— Да это понятно. Проблема в том, что там ты долго не протянешь. Услышь меня, пожалуйста! Твое тело медленно умирает. Тебе обязательно надо вернуться!

И вот ведь парадокс! Именно сейчас, не видя ее, я разглядел в ней не только подругу и коллегу по экспериментам, но и женщину. Привлекательную и почти родную. Мне хочется ее защитить, уберечь, быть рядом. Хотя я тут же осознаю, что это смешно и нелепо, поскольку на деле все как раз наоборот: это ОНА сейчас пытается защитить меня от самого себя и спасти из плена!

Я боюсь этой неопределенности и запальчиво перебиваю:

— А может, оно и к лучшему? Давай все оставим как есть? Ну кому я там нужен?

Она замолкает и на миг становится крупнее и ярче, и сразу словно бы значительней, а потом шепчет сплошным потоком, почти без пауз:

— Как «кому»? Да всем нам! И в первую очередь — мне! Ты очень нужен МНЕ. Я не могу без тебя. Это правда. Я много всего передумала с прошлого раза и… Пойми, я такого никогда и никому не говорила, даже когда выходила замуж. Но тебе сейчас скажу. Знаешь, я вдруг поняла, ш-ш-ш...

Я мучительно жду продолжения, а его все нет. Долгие невыносимо тягучие секунды, потом пустые минуты, часы… И я понимаю, что его не будет. Ничего уже не будет. Потому что рядом больше нет ее самой. Она не успела сказать то важное, что собиралась, а я, идиот, только мешал ей вместо того, чтобы выслушать.

Вот теперь мне стало гораздо хуже. До ее появления я существовал хоть в каком-то равновесии, убеждая себя, что мне здесь почти хорошо. Я прошел все стадии принятия неизбежного и — черт возьми! — принял его! Но явилась она. И хрупкий мой ирреальный мир, мое убежище от себя, все сломалось.

Хотя кого я обманываю? Мир моей жизни сломался уже давно. Кажется, вот только что мы все вместе искали истину, первыми в истории добились невероятных результатов. Вышли в космос! Не тот, куда летают ракеты, а другой, но не менее загадочный и опасный. Я побывал по ту сторону бытия (и теперь знаю, что там!), а она ждала моего возвращения.

Нам открылись сокровенные тайны Мироздания. Я владел инструментом, способным дать ответы, которые люди искали веками. Я прямо сейчас знаю такое, что никому и не снилось. Прикоснулся к Вечности. И все это оказалось ненужным. Никчемным хламом.

Где и когда я фатально ошибся? Как получилось, что теперь я стал похож на пассажира в горящем поезде, что несется под откос? Опасность близка и неизбежна, а поделать с ней ничего нельзя. Но начиналось-то все не так, совсем не так!

Времени здесь сколько угодно. И я решил заново построить всю логическую цепочку, что привела меня к этой точке бытия. «Большое видится на расстоянии…»

Я начал вспоминать все с самого начала, перебирая слова и события так и эдак, выкладывая один за одним кирпичики своей жизни. И вот ведь какая штука: лишних не было! Каждый кирпичик был зачем-то нужен, без него общая картинка казалась неполной.

История моя получилась долгой и извилистой, совсем как дорога в песне «Битлз». Интересно, хватит ли у кого-нибудь сил и терпения пройти по ней вместе со мной?

А началось все с самого детства, с кирпичиков…

Март 1971 года, Город, ул. Перелетная, 5 лет

Анатолий Михайлович Васильев, пяти лет от роду, сидел на полу и играл в свои любимые кирпичики — одинаковые по размерам, но разных цветов: желтые, оранжевые и бледно-голубые. Иногда он обращал внимание на цвета и выстраивал из них пестрые ряды. Но чаще его интересовали формы. Ему нравилось, что из одинаковых и очень простых штучек можно сложить столько всего разного. Кирпичики притворялись то человечками, то машинками, то домами. А могли честно оставаться кирпичами, из которых можно сделать стену, воротца, домик, стол на ножках, да мало ли еще что.

Из приоткрытой форточки слегка тянуло прохладой, но очень не хотелось куда-то пересаживаться, пока все так интересно. Родители изо всех сил старались устроить все так, чтобы он всегда чем-то занимался сам, а не дергал их каждую минуту. И это у них получалось отлично.

У него были мама, папа и три бабушки — так уж вышло. Зато деда — ни одного. Правда, были два пожилых мужчины. Одного все называли дядей Мишей, хотя вообще-то он был братом бабушки. А с другим — совсем непонятно: его никак не звали! Хотя бабушки между собой говорили о нем странное и смешное слово — Жинтель.

Что Толе совсем не нравилось, так это его имя! Какую форму ни возьми, и все получается плохо и некрасиво: Анато-о-олий (будто сказочный персонаж), Толька (похоже на слово «только», ничего хорошего). Даже когда просто позовут «Толь!» и то звучит так, словно говорят о крышах — толь, шифер… Мама рассказывала, что могла бы назвать его Виктором или Романом. И главное, даже повод был! Он же родился точно в День Победы, когда вся страна устраивает парады. Виктор — это было бы здорово, а то какой-то «То-оля», тьфу! Но что поделаешь — имя есть имя, придется его носить.

Буквально в трех шагах сидел папа и монотонно повторял в большой серый микрофон одни и те же странные слова:

— Ульяна Анна три, Сергей Анна Павел! Прием?

Затем ненадолго замирал, слушая, что ему ответит «эфир». Папа сидел в наушниках, но Толя все равно слышал негромкие звуки: обычно папе отвечало шипение, и лишь изредка в нем, как рыбы из глубин, всплывали чьи-то искаженные голоса. Иногда папа оживлялся и начинал быстро говорить совсем другие слова. Но чаще всего просто медленно крутил ручку, осторожно обшаривая весь диапазон.

Радиостанцию папа себе сделал сам. Хотя слово «сделал» тут не подходит, поскольку процесс «делания» никогда не заканчивался. Папа все время что-то дорабатывал, менял одни блоки на другие, читал журнал «Радио» и черпал оттуда новые идеи. Особым предметом гордости папы служили две длинные антенны, развернутые по всей крыше дома.

В комнате уютно гудел мощный трансформатор, приятно пахло разогретыми радиолампами и ароматным сосновым дымком канифоли от горячего паяльника.

Мама готовила ужин. Своей кухни у них не было. За дверью начинался длиннющий коридор, где стояли пять газовых плит, на каждой по две конфорки. Вроде, логично: как раз на десять комнат этого дома. Но часто получалось, что какая-то из женщин затевала стирку и занимала ведрами и тазиками сразу четыре конфорки. А все остальные — как повезет.

Бывало, что ретивых хозяек оказывалось сразу две. Тогда коридор наполнялся душным паром, едким от хозяйственного мыла, а оставшиеся женщины принимались громко кричать и ругаться. В такие моменты Толику казалось, что он живет в джунглях, а вокруг ходят дикие звери.

Но сегодня все было тихо. Конфорок хватало, мама дожаривала мясо, а разомлевшая картошка, укутанная в большое полотенце, пряталась под подушкой, чтоб не остыть.

Мама работала зубным врачом, и это было очень удобно. Во-первых, всего шесть часов в день, а остальное время — свободна. Во-вторых, ей нравилось общаться и помогать людям, а в медицине за это еще и платили.

На минутку заглянув в комнату, мама жестом попросила папу снять наушники.

— Что такое?

— Все уже, закругляйся со своим эфиром. Сейчас ужинать будем.

— Но я еще…

— Нет-нет, все. Вынеси ведро, заодно воды принесешь из колонки, там осталось всего на две чашки.

Папа вздохнул, смирился с неизбежным, положил наушники на стол и стал собираться. Эфир манил неясными звуками далеких стран.

* * *

В тот год, когда родители с маленьким Толиком приехали в Город, работу по профилю сразу найти не удалось. Папа устроился на завод, а мама — в скорую, ездила медсестрой на вызовы. Первое время снимали комнату у какой-то бабульки. Но семье хотелось иметь свой дом.

И тут на заводе возникла оказия. Совсем рядом располагалась целая улица многосемейных домов. Обитатели окрестили их «бараками», хотя они даже на настоящие бараки не тянули: электричество, отопление и газ в них были, а вот воду и канализацию подводить не стали. Жили там в основном семьи рабочих.