— Смысла нет. Зато есть главное.

— Служение отчизне?

— Сколько пафоса! — Отец даже сморщился. — Нет, все проще. Главное в жизни — горенье души. Если ты погас, если не хочешь и не можешь ничем заниматься, для чего тогда жить? Зря коптить небо?

— Ты о чем? Про пользу от действий человека?

— Нет-нет, я про внутренний огонь, горенье души. Правильно — двигаться вперед, а не заделывать дыры прошлого. Вот так все просто и сложно, мудро и глупо. Но это — самое важное.

— Так ты говоришь про хобби, увлечения?

— Не обязательно. В горниле души может гореть очень разное топливо.

— Теперь ты уходишь в пафос? — не удержался от ехидства Торик.

— Каюсь, грешен, — с улыбкой развел руками отец.

* * *

— Почему осенью иногда так хочется встряхнуться? Душа просится бежать куда-то в неведомые страны. То ли особенный запах витает в воздухе, то ли… предчувствие?

— Это у нас генетическое осталось, от перелетных гусей, — неожиданно ответил отец, продолжая методично перекапывать грядку.

Торик вдруг поймал себя на мысли, что для своих сорока восьми отец сейчас выглядит на удивление молодо. Не так, как его ровесники на работе или среди соседей. Он так и остался после Ирака поджарым, словно высушенным на солнце. Лоб почти без морщин. Волосы темные, никакой седины, никаких лысин. Светло-карие глаза с зеленоватыми крапинками смотрят уверенно: он точно знает, о чем говорит. Лишь сутулость предательски выдает характер — уступчивый, склонный скорее молча уйти в сторону, чем доказывать свое превосходство.

— Разве люди произошли от гусей? — рассеянно переспросил Торик, возвращаясь к беседе.

— Дело не в этом. Видел, как по осени летят дикие гуси? Клин летит деловито, почти молча, только вожак иногда заводит перекличку, и гуси — строго по одному — ему отвечают.

— Да, я пару раз долго их разглядывал.

— Вот и домашние гуси в это время смотрят на них, такие беспокойные, воодушевленные, волнуются, топчутся, крыльями бьют, залезают на забор, подпрыгивают и тоже (мы тоже!) куда-то летят, вместе с дикими, они летят, летят… Целых десять метров. А потом природа и нагулянный за лето вес берут свое и гуси, пристыженные, пешком возвращаются к себе во двор.

— Домашние гуси завидуют диким?

— Очень. Они тоже хотят, но уже не могут. Все их существо зовет их в путь, в дальние страны, но… — Отец развел руками.

— А люди?

— Люди иногда на них так похожи…

Теперь в голосе отца слышалась горечь.

— Когда видят клин в небе?

— Когда видят… недостижимый пример для подражания.

Почему эта тема прозвучала так остро, так пронзительно именно сейчас? Может, отец тосковал о тех возможностях, что открываются перед Ториком? Пусть они были непонятны ему, ни разу в жизни не сидевшему за компьютером. Где-то внутри он интуитивно чувствовал эти новые горизонты, как неведомые страны, в которые он тоже мог бы отправиться. Но уже точно знал, что не полетит. Поздно и слишком далеко. А Торик полетит. В своей стае. И от этого веяло особенной грустью с запахом опавших листьев и терпкой ностальгии по несбыточному.

Торик вздохнул. Да, пока все шло как надо, как ему хотелось. Но игры закончились. А дальше… Кто знает, в какой узор Судьба сложит его новую, взрослую жизнь…

Август 1987 года, Город, 22 года

Формальности остались позади. Вот уже третий день Торик приходил в это благословенное место — «БЭКАР», бюро экспериментального конструирования автономной радиоаппаратуры — и радовался, как удачно все сложилось. По сравнению с СВЦ здесь был настоящий дворец — просторный и светлый зал, тихонько гудят машины, прохладно даже летом.

Есть особая прелесть, когда тебя взяли в новый, только что организованный отдел. Еще не все сотрудники набраны, залы и кабинеты уже есть, но пока пустые, оборудования мало, свобода и никакой толчеи. Иногда мимо проходили люди, но они шли по своим делам, а он никого здесь не знал кроме Кодера, и это было просто замечательно. Теперь он мог целый день заниматься тем, что нравилось ему больше всего: программировать интересные задачи, не отвлекаясь на всякую ерунду вроде сдачи зачетов.

Торик сидел за дисплеем и прописывал функцию упаковки данных. Дисплей — здоровенный ящик с металлическим корпусом и экраном. Символы на экране — одноцветные, но не черно-белые, а в приятных для глаза оттенках зеленого, как требует эргономика. Разумеется, никаких картинок, только символы.

Ну вот, еще пара строк и готово.

Он уже почти закончил отладку, когда услышал где-то позади пение. Тихонько и почти не фальшивя, кто-то мурлыкал слова — вроде бы знакомые, но немного не такие:

Темная ночь,

Только пульки свистят по степи,

Только ветер гудит в проводках…

Торик добил на клавиатуре очередную команду и обернулся. Песня оборвалась на полуслове.

— Привет! Я смотрю, у нас новенький?

За столом сидел парень с пышным ежиком волос и сосредоточенно глядел на него, ожидая ответа. Перед ним лежала толстая стопка перфокарт, которую он деловито тасовал со сноровкой карточного шулера, раскладывая на две пачки.

— Привет. Да, я теперь здесь работаю у… Кольцова. — Фу-ты! Чуть не назвал по привычке начальника Кодером!

— Ну давай знакомиться. Олег.

Он отложил перфокарты, встал и протянул руку. Интересный у него цвет глаз, отметил про себя Торик: вроде серые, но с коричневатым оттенком и легкими желтоватыми искорками. Взгляд внимательный и слегка настороженный, но улыбка располагающая. Похоже, он искренне рад знакомству. Свободной рукой Олег тепло похлопал Торика по плечу.

— Анатолий, — представился Торик. — Ты тоже на эсэмках работаешь?

— Нет, я сюда в прошлом году распределился, тогда здесь только еэски были. Сектор эсэмок совсем молодой, лишь с этого года начали развивать. Но дела идут, я смотрю.

«Дяла идуть!» — вдруг вспомнились добрые слова бабушки Маши.

Внезапно из коридора заглянул лохматый парень в спортивном костюме и крикнул:

— Стручок, в футбол будешь?

Олег прислушался к своим ощущениям.

— Пожалуй, нет: опять мотор барахлит. — Он выразительно похлопал себя по груди.

— Жалко.

Когда парень умчался, Торик спросил:

— А почему «Стручок»?

— Не знаю, еще с Универа прицепилось, мы вместе учились. А! По фамилии же! Он Чуфаров — Чуфа, а я — Горохов, видимо, потому и Стручок!

— Надо же. А систему от еэски покажешь?

— Вот консоль. — Олег обвел плавным жестом стол с папками и таблицами и дисплей с клавиатурой. — А еще двадцать расставлены по всей конторе. Можно и новые подключить, мощность системы позволяет.

Стручок включил дисплей, подождал, пока тот прогреется, и нажал несколько клавиш. На тускло-зеленом экране появилось приглашение ввести пароль и, к удивлению, Торика, стихотворение:

…И он уже не тот, что был вначале:

Другие судьбы, став его судьбой,

Призвав, его уводят за собой…

Р. М. Рильке

— Красиво сказано, — заметил Торик.

— Да. Система никогда не бывает прежней.

— Система? Или люди, которые на ней работают?

— О, да ты у нас философ!

Они с пониманием переглянулись, и Торик осознал, что нашел нового друга.

— Ты где ходишь в рабочее время? — Голос Кодера, вдруг заглянувшего в дверь, выражал куда больше негодования, чем тот испытывал на самом деле. — Пойдем-ка, я тебя озадачу.

* * *

Речь шла о той же системе «ВАМ», над которой работал Торик. Раньше система была вещью в себе, мощной, но предельно академичной. Она умела быстро работать с данными, мигом искала нужные, располагала их в новом порядке. Но добавить данные и увидеть результаты их обработки могли только программисты в режиме отладки.

Теперь все изменилось: у системы вот-вот появятся пользователи. В зал придут люди, далекие от программирования, — вводить данные, обрабатывать, получать отчеты. И им понадобится интерфейс. Только тогда от абстрактной системы будет вполне конкретная польза.