскорее покончить с торговыми делами.

– Да разве так можно? – воспротивился приказчик. – Негоже на ночь глядя торговлю вести.

– Зови немедля, торговаться будешь завтра, сейчас я объясню, что к чему и как не остаться без головы.

– А ты мне расскажи, не дурнее Мойши, я всё запомню, – не унимался Евстафий. Присутствие посторонних при таинстве торга его не устраивало.

– Да мне плевать, глупее ты этого аптекаря или умнее. Алексий назвал свою цену. Шестнадцать фунтов золота и рухлядь соболья, на три большие шубы. А за учебник две гривны. Торговать я с тобой не буду, не по чину мне. Усёк? Да и справишься ты лучше меня в этом деле. Но кое-что мне надо передать на словах покупателю, уж не обессудь, Евстафий. – Сотник приблизился к ящику, отщёлкнул запоры и достал оттуда мешки с кольчугами. – Вот ещё, такое дело… завтра нужно продать эти брони или поменять на дом. Поможешь?

Приказчик понял, что спорить бесполезно, разговор переходил на другую тему, тяжело вздохнул, кивнул головой, соглашаясь, и отправился к аптекарю.

В Смоленске находился целый квартал иноземцев, даже церквушка у них своя была, где хранились сбережения и особо ценный товар, но иудеи предпочитали селиться отдельно ото всех. Всего пара-тройка домов, пристроенных таким образом, что один, как бы являлся продолжением другого. Таким образом, и забор был одним для всех, и оборонять жилища в случае чего сподручнее было. Мойша совсем недавно вернулся от клиента и при свете масляного светильника готовил снадобье для немецкого купца. Случай был рядовым, а посему, вращая пестиком в ступке, он задумался. Хорошо ли он живёт и будет ли светлое будущее у его детей? В общем, о том, о чём размышляют все родители. Мысли приходили всякие, но больше плохие, а те, от которых отдавало позитивом, получались несвязанными. Да и их прервал какой-то шум за воротами. Громко залаял пёс, ему ответили из соседнего двора, и спустя минуту ученик аптекаря поскрёбся в дверь, отворил и, не заходя в комнату, доложил:

– Учитель, к вам купец Евстафий из Новгорода, по срочному делу.

– Пусть обождёт, я занят, – пробормотал аптекарь и чуть не выронил ступу. – Из Новгорода? Ишая, ничего не говори купцу, я уже иду.

Через пару минут аптекарь спешил за новгородцем, наплевав на лекарство для заболевшего немца. Торопился так, что позабыл снять фартук с застиранными пятнами крови, отчего походил на мясника с взъерошенными волосами. Случайный прохожий наверняка бы испугался, но человек с мечом, которого Мойша встретил в лавке Пахома, сам заставил его чуть ли не затрястись от страха. В мрачном помещении искусно вычеканенная фалера с керикеоном на кожаной кирасе воина светилась белым светом. Казалось, что обвившие жезл змеи дрожат от нетерпения наброситься на окружающих их людей, а сам он говорил обрывистыми холодными фразами, но чётко, словно повторял по заученному, и в его голосе прослеживалась такая уверенность, какая присутствует только у наделённых серьёзной властью людей. Понимая, что перед ним находится всего лишь посланник, аптекарь даже представить не мог, кто же тогда стоит за ним. Страх усилился от незнания, потому что показываемые инструменты были словно из другого мира. Ни один ремесленник не смог бы так обработать металл, когда не различить ни вмятинки, ни царапинки. За каждым надфилем, молоточком, плашкой – возможно, стояли десятки дней кропотливой работы, но не это было главным. Не почувствовал Мойша в этих изделиях частичку души, которую каждый мастер вкладывает в своё творение. Все инструменты казались, упорядочены и подчинены определённым размерам, словно являлись результатом какого-то бесконечного процесса, где их выпускают сотнями, если не большим числом. В конце своего монолога воин достал из ящика вальцы, поставил на прилавок, подождал, когда приказчик принесёт дополнительный светильник для усиления эффекта презентации, и крутанул ручку механизма, пропуская через валики медную проволоку. Получившийся кусочек металла был настолько тонок, что только мерцающий свет свечи смог обозначить его своими бликами.