— Тут все наоборот: он толстый, прям вот жи-ирный и противный.

— А зачем тогда переписываешься?

— Зато у него письма очень нежные. Знаешь, как он меня называет? «My dearest Vicky» — ну кто еще на такое способен?

— Он видел твою фотку?

— Ага. Я даже специально в фотографию сходила, чтобы все получилось как надо. Ему очень нравится.

— С чего бы?

— Прекрати! Я и так переживаю. Все думаю-гадаю… может, привыкну? Может, он не так ужасен? В конце концов, для меня это шанс выбраться в другую жизнь.

— А он тебя зовет?

— Да, у них большой дом, несколько спален. Совсем рядом — горы. Там холодно, но нам ведь мороз привычен, правда?

— Он тоже зовет скорей-скорей?

— Нет, там… наоборот. У него сейчас стажировка. Через полгода он получит… э… в общем, сможет работать по специальности. Поедет куда-то в другое место. И вот тогда меня пригласит, — глаза ее загорелись надеждой, быстро сменившейся неуверенностью. — Может быть…

Она покачала головой:

— Только… не знаю, смогла бы я с таким… жить, спать…

— Может, попробуем еще поискать?

— Я ищу и переписываюсь, но надежды все меньше. А время идет.

— Угу, еще скажи «часики тикают».

— Ой, не надо. Меня мама уже этими часиками забодала! И кстати! — Вика нашла новую тему. — А вы-то с Зоей чего не поженитесь? Вы подходите друг другу, столько времени проводите вместе, у вас общие друзья.

Торик собрался было вспылить и посоветовать ей не лезть не в свое дело, но вместо этого задумался.

— С ней все странно, Вик.

— Понимаю: если к ней притронуться нельзя, это все усложняет.

— Даже не в этом дело. Я по жизни человек довольно закрытый, а она вообще — «девушка в футляре»! О себе она говорит минимум. Она может рассказать, что любит есть или что ей нравится читать. Часами может расписывать свою математику. Но полный молчок о своей семье. Я ни разу не видел ее сестру или мать и не слышал, чтобы они по телефону говорили.

— Ну… бывает, — протянула Вика, потом встрепенулась. — Ой, слушай, я совсем забыла! Семик-то мой опять в больнице лежит. Сходим к нему?

— Может, пока сама сходишь?

— Так я уже была. В этот раз он что-то неважно выглядит. Просил тебя зайти, хочет пообщаться. Пойдем?

— Попозже. Сейчас не до этого. Но привет передавай.

— Ладно.

* * *

Серые глаза Зои смотрели на него внимательно. Ей действительно был интересен этот разговор.

— Торик, я прекрасно помню, как Вика спрашивала про область определения. Но как ты себе это представляешь на практике?

— Мы с тобой довольно плотно исследовали пространство души, но пока даже не пытались узнать, конечно ли оно.

— Ну… математически у моей модели, разумеется, границы есть, но они довольно условные. Я выбрала некий центр и отсчитала от него относительный радиус.

— То есть, по-простому сказать, обвела часть карты, вот по ней мы и ходим. И ни разу не пробовали пройти дальше. А вдруг там тоже что-то интересное, а мы его никогда не увидим, раз оно за пределами очерченной области?

— Да-а, — задумчиво протянула Зоя, — скорее всего, так и есть. Я думала об этом, но решила пока не отвлекаться.

— Что нам мешает найти самое дальнее из уже исследованных погружений, а потом двинуться в противоположную от центра сторону?

— И что дальше?

— Двигаться по вектору на максимальной скорости. Так мы увидим, есть там еще что-нибудь или нет.

— Начать можно и так. А дальше глянем, если там есть что-то интересное, можно будет найти новую точку погружения поближе и не тратить время на перемещение.

— Еще лучше! Ну что, попробуем прямо сейчас?

— Ога. Я посчитаю вектор. А ты пока посмотри в журнале, что за точка у нас была вот с такими координатами. Похоже, она самая дальняя.

* * *

…сижу на сомнительной опоре, а ноги мои болтаются в пустоте. Где это я? Ага, это называется решетник, то, на чем лежит крыша, только крыши сейчас нет, мы с отцом как раз ее переделываем. Кедринск. Лето. Вечер. Небо успело потемнеть и теперь синее-синее, мои любимые летние сумерки. Работать уже темно, да и мышцы устали. Мы сидим и просто болтаем. Совершенно не важно, что у меня борода, а у него — нет, он все равно мой отец. Я, похоже, до этого молчал, потому что он спрашивает:

— О чем задумался, детина, о смысле жизни?

— А он есть, этот смысл?

— Смысла нет. Зато есть главное.

— Служение отчизне?

— Сколько пафоса! Нет, все проще. Главное в жизни — горенье души. Если ты погас, если тебе не хочется ничем заниматься, для чего тогда жить? Просто коптить небо?

— Ты о чем? Об отдаче от деятельности человека?

— Нет, я про внутренний огонь, горенье души. Двигаться вперед, а не заделывать дыры прошлого. Это и просто и сложно. Это может казаться незначительным, но на самом деле именно это — самое важное. Важнее…

Он продолжает еще что-то говорить, но движитель уносит меня из этой сцены в темно-серую муть. Пока никаких вспышек. Все правильно: это крайнее из записанных нами погружений, поскольку оно как раз на самом краю воображаемого круга. Запасаюсь терпением. Мы договорились, что погружение продлится час. Если я так ничего и не встречу, мы хотя бы узнаем, на какое «расстояние» можно подвинуть границу, а если что промелькнет, можно сюда вернуться и посмотреть.

Как интересно. Серая муть вроде одинаковая, но все равно остается едва уловимое ощущение перемещения. Откуда? В реальной жизни, даже если тебя везут в полной темноте, ты слышишь звуки, ощущаешь изменение положения тела — торможения и ускорения. А тут ничего подобного нет, но что-то все-таки было. Периодически появлялся даже не запах, но слабый намек, тень запаха. И серая муть не уносилась, как вода в реке, но медленно ворочалась где-то там, в бесконечности. Некстати вспомнилось, как Стручок рассказывал про ночное море где-то в Италии. Как он сказал? «Неясные намеки на что-то огромное, темное, мерно дышащее совсем рядом с тобой». Вот, очень похожее ощущение.

Ой! Что-то промелькнуло! И пропало… А теперь даже серия сцен, только слишком быстро. Ура, значит, не зря исследуем, тут и правда что-то есть, а границы изученного отодвигаются. Так, надо срочно тормозить, а то мы потом не найдем все эти точки. Желтый, свисток, ваниль, пальцами по стеклу… Эх, тройка, птица-тройка… Наконец-то!

— Ты можешь по-человечески рассказать, что там? Это вообще твои реальные воспоминания или снова химеры?

— Не могу. На таких скоростях ощущались просто вспышки. Но мы ведь теперь сможем найти это место?

— Хм… Надо пробовать. Обратный пересчет не всегда дает действительные координаты погружения.

— Ты хочешь сказать, бывают ошибки?

— Нет, бывают совершенно точно вычисленные значения, но комплексные. Не забывай, реальное пространство души — семимерное. Там нет наших привычных длины, высоты и ширины.

— Ты же умеешь работать с комплексными числами?

— Торик! — она фыркнула. — Ты иногда меня удивляешь. Да, мы работаем с комплексным перемещением, подмешиваем фазовые смещения. Но как представить себе комплексную частоту или девиацию? И что делать с полями потенциалов?

— Ах, в этом смысле.

— Ну конечно. Просчитать мне нетрудно. Вопрос в том, будет ли ответ иметь физический смысл.

— Понял. Ну, все-таки попробуй? Вдруг мы просто не пытались туда попадать?

* * *

Окраины души… Не сразу, но они все-таки добрались до этой новой области. Они много спорили о том, как будут выглядеть эти окраины, точнее, точки погружения в этих местах. Торик предполагал, что они будут точно такими же, как все остальные. Зоя считала, что там будет резко меняться фаза и тогда их будут ждать сплошные химеры. Еще одна вполне вероятная ситуация могла оказаться в том, что в этих местах вообще не удастся ничего разглядеть, если все это окажется за гранью нашего понимания. Но окончательно на этот вопрос ответили только реальные погружения.