— Ничего, не треснул, — оборвал его Гаврила. — Когда ещё с таким человеком посидеть придётся… А не спросишь — так и не узнаешь ничего. Мне теперь своим умом жить…

— Ну даже если б и сказал бы он тебе про твой замок… Дальше-то что? Всё равно нужно сперва отсюда выбраться. Знаешь как?

— А ты?

— Пока ты его сказки слушал — я думал. Да и есть у меня кое-что в запасе.

Он пальцем поманил Гаврилу к себе, но тот не наклонился. Тогда купец сам припал к его уху и зашептал.

— Есть у нас путь на волю! Есть! Имеется у меня корешок один волшебный. Чуть пожуёшь его, да проглотишь — так силы вдесятеро прибавляется.

Он потёр руки, улыбнулся. Гаврила только плечами пожал.

— Я его тебе дам, — продолжил купец, заглядывая в Гавриловы глаза, — а ты всю стражу перебьёшь, нас освободишь. Потом из города или к морю…

До Митриданова обмана не спросил бы ничего Гаврила, просто поверил бы, а тут…

— А сам что? — остановил его Масленников. — Сам бы и перебил…

Он пальцем оттянул губу у купца, разглядывая крепкие зубы.

— Или зубов нет, корешок разжевать?

— Боюсь… — откровенно сказал Марк. — Я слабый. Меня такая сила надвое разорвёт…

Он снизу ткнул Гаврилу пальцем в живот и тот, ойкнув, отдёрнул руку от купеческого лица.

— А ты вон какой здоровый… — продолжил Марк, как ни в чём не бывало тем же просительным тоном.

Гаврил не согласился, но и не отказался. Он отвернулся к стене.

— До утра подумаю, а там видно будет.

— Утором ты только цепь увидишь, — грустно сказал купец в Гаврилову спину. — И вообще… С корешками своими я и от нового хозяина убегу, а ты… Смотри…

Купец оказался прав. Утро началось с цепного звона.

Пленников будили хлыстами и тут же, на походных жаровнях, заковывали в ручные кандалы. К вони, пропитавший воздух, добавились новые запахи — пахло горелым волосом, палёной кожей. Патрикий Самовратский смотрел на эту суету со спокойствием человека, хорошо понимавшего, что это его не касается и что в их положении всякая перемена — это перемена к лучшему. Изменение давало этим людям надежду, которой у него уже не было.

Выглядев в толпе новых знакомых, он поднял руку, чтоб помахать, но построенные в ряд пленники тронулись вперёд и звон его цепей затерялся в общем звуке…

…Ветер гнал пыль, но после застенка воздух, хоть пыльный, но пахнущий морем, показался Гавриле лакомством. Он застыл в дверях, но тут же получил кулаком по спине. Тем, кто шёл следом, вонь подвала тоже надоела. Незлобно выругавшись, бывший свободный подданный Журавлёвского князя сделал ещё один шаг вперёд. Цепи на руках празднично звякнули, в такт звону, что висел в воздухе.

Узники выходили если не на свободу, то, по крайней мере, наружу. Солнце ударило по глазам до рези, до слёз. Веки смежились, не давая разглядеть, что ждёт впереди.

— Вот уж правда в темнице сидели, — сказал Гаврила, ногой нащупывая ступень впереди. — Ничего не вижу…

— Иди, иди, — пробурчал из-за спины Марк. — Заблудиться не дадут… Сейчас за рога и в стойло… Опомниться не успеем.

Звеня кандалами, они прошли несколько шагов. Нога нащупала ещё ступеньку, и кто-то зрячий сильно толкнул его наверх. Щёлкнул кнут, но никто не заорал от боли.

— По ступенькам вверх! — прокричал надсмотрщик. — До самого верха.

Нащупывая ногой ступени, Гаврила поднялся до самого верха. Там не высоко было — всего-то три ступени. Резь в глазах ослабла, и сквозь слёзы он разглядел широкий помост под ногами, фигуры с копьями по краям и море голов вокруг.

— Рынок, — сказал сзади Марк. Купеческие глаза каким-то чудом видели все.

— Чем торгуют?

Гаврила, так толком ничего и, не разглядев, глубоко вздохнул. Запах воды, наполненный чем-то едким, бодрящим бил в нос, да и голод заставлял думать о еде.

— Рыбой что ли?

— Скотом, — мрачно сказал купец. — Двуногим…

Гаврила не понял, только ещё раз вздохнул поглубже, стараясь уловить знакомые запахи.

Марк услышал вздох, не сдержался и добавил.

— Рабами тут торгуют. Обычное дело…

Дело шло своим чередом: каждый из тех, кто командовал или стоял с кнутом, знал, что нужно делать — ведь те, кого продавали на этом помосте, были тут далеко не первыми.

Скованных по пятеро пленников выводили на помост, и толпа тут же взрывалась криками. Темнокожие людишки бегали вокруг, то ругались, то били друг друга по рукам, заключая сделки. Солёный ветер толкал их, рвал просторные одежды.

— Ну, будешь? — спросил Марк. — Самое время… А то продадут вон тому, щербатому.

Он выразительно пожевал. Гаврила сообразил, что тот опять про корешки.

— Отстань.

— Верное дело, — прошипел купец. — Цепи порвём, смуту устроим, рабов освободим и в порт… Корабль захватим…

Гаврила молчал.

— А то, может, и в гарем продадут…

Гаврила вздрогнул, вспомнив вчерашнюю историю, посмотрел по сторонам.

— Да ладно тебе… Обойдётся.

Он передёрнул плечами и опять ухватил волчевку у горла.

— Ну, смотри, — отчего-то весело сказал Марк. — Не прогадай…

На краю помоста стояло сооружение, которое Гаврила принял за длинную лавку. Половинка бревна, шагов двадцать длинной, местами окованная железом, стояла на нескольких невысоких столбиках.

Освободив от кандалов, три десятка не самых видных пленников подвели к нему и заставили сунуть руки в поперечные пропилы. Едва они сделали это, как сверху положили другую половинку бревна. Кто-то заорал — руку что ли ему придавило, но его быстро успокоили палками. Потом стража прошла, снимая цепи с зажатых в бревне рук. Теперь пленники сидели на помосте и каждый, кто хотел, мог подойти и пощупать выставленные на продажу тела, посмотреть зубы.

Вокруг рабов сразу закружился рой покупателей.

Гаврила тоскливо смотрел, как деньги переходят из рук в руки. Марк больше смотревший по сторонам, чем на помост, прошептал Гавриле.

— Хорошо… Наши все тут. И Мусил… Решайся!

Тот не ответил. Он с завистью смотрел на широкие полотна, растянутые над покупателями побогаче. Жара мешала всем, но торговля шла бойко. Проданному ставили на лоб клеймо, по которому новый хозяин мог найти его по окончании торгов и забрать, но освобождать рабов пока никого не спешили. Гаврила посмотрел на щербатого, которого купец прочил ему в хозяева.

— Пока всех не продадут — никого оттуда не освободят, — сказал Марк со знанием дела. — Открывать эту штуку, закрывать… Только время тратить.

Он переглянулся с Мусилом и вздохнул безо всякой зависти.

— Кто бы мог подумать, что я когда-нибудь окажусь по эту сторону…

Не успели распродать первую партию, как послышались крики и щёлканье кнута. Не доезжая шагов двадцати до помоста, прямо напротив Гаврилы, остановилась повозка. Из неё, не спеша, вылез высокий, худой человек. По тому, как он посмотрел вокруг, сразу стало ясно, что он другой, не такой, как все вокруг. Гаврила понял, что этот и пахнет-то как-то иначе… Блестя гладкой, как шар головой он, расталкивая других с таким видом, словно имел на это все права, пошёл вперёд, к помосту. Гаврила ткнул Марка в бок.

— А вон твой хозяин идёт…

Марк повернулся, и на Гавриловых глазах лишился лица. Он дёрнулся, привстал, но тут же получив древком копья вдоль хребта, сел.

— Что там? — спросил Гаврила. Марк тёр спину и оглядывался. Спокойствие с лица пропало, как и не было. Глаза беспокойно бегали кругами по лицам и каждый раз возвращаясь к подходившему всё ближе незнакомцу.

— Плохо наше дело, — сказал купец в полголоса. — Врагов прибавляется…

Сановитый гость подошёл к самому краю помоста. Гаврила вытянул голову, чтоб рассмотреть его получше, но не успел ничего разглядеть, кроме высокомерной решительности на его лице. Голос Марка ударил журавлевца в самое ухо.

— Это он! Он! Он! Я его узнал! Это оберегатель Императорского гарема! Сейчас тебя в гарем поведут! Отрежут всё нужное!

Голос ворвался в Гаврилу, словно разбойник в беззащитный дом. Он тут же забыл о незнакомце и на мгновение в самом деле ощутил себя таким домом, почувствовал безысходность и муку открытого для грабежа убежища. Ужас словно окунул его в прорубь, холод взорвался в животе и иглами полез наружу.