«Старшой» кашлянул – он тоже явно недоумевал, но старался не показывать своё замешательство подчинённым. После этого внимательно посмотрел на Богдана и ответил на языке, подтвердившем догадку об аравийском происхождении этих людей:

– Что ты делаешь, незнакомец, в землях, принадлежащих славному шейху аль-Хасиму?

При этом он сверлили землянина чёрными как уголья глазами.

Богдан пожал плечами:

– Я всего лишь странник, иду себе и не знаю, где чья земля… Вот, хотел плот построить, чтобы реку переплыть…

– Так ты осмелился рубить деревья, принадлежащие шейху?! Кроме того, ты замыслил переплыть на ту сторону Жёлтой реки, к нашим врагам?!

– Я не знал, что деревья нельзя трогать, – примирительно начал Богдан, уже понимая, что вляпался в паршивую историю. – И как я могу знать про ваших врагов, если я на той стороне ещё даже не был?..

– Ты будешь доставлен к шейху! – заявил командир. – Он решит твою участь. Отдай оружие, и тебе, так и быть, разрешат идти не связанным!

Судя по всему, это был великодушный жест. Понимая, что сопротивление бесполезно, Богдан снял с пояса своё последнее оружие и протянул командиру отряда – в данной ситуации он рассудил, что куда лучше оставаться относительно свободным. При этом он, делая вид, что немного колеблется, поставил переключатель полевого режима ножа в блокируемое положение. Благо, перед ничего не понимающими людьми сделать подобное было несложно.

Нож у него забрал не сам командир, а один из воинов, которому начальник сделал жест рукой. Командир же, прищурившись, продолжал разглядывать Богдана.

– Но ты, похоже, действительно чужеземец, – вдруг сказал он. – Я никогда не видел людей вроде тебя. Правда, наши деды рассказывали, что когда-то, давным-давно, они встречались с людьми с такой же светлой кожей и широкими глазами, как у тебя.

Богдан догадался, что араб имеет в виду: на грани Азии не было европейцев, но предки местных жителей вполне могли оставить рассказы о своей жизни на Земле, где встречали таковых.

Командир отряда принял нож из рук подчинённого и стал внимательно его рассматривать. По его чуть дрогнувшему лицу Богдан понял что незнакомая вещица произвела впечатление, и араб удивлён ещё сильнее прежнего. Бородач бросил короткий взгляд на пленника, потом сделал жест своим людям и, резко повернувшись, двинулся куда-то вглубь леска.

Богдана подтолкнули в спину – правда, пока легонько и тупым концом копья, приказывая следовать в том же направлении. Он внимательно посмотрел по сторонам, стараясь запомнить место, где всего в паре метров лежал спасительный лучемёт и, поскольку выбора не оставалось, поплёлся в неизвестность, окружённый полукольцом воинов.

Метров триста они пробирались через кустарник и оказались на краю леса, за которым открывалась обширная равнина, отделённая от речной поймы грядой невысоких холмов. Здесь взору предстала живописная картина, которая могла бы сильно заинтересовать Богдана, будь обстоятельства иными.

На поляне раскинулся большой шатёр, вокруг которого стояли и сидели люди, а чуть далее паслись верблюды, обгладывавшие листья с кустарника и деревьев. Всего народу тут было человек сорок, если не больше, и Богдан с досадой подивился, как же он не расслышал приближение подобного каравана. Единственным оправданием служило то, что он слишком увлёкся работой по строительству своей лодки. Правда, от этого легче не становилось: скорее всего, это он шумел и привлёк внимание.

В шатре через открытый полог виднелась фигура человека, развалившегося на ковре и прихлёбывавшего что-то из блестящей золотистой чаши. При виде приближавшегося маленького отряда многие на поляне вскочили на ноги, но, узнав своих, успокоились и все как один уставились на Богдана.

Пленника провели в шатёр, и командир разведчиков доложил ситуацию. Аль-Хасим – а это был именно упомянутый шейх – выслушал своего офицера, не спуская глаз с Богдана. Последний думал, что его сразу же начнут обвинять в рубке деревьев и прочих «смертных грехах», но ошибся. Аль-Хасим долго разглядывал Богдана, сделал глоток из чаши и поставил её на низкий резной столик. После этого он махнул рукой бородачу, чтобы тот вышел.

– Но мой повелитель, – возразил командир разведчиков, – как я могу оставить вас наедине с этим чужестранцем?! Кто знает…

– Не беспокойся, Абдаллах, он безоружен, а у меня есть сабля, – Аль-Хасим ухмыльнулся и, по-прежнему полулёжа, потряс изогнутым клинком, рукоятка которого была усыпана самоцветами. – Выйди и задёрни полог!

На лице Абдаллаха читалось опасение за жизнь хозяина, но он почтительно поклонился и вышел. Шейх вздохнул и сел, скрестив ноги и уперев локти в колени.

– Я пока не буду спрашивать тебя, как ты посмел рубить деревья на моих землях – сообщил аль-Хасим, в какой-то мере подтверждая опасения Богдана. – Ты действительно странен лицом, посему – отвечай, откуда пришёл?

«Мне, похоже, противопоказано путешествовать по грани Азии, или надо как-то гримироваться – подумал Богдан. – Каждый понимает, что я не отсюда. Да уж, попал так попал…»

– Чего молчишь? – лукаво усмехнулся шейх, поигрывая саблей. – Я же пока не отрезал тебе язык. Вот отрежу – тогда будешь молчать вечно.

– Восточный юмор, – пробормотал Богдан и сказал громче: – Досточтимый шейх, я пришёл издалека. У южных Безвоздушных гор, в самых предгорьях, живут люди, подобные мне. Мой народ невелик, мало путешествует, и потому нас почти никто не знает в долинах…

Шейх скептически разглядывал Богдана.

«Лажу несу, похоже, – удручённо подумал юноша. – Но что тут ещё придумаешь?..»

– Хм, так ты не желаешь поведать правду… – почти с сожалением вздохнул аль-Хасим и повысил голос: – Хочешь познакомиться с моим палачом? Не лги о стране в южных предгорьях – там никто не живёт! Наш славный халиф Абд-ар-Раззак посылал туда три экспедиции, которые нашли лишь пустынные земли. Если бы ты сказал, что пришёл с другой стороны Жёлтой реки, ещё как-то можно было бы тебя слушать. Но опять же, там не живут люди, подобные тебе, и никто из китайцев никогда не рассказывал о таких. В любом случае, если ты пришёл оттуда, то ты шпион! Что ты скажешь?

Богдан вздохнул: «Не повезло – откуда я знал, что они досконально изучили этот район?..»

– Ну, ты готов говорить честно? – настойчиво сказал шейх.

– А неужели досточтимый аль-Хасим не допускает, что экспедиции вашего халифа могли не найти маленькую затерянную в предгорьях страну? Скажите, шейх, вы совсем не допускаете такое?

Вопрос слегка озадачил аль-Хасима. Он скривился и погладил холёную окладистую бороду.

– Конечно, промысел Всевышнего неисповедим, – туманно заметил он, – и я мог бы допустить такое. Однако странным кажется то, что житель затерянной страны настолько хорошо знает наш язык, словно говорил на нём всю жизнь…

«Логично толкует, собака!» – почти с уважением подумал Богдан.

– Если ты знаешь наш язык, значит, ты бывал в арабских землях, – продолжал рассуждать шейх. – Но, как я уже сказал, никто не встречал людей подобных тебе. Тут что-то не вяжется. Посему, либо ты расскажешь мне свою историю так, чтобы я в неё поверил, либо познакомишься с пытками. Уверяю тебя, мой верный Хамидулла умеет развязывать языке до того, как их отрезает!

И аль-Хасим захохотал, довольный своей шуткой.

Богдан пожал плечами – с этим атрибутом местной жизни ему знакомиться не хотелось:

– Хорошо, о досточтимый шейх, расскажу, но история моя будет долгой…

– Я послушаю, – кивнул аль-Хасим, продолжая посмеиваться. – Видимо, ты намекаешь на то, что хочешь присесть и выпить вина?

– Если откровенно, не отказался бы, – буркнул Богдан и поклонился, понимая, что, согласно восточному этикету, следует демонстрировать почтительность, даже если ты готов воткнуть нож в спину собеседника.

– Так и быть, садись! – кивнул шейх и указал Богдану на стоявшую на столике вторую чашу: – Бери кувшин, можешь налить себе вина сколько хочешь.

– Благодарю, о досточтимый шейх, – снова поклонился Богдан, одновременно лихорадочно обдумывая, как же ему выстроить рассказ, чтобы не познакомиться с палачом и не оказаться в каком-нибудь ещё более дурацком и опасном положении. Пока шейх вел себя вполне спокойно, несмотря на его зловещие шутки, но Богдан, знавший восточных людей, понимал, что с таким же спокойствием, улыбками и шутками ему могут отрубить голову или, для начала «изощрённых забав», что-нибудь ещё не менее ценное.