— Однажды мне все-таки удалось к ней пробиться, — закончил Роберт свой рассказ, — и теперь мы все свободное время вместе.

— Да, но о ней на потоке ходят слухи…

— Раньше! — взволнованно перебил Роберт. — Это все было раньше, до меня. То есть не имеет значения. Сейчас она встречается только со мной. И это главное. Я не вижу в ней ни одного недостатка. Она идеальна. Ты это… присмотрись получше, может, тоже кого-нибудь себе найдешь?

* * *

Июль 1983 года, Город, 18 лет

Эсперанто оказался языком необычным и интересным, а во многих отношениях — совершенным. Сам язык звучал красиво и певуче, почти как итальянский. Окончания однозначно определяли части речи — никаких сомнений, никаких исключений. Любая буква читалась во всех случаях одинаково. Все это здорово упрощало изучение.

Тем не менее это все-таки был иностранный язык. А значит, чтобы выучить его, приходилось запоминать новые слова, осваивать правила и говорить, слушать, читать. Не каждый хотел и мог прилагать такие усилия. Поначалу в клубе эсперантистов набралось человек двадцать, потом участники по одному стали пропадать, пока не остался костяк всего из шестерых, включая самого Валерыча, Торика и Роберта.

Теперь друзья то и дело вставляли в свою речь эсперантские слова или даже фразы. У них нашлась новая общая грань, и это еще больше сближало.

* * *

Лето жарило вовсю.

— А ты разве не поедешь домой? — спросил Торик.

Валерыч усмехнулся:

— Знаешь, что такое июль в Ереване? Плюс пятьдесят даже в тени. Да, мы привычные, но все равно предпочитаем куда-нибудь свалить.

Грозная сессия осталась позади. На этот раз обошлось без потерь, и друзья были настроены благодушно и брели по почти безлюдной улице. Впрочем, не совсем так. Они только что вышли с Главпочтамта, откуда Роберт отправил домой огромную посылку чая в пачках, потому что «у нас такой не купишь».

Они прошли насквозь пешеходную часть города, эдакий местный Арбат, который студенты почему-то называли Бродвеем, видимо, считали, что так престижней. Дальше, на площади, стоял каменный Ленин и по традиции указывал рукой в Светлое Завтра. Вот туда-то друзья и двинули.

— Неправильно это, — с вызовом начал Роберт. Он выполнил свою миссию и теперь, похоже, заскучал. — Мы в кои-то веки собрались вместе, есть время и… ничего не происходит!

— Кай кион волюс? (а чего бы тебе хотелось? — эсперанто) — спросил Валерыч.

— Ио нова кай креатива! (чего-нибудь нового и творческого)

— Креа, а не «креатива», — машинально поправил Валерыч. Даже болтая с друзьями, он все равно оставался учителем эсперанто.

— Мы же хотели вместе сочинить песню! — припомнил Торик их давний разговор.

— Точно! — обрадовался Роберт. — Поехали в общагу! Гитару я найду.

— Зачем тратить время? — резонно возразил Валерыч. — Пошли пешком, и сразу будем сочинять!

— По такой жаре? — простонал Торик и смахнул пот со лба.

Валерыч посмотрел на него с сочувствием:

— Можем идти по тени, если тебе жарко.

— Ладно, — сдался Торик. — О чем будет текст?

— Сочини мне песню… — сказал Роберт, не особо задумываясь.

— Я ее спою! — логично продолжил Валерыч, и все засмеялись, до того банально и предсказуемо это звучало.

— Слу-у-ушайте! — вдруг осенило Роберта, и он прямо-таки засветился от новой идеи. — А давайте сделаем песню-протест: максимально банальную, всю из штампов, но не примитивную, а?

— Хорошая мысль! — поддержал Валерыч. — И про что у нас бывает типичная песня?

— Про любовь!

— Тогда так: «Сочини мне песню про любовь свою».

— А мне нравился первый вариант, — возразил Торик.

— Так мы его тоже оставим. Пусть работают оба! Что самое растипичное в песнях про любовь?

— Радость, сердце, нежность? — неуверенно предложил Торик.

— Не только, — вздохнул Валерыч, — еще и слезы, разлуки, печаль…

— Не-не-не, вот про слезы не надо! — вспыхнул Роберт.

— Ладно. — Валерыч задумался и через пару домов предложил: — Тогда так: про любовь, в которой места нет для слез.

— Все-таки ввернул, да? — Роберт слегка толкнул друга в плечо. — Ну тогда уж давай и про разлуку, про которую не будем…

— Про разлуку нашу, было все всерьез… Ерунда какая-то… — Торик смутился.

— И про поезд, скорый? — добавил Роберт.

— Что тебя увез! — радостно подхватили оба друга в унисон.

— Получается! — Роберт так и сиял от счастья.

— А у меня вроде мелодия наметилась, — признался Торик. — Простенькая, как раз в духе этих слов.

— Ого! Не забудь ее, пока дойдем до гитары.

За разговорами они незаметно добрались до общежития. У троллейбусной остановки на самом солнце стояла бело-синяя тележка, а рядом вздыхала расстроенная продавщица.

— Ребята, будете мороженое? У меня шоколадное есть, берите!

— Возьмем? — переглянулись друзья

— Только это… талое оно у меня. Давайте подешевле продам?

Торик представил себе упоительно-вкусное ванильно-шоколадное мороженое, которое даже не надо оттаивать, а можно сразу есть, хоть десять штук. Его кадык непроизвольно дернулся, издав неприличный звук. Роберт алчно зыркнул глазами и энергично кивнул.

Вот так получилось, что песня сочинялась не под гитару, а под тазик шоколадного мороженого. Они облизывали шоколадные пальцы, обсуждали строчки, дописывали их, вычеркивали, смеялись, спорили и снова ели мороженое. Получилось три полноценных куплета.

Тщательно отмыли липкие пальцы, чтобы не мешали творчеству. Роберт, как и обещал, раздобыл гитару, Валерыч ее настроил и вручил Торику.

— На такие простые стихи мелодию надо незамысловатую, но лиричную. Например, так, — сказал Торик и начал с медленного арпеджио.

— Не-не, так слушатели уснут, — замахал руками Валерыч. — Играй боем, и темп побыстрей.

— Так? — Теперь Торик заиграл ритмично и энергично, а потом запел первый куплет.

— А мне нравится! — оценил его старания Роберт.

— Мне тоже. Может, еще пару изюминок закинуть в шоколад нашей песни? — Валерыча одолевали сомнения.

— Ты тоже это почувствовал? — обрадовался пониманию Торик. — А если в начале оставить как есть, дальше добавить вот такой септаккорд, а в конце уйти в минор?

Он сыграл новую версию. Друзья удивленно переглянулись.

— Интересно получилось. Только строчки надо разнести, так красивей. Смотри. — Валерыч взял гитару и энергично сыграл вступление. — «Сочини мне песню», здесь пауза, а потом продолжаем, будто это новая строка: «Я ее спою».

— Да, так лучше, — согласился Торик.

— Стоп-стоп! Я не успеваю за полетом нашей творческой мысли! — замотал головой Роберт. — Давайте споем ее всю, от начала и до конца, чтобы мелодия отлежалась.

И они запели:

Сочини мне песню — я ее спою.

Сочини мне песню про любовь свою.

Про любовь, в которой места нет для слез,

И про поезд скорый, что тебя увез.

Про Луну, про звезды, про полынь-траву,

Чтобы все, как в сказке, было наяву,

Чтобы птицы пели, полыхал закат,

Чтобы мы успели главное сказать.

Сочини мне песню про свою любовь.

Сочини мне песню, где не будет слов

Про обиду, горе, тучи и туман,

И про волны в море. И про наш обман.

Они допели последние строки и замолчали, потрясенные. Торика переполняло счастье: синергия плескалась и пузырилась, как в лучшие времена, а музыка делала ее только ярче, ощутимей. Неужели свершилось? Может, он уже нашел свою стаю?

— Слу-у-ушайте! — прочувствованно воскликнул Роберт. — А неплохо получилось! Не ожидал. Думал, очередной бред сочиним.

— «Когда б вы знали, из какого сора…» — усмехнулся Валерыч.

* * *

Руки Торика по-прежнему тянулись к электронике. Технологии со времен школы здорово изменились: появилась цифровая техника и новые средства — микросхемы, слепыши. Торик старательно добывал микросхемы, вникал, что каждая из них умеет делать. Микросхемы оказались для него словно еще одним набором кирпичиков, из которого можно собирать все, на что хватит фантазии.