А вот отец для себя решил, что в микросхемы он уже не пойдет. Лампы, транзисторы, высокочастотная техника — это да, а все эти новомодные штуки, устаревающие быстрее, чем успеваешь к ним привыкнуть, — нет, это не для него, пусть осваивает молодежь. Сам он по-прежнему занимался радиолюбительством, а потом с неизменным удовольствием отмечал на карте мира все новые точки.

В занятиях электроникой Торик тяготел к музыке. По-разному обрабатывал звучание гитары, чтобы сделать его интересней, применял фильтры, имитировал музыкальные эффекты. Он шел наугад, поскольку литературы на эту тему практически не попадалось. Отец шутил, что в результате этих экспериментов изредка получаются «улучшители», но чаще всего — «исказители». А однажды внимательно послушал звук, удивился и заметил: «Сейчас твоя гитара звучит даже гитарней, чем сама гитара». Фильтр подчеркивал красивую часть «голоса» гитары, из-за чего звук казался ярче и выразительней.

Теперь Торик скрещивал музыку с цифровой обработкой. С микросхемами все стало проще. Счетчики прекрасно работали в качестве делителей частоты на два, четыре и дальше. Гитара с такой обработкой звучала, как электроорган в нижнем регистре — трагично и сурово. Вот только применить это теперь негде: ансамбля у Торика не было, а играть на соло-гитаре в одиночку — удовольствие сомнительное. Но работать со звуками ему нравилось.

А потом все эти навыки пригодились совсем для другого.

* * *

Громкий хохот в комнате заставил люстру испуганно звякнуть.

— И чем ты закончил припев? — спросил Торик.

— Ну… — Роберт замялся, но потом все-таки продекламировал: — «Пока на крышах луч заката угасает, надежда экспоненциально убывает».

— Угу-угу, — ехидно поддел его Торик, — скажи еще: «К нулю стремится, с болью исчезает»!

— Отличная мысль, кстати! Секунду, я запишу.

— Да ну, по-моему, бред!

Они помолчали.

— Слу-ушай, а чего мы дурака валяем? — внезапно спросил Роберт, привстав с дивана.

— В смысле?

— Стихи сочиняем сами, как в прошлом веке! Пусть лучше их машина сочиняет!

— Ой нет, это жутко сложно. Русский язык — не эсперанто, он полон исключений, всяких нерегулярностей… Я даже не представляю, как к этому подступиться.

— Не знаю… Каким-нибудь… методом — не знаю — подражания?

— И искажения! — моментально осенило Торика. — Тащи стих. Будем крошить его на атомы!

— Так пошли сразу в СВЦ! — обрадовался Роберт. — Там и попробуем!

— А исходный стих какой возьмем?

— Да любой. Хоть про рябину.

Они не полезли в дебри русской грамматики или в чащобу взаимодействия рифм и звуков. Идея ведь была не в том, чтобы создать шедевр или научить машину думать. Им всего лишь хотелось написать программу, выдающую веселые стишки, потому и алгоритм получился простейшим.

Друзья взяли первый попавшийся исходный стих, поделили его на части — по две-три в строке — и для каждой части задали в программе с десяток вариаций. Программа случайным образом выбирает каждый раз новую вариацию, сшивает их в строки и печатает новорожденный стих. Никакой смысл при этом, конечно, не появится, зато гарантированно получатся правильные рифмы, и строки идеально попадут в размер.

В итоге на печать вывели полсотни разных вариантов. Например, такой:

Как будто сапогом игривым

Скрипит рябина — пусть страдает!

И треугольник очень длинный

В осадок тихо выпадает.

Друзья много смеялись, удивляя сотрудников СВЦ, не привыкших к такому проявлению эмоций в зале вычислительной техники. А выражение «сапогом игривым» надолго поселилось в их лексиконе.

Нет, что ни говори, друзья-единомышленники — это так здорово!

— Пойдем! Хотя бы попробуешь! — уговаривал Роберт. — Не понравится — не будешь ходить.

— Не знаю… Ну какой из меня певец?

— Да ладно! Если уж меня взяли, тебе сам бог велел! Ты же пел в ансамбле, выступал на сцене!

Они немного опоздали к началу занятия. За пианино сидела незнакомая симпатичная девушка со строгой прической и играла что-то явно из классики. К удивлению Торика, сидящие вокруг юноши и девушки почти синхронно вдохнули воздух и запели нечто безумно сложное, как ему показалось, почти оперное. Листья и ветви мелодии сплетались, слова свивались в не менее причудливые конструкции, то дополняя, то перебивая партии других исполнителей:

Сгущается сумрак при первой звезде,

И пламя играет на лицах людей.

Котлы закипают под старой сосной,

Там жены готовят еду и вино…

Торик нерешительно попятился: ну нет, он никогда не сможет исполнять произведения такой сложности! Но тут безжалостной клешней взметнулась рука Роберта и удержала его за плечо, а его отрицательно мотнувшаяся голова с поджатыми губами и вовсе не оставила выбора. Пришлось остаться.

— Я новенького привел, — сказал Роберт девушке, когда песня отзвучала.

— Отлично, — сдержанно кивнула она. — Я Римма. Подключайтесь. А сейчас внимание! Все вместе тренируем дикцию и разогреваем язык — поем «Веники-помелики».

Так Торик попал в университетский академический хор и, надо сказать, ни разу не пожалел об этом. Конечно, это был не ансамбль, но ведь тоже музыка и самовыражение, хотя и совсем другие. Здесь звучало только фортепиано и голоса, десятки голосов, и был профессионал, который точно знал, как ими распорядиться. Получалось красиво и звучно. Римма умела подбирать репертуар: даже среди обязательных тем и композиторов она умудрялась находить вещицы с изюминкой. А многоголосие и полифония вместе давали полную гармонию.

Душа Торика снова пела.

* * *

Все, что неожиданно изменяет нашу жизнь, — не случайность.

А. Грин, «Дорога никуда»

Октябрь 1983 года, Город, 18 лет

Легкий запах канифоли плыл по квартире, добираясь даже до прихожей.

— Привет, чем занимаешься? — Сегодня Роберт был собран и деловит.

— Есть одна схемка, где фильтр подключен нестандартно. Я хотел…

— Бросай. Будем глаголом жечь сердца людей!

— Что?! Ты о чем вообще?

— Я говорю, бросай свою схему, есть идея. Не совсем у меня, но это неважно.

— Пойдем в СВЦ? — попытался угадать Торик.

— Нет. Мне в руки попал один журнал. В какой-то из братских соцстран издают, в Чехословакии, что ли? Или в Болгарии? Не помню. Они проводили исследования. Изучали процесс засыпания и отдыха у людей.

— А как они угадывали, когда человек заснет?

— Все круче! Они сами вызывали у людей сон. Причем необычным способом. Кстати, у тебя нет чего-нибудь перекусить?

— Ты в своем духе! Пойдем, вечно голодный саблезубый, пойдем, буду тебя кормить, а ты пока расскажешь дальше. Суп будешь?

— Все буду!

Пока голубой газ азартно облизывал кастрюльку с супом, а Торик нарезал хлеб, Роберт припоминал все новые подробности.

— На голову человеку надевают некое устройство, и оно медленно двигает теплую волну спереди назад, синхронно, по обеим сторонам головы. При этом возникает легкая сонливость. Сон получается не всегда, зато у человека снимается усталость. После процедуры он чувствует себя посвежевшим и отдохнувшим.

— Ну… допустим. Даже если это не газетная утка, мы-то здесь при чем?

— Ай! Ты перестарался — я теперь язык обжег!

— Извини, тебя заслушался. Котлеты с картошкой будешь?

— Все буду! Всегда! Можешь даже не спрашивать.

— Ты хотел рассказать про засыпание?

— Нет. Я думаю, нам надо сделать такую штуку. Хотя бы попробовать! — Он примирительно поднял ладонь раньше, чем Торик успел возразить.

— Зачем она нам? И главное — как? С чего начать?

— А можно еще котлетку?

— Извини, наверное, не получится. После того раза, когда вы с Валерычем лихо расправились с котлетами, а было их полведра, мама сделала мне серьезное внушение и теперь их пересчитывает, когда готовит.