Темный Кружень не жужжит. Ты ощущаешь его приближение, но одновременно он вселяет и какую-то оторопь, покорность и апатию. Видимо, чтобы жертва не мешала. Он где-то рядом, я чувствую. Мне страшно. Да что там говорить: меня охватывает паника!

Пытаюсь дать паровозный гудок, и скорость вроде увеличивается, но этого недостаточно. Чертов Кружень легко догоняет меня. Вот ведь ужас! Еще один гудок — не помогает. В сознании укореняется тяжелое и горестное ощущение, но источник его неуловим. Его не существует. И это — единственный признак того, что причина не внутри, а снаружи.

Горечь без видимых причин. Нас иногда охватывает подобное чувство, когда снится, что умер кто-то из близких, во сне мы тщимся помешать этому, но финал неотвратим. Чувство потери усиливается, ужасно хочется плакать, но нечем. Ох, неужели именно так ощущаются «укусы» Круженя? Как медленно я сегодня ползу! А что если Темный Кружень съест меня совсем? Останется лишь тело без души, пустой дом, где никогда не включат свет. Зоя-овощ на всю оставшуюся жизнь… Может, так люди ими и становятся? Доктора ищут физические причины, а на самом деле…

Как тяжело и беспросветно. Хуже, чем в болотах сомнений. Еще раз запустить стоп-кран? Нет, опасно: от рекурсивного вызова программа может сбиться. Что делать? Как тягостно. И впереди по-прежнему равнодушная серая муть. Жуть. Жизнь. Жизнь? Какие-то искорки появились сбоку. Или это галлюцинации моего умирающего мозга?

Ну-ка, леди-миледи, проснись, встрепенись, о чем ты думала перед этим? Муть? Жуть? Жизнь? Искорки вспыхнули чуть ярче, а безнадега вроде бы немного отступила. Живем! Ой, к искоркам прибавилось еще несколько. Как светлячки, только не суетятся. Не бабочки, не мошки. Скорее, стайка рыбок в море бессознательного. Ну-ка, попробую еще раз позвать, уже осознанно.

Жизнь! Я — Зоя. Зоя означает «жизнь». Это мое слово. Мой тотем. Мой талисман. Я сама — жизнь. Жизнь! Золотистых искорок стало много, и они пододвинулись ближе. А беспросветность начала неторопливо уступать место надежде. Я — живая, я живу! Жизнь!

Чудо приблизилось и обрело вполне земные очертания. Теперь вокруг меня летало облачко маленьких золотистых жучков, их гладкие спинки сверкали на несуществующем солнце. Золотистый свет играл и потрескивал сотнями крохотных искрящихся крылышек. Это было так странно видеть в бездушном несуществующем космосе, но никакой тревоги не вызывало, словно что-то внутри меня (или все-таки снаружи?) подсказывало: не бойся, мы несем добрые вести и творим добрые дела.

Ох… какое приятное ощущение! Тут тебе и маленькие глупые рыбки, что тычутся в ногу носиками, и пузырьки в газировке, щекочущие язык, и еле заметное ощущение бабочкиных крыльев, когда она неосторожно садится на руку и изумленно оглядывается на гигантского соседа, надеясь, что он ее не обидит. Мне тепло. Так спокойно и мирно. Боже мой, в плотном коконе своего тактильного одиночества я уже и забыла, что прикосновения могут быть такими приятными!

Как чудесно! Это было как благословение, как дар. Все мои тревоги растворились, а мрачные тени ушли туда, где им и место — в неизведанные глубины бездушного космоса. Хм… как интересно: космос простирается между душами, но в нем самом душ нет, значит, он и правда бездушный. Зато в нем водятся… Нет уж! Если вернусь, если только я доберусь отсюда до своей души, больше никаких погружений! Никогда! Паровозный гудок!

Мир словно рванулся мне навстречу. «Тормоза» внезапно пропали, вернулись «нормальные космические скорости». Ух, как хорошо-то! Неужели все-таки выберусь? Светлячки мои куда-то подевались, растаяли. Их смыло волной неукротимого движения. Жалко, даже «спасибо» им не успела сказать. Интересно, они бы поняли? Кто они вообще такие? У японцев светлячки символизируют уходящие души или тихую, горячую любовь. Но это легенды, а тут?

Что там такое? Впереди наметился слабый свет? Уже близко?

Граница собственной души проскочила незаметно. Плим — и уже там, так опытная медсестра делает укол. А скорость-то осталась космическая! А-а-а, куда же мы так несемся! Тормози, Олег, я так с ума сойду, тормози! Лица, люди, сцены, виды, позы, запахи, ужас, смех, мама, бутылки, Лиана, папа, папа, снова папа, ба… Ох, нельзя же на такой скорости. Свет. Тьма. Вспышка. Мрак. Еще. Еще. Еще! Мне плохо. Уберите скорее! Хватит воспоминаний и фантомов. Я больше не могу. Ну, стой же! Стой! Я вывинчиваюсь, нет, пробкой от шампанского вылетаю в реальность…

Судорожный вздох. Непослушные пальцы. Сорвать шлем. Сетка, черт, где там эти крючки? Олег сидит совсем рядом и смотрит тревожно, пристально вглядываясь в ее лицо. Как же хорошо. Живой человек! Настоящий! Не призрак, не фантом! Родной мир! Я вернулась! Неловко пытаюсь подняться с дивана. Ноги тоже толком не слушаются. Сколько же я спала? Сколько?! Почти четыре часа?

Олег инстинктивно протягивает руку, чтобы мне помочь. Потом вспоминает обещание и резко отдергивает ее. Господи, какая глупость. Он живой, реальный! Неожиданно для самой себя я привстаю, тянусь к нему и крепко, изо всех сил, обнимаю. Понятное дело, носом утыкаюсь ему в грудь, а мне все равно. Глаза закрыты, я почти ничего не вижу. Но чувствую, как его мышцы закаменели в попытке осторожно выбраться. Ему почти удается. Я приоткрываю глаза…

Зря. Комната кружится, несется все быстрее. Внезапно меня настигает острый приступ тошноты. И все, как нарочно, летит прямо на его стильный галстук. И вокруг. Ох, как неудобно-то, и зачем я только ела? Впрочем, судя по отвратительному вкусу на языке, это уже не еда. Горечь разочарования и голодная едкость вмиг напомнили, как в детстве мне бывало плохо, когда слишком долго каталась на карусели.

— Прости, я… — лепечу невпопад. — Я сейчас.

— Садись, — бесконечно терпеливо говорит Олег. — Просто посиди, все нормально, всякое бывает. Я на минутку.

Он уходит, а меня захлестывает острое ощущение стыда. Ну что со мной такое? Нервный срыв? Осторожно встаю и по стеночке бреду на кухню умыться. А ванная-то занята. На полдороге неожиданно для себя теряю равновесие и едва успеваю со стоном неловко сползти по стене на пол, чтобы не упасть. Тут же появляется Олег, уже без галстука, рубашка мокрая.

— Можно? — он протягивает ко мне руку, хочет помочь встать.

— Можно, — соглашаюсь я.

Все мои хитрые заморочки внезапно куда-то делись. Или это я только ему научилась доверять? Олег говорит со мной как с маленьким ребенком:

— Вот так, молодец, сейчас мы дойдем до умывальника. Не спеши, все хорошо.

Господи, как же стыдно… Надо взять себя в руки. Но вместо этого я снова пошатываюсь. Он придерживает меня уже крепче, почти обнимает. А мне все равно. Надо же! Все прошло? Вот так просто?

— На, попей водички. И давай умоемся. Помочь тебе?

— Спасибо. Держи чашку. Попробую сама. Но ты не уходи пока.

— Я побуду здесь. Если захочешь переодеться, у Вики, наверное, что-нибудь найдем.

— Да ничего, высохну. Мы ведь еще посидим?

— Да, конечно. Ты мне что-нибудь расскажешь? Нашла его? Или нет?

— Нашла, но…

Ох, меня опять стошнило, но теперь хотя бы в раковину.

— Ладно. Нам теперь спешить некуда. Умывайся пока. Я рядом. Чаю поставлю. При сотрясении мозга, да и при отравлении тоже хорошо помогает крепкий черный чай.

Отвечать мне некогда. Я умываюсь, стараюсь хоть немного привести себя в порядок. Оставаясь в рамках приличий. Хотя какие тут, к черту, приличия? Я пытаюсь снять блузку через голову, но руки меня еще плохо слушаются, и в итоге я застываю — спеленутая, полуголая, в нелепой позе. От бессилия и полного идиотизма ситуации я начинаю тихо скулить. Олег как-то неопределенно крякает, помогает мне распутаться, краснеет и стремительно выходит.

Минуту спустя он вновь появляется, честно стараясь не смотреть на меня. Протягивает большое банное полотенце и Викину блузку — розовенькую, с оборками. Она мне велика, и не на один размер, но я благодарю его, вытираюсь и пытаюсь застегнуть дюжину фигурных пуговичек. Пальцы предательски дрожат и никак не попадают куда надо. Меня обволакивает облако чужих духов. Боже, она что, целый флакон на себя вылила? Не все пуговички удалось застегнуть, ну да ладно. Оправляю это нечто, быстренько прополаскиваю свою блузку и иду в ванную, вроде бы там должны быть веревки. А мир продолжает качаться и кружиться. Беспомощно вскрикиваю и хватаюсь рукой за воздух.