Так что, несмотря ни на что, сейчас землянин чувствовал себя достаточно готовым к тому, чтобы сразиться с врагами, так сказать, на равных, без чудесного оружия, дававшего ему всегда неоспоримое преимущество. Он хорошо попрактиковался в бою на мечах, прекрасно стрелял из лука – пусть кто-то, хоть какие-то паршивые работорговцы, хоть арабы, попробуют его взять!

Угол, под которым скакали чжунь-чжени, был слишком тупым, и работорговцы быстро приближались. Тем не менее, отряд Богдана сумел оторваться и спрыгнуть с седел под первыми деревьями рощи, когда до преследователей оставалось ещё метров триста.

Все приготовили луки, а попутчики Богдана положили рядом с собой ещё и копья. Сам он, встав за толстый ствол бука, наложил на тетиву стрелу, а на плечо повесил чехол с дротиками. Коней Вэнь отвёл чуть глубже в лес и там привязал к дереву.

Работорговцы, увидев, что беглецы заняли оборону, сбавили ход, но, тем не менее, не отказались от преследования. Наблюдая за приближающимися теперь уже лёгкой рысью чжунь-чженями, Богдан насчитал двенадцать человек – больше, вроде бы, никто в засаде не прятался. Всё это были крепкие мужчины, хотя многие и небольшого роста. Лица их, куда более раскосые, чем у встречавшихся до сих пор китайцев, выдавали явное монгольское происхождение.

Сейчас Богдан мог рассмотреть детали, на которые ранее не было времени обращать внимание.

Чжунь-чжени сидели на хороших конях и были одеты в красные шаровары, длинные камзолы без рукавов, широкие, расшитые бусами цветные халаты, и стёганые плотные куртки, продёрнутые золотыми и серебряными нитями. Шапки почти у всех были с меховой оторочкой, какими-то кистями и хвостами лисиц и енотов, и на всех – у кого поверх матерчатой и кожаной одежды, у кого под в распахнутыми полами – виднелись рубашки из мелких металлических пластин: своего рода местные кольчуги..

Отряд преследователей подъехал метров на сорок и остановился. Какое-то время чжунь-чжени стояли, давая передышку коням и себе, и всматривались в беглецов, укрывшихся за достаточно редкими на опушке рощи деревьями. Наконец один из них, крепкий, но жирноватый молодец в расшитой золотыми и серебряными кружками жёлтой кожаной куртке и красных блестящих портках выехал чуть вперёд и помахал светлой тряпкой – очевидно, и здесь это служило знаком для переговоров.

Сунь покосился на Богдана – очевидно, чужестранцу, который много знал, он доверял в таких вопросах не менее, если не более, чем своим собратьям.

Богдан сделал предупредительный жест рукой:

– Будьте наготове. Посмотрим, что он станет делать!

Чжунь-чжень подошёл шагов на пятнадцать и остановился. Сунь снова посмотрел на Богдана – землянин пожал плечам: он и сам лихорадочно думал, как правильнее поступить складывающейся ситуации.

Безотносительно к тому, что чжунь-чжени сразу же кинулись преследовать их отряд, они принципиально не нравились Богдану по внешнему виду. Это была не то чтобы подозрительность европейца к «хитрым» азиатам – такого чувства, например, он совершенно не испытывал к мэтру Чжу Цзы Чену и многим другим китайцам, встреченным в Фучжоу, но в этих разбойниках в цветастых попугайских одеждах сквозило что-то неприятное.

Хитровато-презрительное выражение на лоснящемся от пота или сала, немного запыхавшемся лице. Узкие глазёнки, скользившие по стоявшим напротив него людям, словно оценивая их, как товар. И наглая уверенность, что беглецы уже в его власти.

Сунь снова чуть обернулся к Богдану – они стояли почти на одной линии – и сказал:

– Я выйду для переговоров с ним.

Произнёс он эти слова так, словно не сообщал своё решение, а спрашивал у Богдана разрешения. Судя по всему, воины, которых отправил с Богданом мэтр, были зелёными и, что называется, необстрелянными юнцами, но, видимо, мэтр в сложившейся ситуации мог положиться только на них, потому и послал именно этих троих сопровождать землянина.

– Не знаю, – покачал головой Богдан, – я бы не стал выходить. Подумай сам – о чём нам вести переговоры? Они за нами погнались. Пусть он объяснит, чего им надо, коли уж догнали.

– Нельзя не выйти, – возразил Сунь, – он же показал символ перемирия.

– Я бы не слишком полагался на эти символы. Рожа его мне не нравится, – сообщил Богдан, поудобнее перекладывая стрелу на тетиве. – Ты думаешь, он сам будет соблюдать все правила?

Лоснящаяся рожа внимательно следил за всем и при этом движении рук Богдана немного напрягся.

– Я выйду. – Сунь уже заметно нервничал.

Было совершенно ясно, что выходить ему не хочется, но традиция заставляла следовать принятым правилам. Богдан, хотя и сам не бывал ранее в подобных переделках, но прочитал достаточно, чтобы понимать, насколько лживы все следования «традициям» у людей определённых занятий – разбойников, воров и тому подобных тёмных личностей. Кодекс чести, с точки зрения бандитов, применим к «своим» (да и то не всегда), а что касается «лохов», которых «своими» никто в той среде, естественно, не считает, то с ними можно поступать по настроению или как удобно, исходя из обстоятельств.

– Не ходи! – с приказным нажимом повторил Богдан.

И, видя, что Сунь всё ещё колеблется, крикнул чжунь-чженю:

– Кто ты такой, и что вам надо?

Казалось, лоснящаяся рожа немного удивился:

– Как, вы не узнали меня, Сранцзана?!.. Хотя у тебя странное лицо, я таких никогда не видел. Наверное, ты путешественник из какой-то далёкой страны? Значит, за такого раба я могу получить хорошие деньги!

– Ты меня сначала ещё продай, ублюдок, – тихо сказал Богдан.

– Что ты там бормочешь? – Сранцзан упёр руку в бок. – Вам повезло, что вы встретили меня: я продаю рабов только в самые лучшие руки. Ты, я вижу, сильный, поэтому вполне можешь попасть в гвардию султана или в дружину цэнпо. Там воинам живётся хорошо!

Богдан не знал, кто такой или что такое цэнпо, но невольно усмехнулся: странно, как какой-то правитель может набирать себе гвардию из рабов?! Интересно, на какой жестокости или каких ухищрениях держится такое повиновение? Тем не менее, если этот жирный мешок так говорит, значит, здесь подобное происходит. Увы, везде, где живут люди, имеют место не только высокие стремления и благородство, но и подлость, трусость и, конечно, скотство, базирующееся на первых двух составляющих.

Впрочем, сейчас было не до философских рассуждений. Краем глаза Богдан заметил, что по паре людей Сранцзана начали потихоньку сдвигаться в стороны, очевидно стараясь зайти с флангов, пока их хозяин заговаривал зубы беглецам, укрывшимся за деревьями.

– Эй, ты, Сранцзан, или как там тебя! Прикажи своим людям стоять на месте!

– Ты мне приказываешь?! – работорговец искренне удивился. – Слушай меня! Или кто-то из вас выходит для приговоров, или я прикажу взять вас силой! Ваши луки не помогут, нас гораздо больше. Пока вы будете вытаскивать новые стрелы, мы уже накинем на вас арканы! Если вы окажете сопротивление, мы поведём вас на верёвках, а не разрешим ехать верхом, пусть даже и товар пострадает!..

Богдан, которого этот наглый тон стал уже просто бесить, демонстративно сплюнул: ему очень хотелось немедленно всадить стрелу в наглую рожу работорговца. Что-то внутри подсказывало именно так и поступить, но он, к сожалению, ещё не до конца научился слушать внутренний голос, да и пока не сломал в себе нерешительности стрелять в человека.

Кроме того, он не успел договориться с тремя своими сопровождающими, как действовать в таком случае. Да, они были готовы отбиваться при нападении, но пока явного нападения не было, и как поведут себя молодые воины, выстрели он в предводителя чжунь-чженей, Богдан мог только гадать. Сами работорговцы в таком случае, скорее всего, бросятся в атаку – вот тогда бы был полезен слаженный огонь всех четверых.

Но будут ли воины стрелять немедленно? Богдан мог бы негромко спросить Суня об этом, но остальным ему пришлось бы кричать, открывая свой замысел перед работорговцами.

– Сунь, – тихо начал Богдан, – я предлагаю…