Злоба сменилась отчаянием и Гаврила, уронив голову на руки, заплакал…

Разбойники обошлись с ним по-простому. Как и всех тут, его связали, усадили на дно и, не особенно истязая, полдня везли по реке. Гаврила от своих переживаний пути так и не почувствовал. Мысли его были далеко. В предвкушении того момента, когда он поймает мерзкого колдуна, журавлевец со всем сладострастием представлял, что он с ним сделает, для того, чтоб вернуть свою тень. Сидевший рядом Марк слушал его стоны, всхлипывания и зубовный скрежет и грустно улыбался.

Гаврила пришёл в себя только тогда, когда в чистый воздух реки стали вплетаться посторонние запахи — костровой дым, запах дёгтя… Потом послышались голоса, над головами несколько раз скользнул чужой парус от подошедшего слишком близко судна. Разбойники загомонили и, прихватив, что приглянулось, попрыгали за борт. Им на смену на лодью забрались воины — в незнакомых лёгких панцирях с тонкими мечами. Марк вскинулся, было, но ему легонько съездили по затылку древком копья он сразу понял, что в их положении никаких изменений не наступило. Разве что хозяева поменялись.

Чуть позже корабль подогнали к берегу и без особых разговоров переправили пленников в подвал стоявшего тут же недалеко дома.

Народу в темнице было — не протолкнёшься.

Гаврила, так и не вынырнув из чёрной тоски, нашёл в этой тесноте место, прислонился к стене и уснул.

Снилась ему река и горькая обида…

Когда он проснулся, ему не пришлось вспоминать, где он и что вокруг происходит. Не пришлось даже протирать глаза. Рана, нанесённая Митриданом ещё сочилась горькой безысходностью и что означает эта вонь, и темнота он сразу вспомнил. Темница, застенок, тюрьма, катова горница.

Сбоку, вдоль стены, строители этого мрачного места прорубили неглубокую канавку, по которой лениво скользили вниз нечистоты. Те, кто сидел тут, провожали их взглядами полными смеси презрения и зависти. В стене, в самом конце её, было прорублено отверстие и нечистоты, пропутешествовавшие по всему уздилищу, всё-таки оказывались на свободе. Вонь от этого соседства тут стояла такая, что можно было подвесить не один топор, но выбирать было не из чего. Дверь стража, как и полагается, держала на запоре, а единственное окно было больше похоже на щель, потому и не воздух тут был, а запах. Он делал воздух упругим, словно состоящим из отдельных неподъёмных глыб — казалось, сунь меж них руку, навались посильнее, отбрось в сторону и хлынет в грудь поток чистого свежего воздуха, но куда там… Только свет, что бросали вниз масляные светильники, казался тут чистым, как снег.

Под лучами качающихся где-то наверху светильников, словно какие-то невиданные рыбы, взблескивали голые человеческие спины. Догола раздели, конечно, не всех. Так не повезло только тем, у кого одежда на вид оказалась получше. Гаврила поправил волчевку на груди, радуясь, что княжий подарок остался при нём. Пообтрепавшаяся в странствиях волчевка — грязная, пахнущая кровью и уксусом никому из разбойников не приглянулась, оттого Гаврила свысока поглядывал на Марка, у которого из одежды остались оберег на шее, рубаха, да пояс вокруг живота.

Они сидели рядом, стараясь не смешиваться с десятками других, что сидели, лежали или неприкаянно бродили по темнице. Из каравана тут их осталось только четверо. Остальные сидели где-то рядом, в соседних застенках.

— Ну, что думаешь, Гаврила? — спросил, наконец, купец. Гаврила, огорошенный не столько переменой положения, сколько предательством Митридана замычал, да зубами заскрипел.

— Плохо…

— Мда-а-а, — сказал купец осторожно, словно воду ногой щупал. — Плохо… А ведь не просто так всё. Не злых духов соизволением. Ведь из-за тебя это всё.

Гаврила поднял голову.

— А я тут причём?

— При том.

Хотя на Марке и осталась только грязная рубаха, но в голосе его чувствовалась твёрдость человека, привыкшего отдавать приказания.

— По всему получается, что ты виноват. Если б не ты, то не было бы на моём пути ни колдунов, ни разбойников…

Гаврила посмотрел на него сквозь прищур, догадываясь, куда тот клонит.

— Может и так, — согласился он, — только ты ведь меня к себе сам позвал. Кого винить-то?

— Почему винить?

Марк вытянул руки вперёд, показывая своё миролюбие.

— Просто всем вместе нужно думать, как выпутываться из всего этого будем… Вместе вляпались.

— Вляпались, — опять помрачнев, подтвердил Гаврила. — Ох и вляпались… Мне в замок Ко нужно, а тут…

Мрак оглянулся. Сейчас ему показалось, что любое место будет лучше, чем темница и он кивнул.

— И в замок можно. Главное тут не задержаться.

Купец покрутил головой, глядя как в дальнем конце, двое узников сцепились непонятно из-за чего. Страх, злоба и боль наполняли темницу, словно стоячая вода — болото.

— А вот, кстати, что это друг твой колдун…

— Гад он.

Марк не удивился, покивал, соглашаясь.

— Это — само собой. Что этот гад говорил, что если тебе плохо будет, чтоб ты в ладоши хлопал?

Гаврила скрипнул зубами.

— Издевался, сволочь… Или посмеяться решил…

— Ну, посмеяться… — не согласился купец. — Захотел бы он над тобой посмеяться, он бы тебе третью ногу отрастил бы или петушиный гребень или ещё что-нибудь почуднее…

Кто-то качнул подвешенный наверху светильник, и свет плеснул на Гаврилу. Он посмотрел под ноги, ничего там не увидел и криво улыбнулся.

— Тут другое что-то…

Марк помолчал, словно с духом собирался.

— Может быть, ты в ладони хлопнешь, и какой-нибудь дух появится? Может быть, теперь вместо тени у тебя добрый дух в услужении? Слыхал я про такое…

Гаврила отмахнулся от слов, как от глупости. Всё, что происходило в жизни, происходило от чего-то. От силы, от напряжения, от слов, наконец. Даже колдовство нуждалось в том, чтоб колдун или волшебник произнёс какие-то слова, но чтоб просто так… Он даже хмыкнул. Он, может, и рассмеялся бы, только вот ничего вокруг к смеху не располагало.

— Нет, ну ты хлопни в ладоши-то, хлопни… Не убудет от тебя. Хлопни и желание загадай…

В глазах у купца было что-то такое, что Гаврила помимо желания кивнул.

— Попробую. Только не смейся потом, хорошо?

Купец кивнул и Гаврила, стараясь, чтоб это всё быстрее закончилось, сказал:

— Хочу, что вони этой тут не было.

Он свёл ладони. Шлепок слетел с них и утонул в вонючем воздухе. Несколько мгновений Марк ждал чуда, водя головой туда-сюда.

— Ещё попробовать? — подпустив в голос самую малость издёвки, спросил Гаврила. — Или хватит?

— Попробуй… — серьёзно попросил купец. — Попробуй. Ни ты, ни я ведь не знаем, что с нами завтра будет, куда попадём…

Погружённый в старое горе Гаврила не думал, что может прийти и новое. Он хлопнул раз, и ещё раз. Добрый дух так и не появился.

— А что будет? Выпустят, наверное…

Марк откинулся и посмотрел на него со столь явным недоумением, что Гаврила даже устыдился.

— Так ты не понял? Мы теперь рабы! Нас завтра продавать поведут… Вот продадут тебя камень ломать…

Мысль о рабстве была настолько чужой и далёкой, что Гаврила принял её совершенно спокойно.

— Каменоломни — это плохо, — сказал, подумав, он. — Это, пожалуй, похуже будет, чем пеньки корчевать…

Марк посмотрел на него, плечами пожал.

— Есть вещи, пожалуй, и похуже. В гарем попасть несравненно гадостнее.

— Гарем? — для Гаврилы это слово было всего лишь набором звуков. Марк так и понял, что оно не означает для Гаврилы ничего. — Неужто хуже? Там что, камни тяжелее?

Не желая уводить разговор от главного, купец только кивнул и сказал:

— Карас говорил, что есть в тебе какое-то колдовство…

— Есть, — вздохнул Гаврила. — Да и не какое-то, а самое паршивое…

Он замолчал, а потом признался, до конца раскрываясь перед Марком.

— Да и не одно…

— Ну, то что у тебя тени нет, это я уже заметил, — осторожно сказал товарищ по несчастью.

— То, чего нет, заметить проще, чем то, что есть, — отозвался Гаврила, думая о своём, — ты мне лучше про гарем расскажи… Что это такое? Почему опасно?