— Тошнит меня от этих подробностей. Хватит… Хотя ты можешь ещё с ними потолковать, — правитель сделал знак рукой. В комнату вошёл писец. — Пусть запишет эти самые подробности. Без меня. Только говори поосторожней. Калек казнить непристойно.

— Ну вот, опять поосторожней…Неприкасаемый какой народ пошёл…

Рамилант тоскливо взвыл.

— Эй! — крикнула Аланкора вслед уходящему правителю, — я тебе не какая-нибудь!… Я не хочу болтаться рядом с этим сбродом!

— А кто сказал, что ты будешь болтаться? Для тебя — другое наказание. Подобающее.

— Выходит, я обязан тебе жизнью?

— А я, выходит, раб твоей благодарности?

Тамменмирт расхохотался.

— Давай будем друг с другом попроще.

— Давай. — Сфагам кивнул с лёгкой улыбкой.

— Пойдём, я хотел бы с тобой побеседовать.

Сопровождаемые эскортом слуг они направились вверх по главной дворцовой лестнице.

— Твой ученик — скромный малый. Ничего не хочет брать, кроме книг. Это плоды твоей науки?

— Такова его природа. И мне это нравится.

— Да, весьма похвально. Столкнувшись с ним, я стал лучше понимать тебя… А подруга твоя, как я посмотрю, знает толк в оружии. Из всей кладовой выбрала не самое дорогое, а самое удобное. То, что для неё подходит. А чтоб так измеряли ширину меча я вообще в первый раз вижу. Но золотую цепь с храмовым амулетом и гербом города я её всё-таки взять уговорил. Еле-еле. Строптивая девка, что ни говори! Зато, наверняка с темпераментом, верно?

— Не без того.

Они устроились полулёжа за низким столом в покоях правителя. Стены небольшой комнаты были отделаны белым мрамором. С потолка свисали полупрозрачные драпировки, отражаясь во множестве высоких бронзовых зеркал. Слуги, уставляющие стол лакомствами бесшумно возникали из-за них словно призраки.

— Так вот… — Тамменмирт напряжённо задумался, глядя в сторону.

— Если слишком долго носить маску — отвыкнешь от собственного лица. Зачем тратить силы на игры в мелкой воде? После них ничего не остаётся.

— Да… Ты меня поймёшь. Мне было над чем подумать после этого… Но вопрос мой — ещё давнишний. Власть ли принадлежит мне или…

— Или ты ей?

Правитель кивнул.

— Что любишь — от того и зависишь. Это самый простой ответ.

— А не самый простой?

Сфагам, не спеша отпил вина из золотого кубка.

— Сегодня у тебя хорошее вино. В его букете чувствуется умиротворённость.

— Ты изменяешь своим привычкам? — улыбнулся Тамменмирт.

— Я не раб своим привычкам. С этого и начинается тот самый непростой ответ. Человек одинок… Одинок по своей природе. Крик новорожденного младенца — это крик одиночества. Проснувшаяся душа обнаруживает, что оказалась в разорванном мире, где всё противопоставлено всему и надо непрестанно выбирать. Тогда душа строит крепость и называет эту крепость — "я". Но чем выше стены этой крепости, тем сильнее стремление их раздвинуть. И тогда душа понуждает "я" искать слияния с миром. Но слиться Единым — источником всего сущего, можно лишь разрушив стены крепости и убив "я".

— Это путь аскетов.

— Да. Не берусь я их судить. Соединяясь с Единым, они отвергают мир отдельных вещей изначально. Они пытаются сравнять стены крепости с землёй.

— Это блаженство сродни свободе мертвеца или неродившегося. Что в ней проку?

— Сколько не ломай стены крепости "я" — фундамент всё равно остаётся. Такова природа человека и она таковой останется, как себя не обманывай. Да и сломать стены можно только удалившись в горы или в пустыню. В гуще толпы — это совсем невозможно. Большинство людей идёт другой дорогой. Душа направляет "я" на сроднение с миром отдельных вещей и стены крепости расширяются.

— И как же выглядит это сроднение?

— Для большинства людей сроднение — это довольно короткий, не доходящий до сознания миг. Но ставшие на путь познания чувствуют это по-другому. Вот к примеру, ты знаешь, что значит съесть яблоко? Это значит, что нет в этот момент ни меня, ни яблока. Есть только сроднение моей природы с природой яблока. В этот момент я и яблоко узнаём себя друг в друге и здесь начинает мерцать образ Единого. А пробуждая Единое, мы хотя бы на время забываем о своём космическом одиночестве. Ты не думаешь о том, почему природа сделало яблоко круглым, ты просто переживаешь его круглость… Ну и так далее… Но это — простой пример.

— Занятно… А дальше?

— Дальше… Дальше вот что. "Я" строит крепость, так?

— Так.

Чем ниже стены, тем лучше видно вширь, так?

— Так.

— Те, кто имеют низкие, но прочные стены своего "я" идут вширь, кругами природняя отдельные вещи. Их "я" как бы расстилается по равнине вещей.

— Это как?

— Ещё одно яблоко, ещё две лошади, ещё три дома, ещё пять рабов и так далее. Но Единое мерцает всё слабее и уже не человек, догоняющий горизонт бесконечности отдельных вещей природняет их к себе, а наоборот — они, связывая его "я" завладевают душой и заставляют себе служить.

— А у кого стены повыше?

— А те расширяют круг природнения в ином направлении. Познав конечность отдельных вещей, они идут дальше. И вот здесь-то Единое обманчиво набрасывает на себя личину Власти. Подчинять себе волю других людей, управлять их судьбами, определять события в далёких пределах — это ведь не то, что обладать отдельными вещами.

— О, да!

— От привязанности к вещам ещё хоть и с трудом но можно освободиться. От привязанности к власти — почти никогда. Власть даёт силу слияния с природой множества людей и тех сил, что ими незримо движут. Если ты угадываешь направление этих сил, они питают тебя и делают сильным. Разве можно чувствовать себя одиноким, когда тобой говорят тысячи голосов.

— Вот и полное слияние с Единым.

— Если бы! Ты забыл про стены крепости. Сливаясь с тобой Единое хочет сказать или сделать, то что сделать необходимо. А "я" хочет бесконечности Власти. Так распадается цель и средство, "я" и Единое. И вновь начинается погоня за бесконечностью. И плохо тому, кто вовремя не понял, что его свобода — это не воля бегущего от одиночества "я", а лишь попущение преследующего свои цели Единого.

— Да… Вкус власти привязывает человека навсегда…

— Если облечённый властью не может без неё жить, жертвуя ради неё всем остальным, то здесь понятно кто кем владеет и какова эта свобода.

— А есть ли мост между миром отдельных вещей и миром власти?

— Деньги. Они присущи и тому и другому. Ты не задумывался о причинах показной нелюбви к деньгам у жрецов и магов? Но, впрочем, не это главное. Главное, что есть и третий путь.

— Есть путь слияния с Единым, стоящий выше власти?

— Да, есть. Это когда стены твоего "я" поднимаются так высоко, что замыкаются в башню. С её вершины видно всё. Весь мир вещей и весь мир власти. С этой высоты ты видишь одновременно и начало, и середину и конец. Ты открыт всему миру и сливаешься с ним не выходя из стен башни, которые надёжно укрывают тебя от ветров хаоса. Не ты ищешь путь, а путь проходит через тебя. А ты, не теряя свободы, не мучаешься выбором и не совершаешь ошибок. И тогда твоя природа, не ломая стен крепости "я", говорит голосом Единого.

— И ты становишься подобным богам и демонам.

— Да. Хотя бы отчасти…

— Это твой путь?

— Да. Я пытаюсь по нему двигаться.

— И, похоже, небезуспешно.

— Кто знает?

Тамменмирт надолго задумался, время от времени поднося к губам кубок.

— Значит, что любишь — от того и зависишь?

— Именно.

— Что ж, это многое проясняет. Я вот если я, скажем, люблю женщину?

— Значит, от неё и зависишь.

— Выходит, любовь — главный враг свободы и особенно, для облечённых властью.

— Это тяжкий выбор.

— Но ты уже помог мне сделать его. А я ещё сомневался, думал может её помиловать…

— Кого?

— Аланкору. Но теперь… Дело ведь не в том что она оскорбила меня изменой и даже не в том что пыталась меня убить и всё прочее…Я хотел всё простить в последний момент. Ты ведь знаешь это чувство?