Федосей попытался подняться, но его оторвало от пола и понесло в сторону. Невесомость. Поймав за штанину, Дёготь притянул товарища к себе. Ухватившись за кресло, чтоб не улететь на всякий случай Малюков уточнил очевидное.

— То есть сесть нам не на чем…

Дёготь кивнул.

Садиться в кресло и изображать из себя командира корабля не хотелось. Смешно как-то выходило, с какой стороны не посмотри. Как тут командовать? Чем управлять? Несколько секунд он молчал, а потом неожиданно расхохотался.

— Ну и что тут смешного? — не понял Дёготь. За его спиной по стеклу иллюминатора бойкой черепахой ползла Гренландия.

— Вон мы как с тобой народную технику-то спасли…

Став серьезным, спросил:

— Может быть, хоть воздух тут есть… Ну случайно?

— Да откуда же? — удивился такому оптимизму коминтерновец. Федосей покивал. Сам знал, что испытательные полеты полагается производить только в атмосфере, а там такого добра и так хватало — чего запасать-то?

— Горючего нет, — подвел Малюков итог. — Воздуха нет. Нехорошо.

— Не то слово, — хладнокровно поддержал его Дёготь. — Так что выход у нас один!

Да. Выход-то у них был действительно один и к тому же сильно-сильно дохлый — исхитриться не разминуться с реющим где-то тут «Знаменем Революции». Станция хоть и была законсервирована, но воздух и горючее там должны были найтись. В свое время понавезли туда запасов изрядно.

В четыре глаза они разглядывали небо, гадая, какая из медленно плывущих мимо звезд превратится в станцию. Но чуда не происходило.

Уходило время, становился тяжелым воздух, затуманивая головы, но они терпеливо выглядывали свое спасение, не развивая темы возможной смерти.

Через час, одна из звезд не проскользнула мимо малой точкой, а издалека ещё начала наливаться светом и распухать. Люди с чувством пожали друг другу руки и на остатках топлива двинулись к новой жизни.

Со старой они, вообщем-то успели проститься.

Еще через четверть часа они увидели станцию во всей красе.

— Штиль… — Сказал Дёготь и Федосей его понял.

«Знамя Революции» не реяло над планетой победно, а висело мертвым куском железа безо всякой пролетарской гордости.

В каждый из прошлых их полетов сюда, уже издали бросалось в глаза кипение жизни. Станция подмигивала огоньками электросварки, выставляла напоказ роящихся, словно пчелы сборщиков… Теперь же она больше напоминала не улей, а брошенный экипажем корабль. Неодушевленное железо медленно поворачивалось и Дёготь маневрируя, пытался уравнять скорость. Через десяток минут он завис над люком, но тот все же медленно уплывал вниз, чтоб вскоре показаться с другой стороны. Полностью компенсировать вращение станции, пользуясь остатками горючего, он не рискнул.

— Ну, я пошел…

— У тебя полчаса, — напомнил Дёготь. — Постарайся уложиться.

Новые скафандры уже имели человеческий вид — не ящики с руками, в которых они впервые вылезли за стены «Иосифа Сталина», а что-то вроде водолазного скафандра, собранного из гибких металлических колец. Работать в таких было куда как удобнее.

Похожий на феодала средней руки, Федосей полетел в выходной тамбур. В узком пенале переходника он выстоял несколько секунд и, раскрутив штурвал, распахнул наружный люк. Перед глазами словно потекла стальная река. Кое-где гладкая и блестящая, кое-где, словно камнями, усеянная футлярами приборов и какими-то надстройками. Яркие блики перемежались с угольно черными тенями.

До медленно вращающегося бока ближайшего оплота социализма оставалось тридцать метров. По сравнению с двумя сотнями километров — пустяк, только вот каждый из этих метров отдавал холодком. Тридцать метров ни чего-нибудь — пустоты.

На нижней части станции появилась белая полоса — граница грузового люка и Федосей поборов дрожь, оттолкнулся от корабля. Позади неслышно раскручивалась спираль страховочного фала.

Считая удары сердца, он наблюдал, как на него наваливается усеянная заклепками стена. Вблизи стало видно, что заклёпки бегут по спирали. Станция не спеша уходила в сторону.

Промедление было смерти подобно…

Белый контур грузового люка выплыл снизу, но Федосею нужен был не он. Рядом с огромными воротами имелась маленькая дверца. Как раз на одного человека и для таких вот случаев.

Три метра, два, один….

Он был очень внимательным — понимал, что второго шанса можно дожидаться и дожидаться. Примериваясь к скорости опустил руку, готовясь поймать выплывающую снизу скобу и начал глазами выискивать уступ, чтоб зацепиться ногой. Законы небесной механики тут работали неукоснительно. Еще не увидев уступа, он почувствовал, как в полураскрытую ладонь упирается скоба.

Останавливая полет, Федосей ухватился за неё, одновременно отстегивая фал — не хватало, чтоб его сдернуло со станции. Страховка за спиной отцепилась и потянулась назад, к кораблю. Человек проводил его взглядом. В иллюминаторе торчала голова товарища с биноклем. Федосей махнул ему свободной рукой.

Ничего… Самое сложное уже позади…

Сжав пальцы, Малюков приготовился ощутить рывок — станция должна была потащить его за собой и уравнять вращение, но…

То, что твориться что-то неладное он понял только через пару секунд, когда, сообразил, что он движется сам по себе, а не вместе со станцией. Он посмотрел на стиснутую в кулак ладонь, увидал короткий металлический прут — всё, что осталось от скобы. Еще два маленьких обломка улетали в сторону корабля, мимо скручивающегося страховочного фала.

Сердце ухнуло в пропасть.

Горло высохло, и в голове словно колокол ударил…

Страх парализовал человека, и десяток секунд Федосей висел, не пытаясь ничего сделать. Просто тупо смотрел, как перед ним вертится мироздание — заклепки, станция, звезды, Земля и …

Дёготь за иллюминатором размахивал руками, словно ветряная мельница. Он взмахивал рукой и резко опускал её, словно рубил кого-то шашкой. Малюков отвлекся от своего ужаса, пытаясь угадать, зачем товарищ творит эдакое в кабине звездолета и тут догадался!

Не сошел товарищ с ума — показывал, как выбраться из передряги. Законы физики!

Со всей силы он отбросил назад кусок железа, и почувствовал, как его тихонько потащило к «Знамени Революции». Сантиметр за сантиметром, сантиметр за сантиметром…

Вцепившись в обшивку, Федосей выдохнул судорожно. Вот он страх! Вот он ужас! И только после того, как смирил дрожь, дотянулся до рукояти и, упершись железным башмаком в выемку, крутанул её. Открылась дверь! Впору перекреститься!

— Есть!

Проскочив переходник, он в два касания добрался до грузового люка. Электричества на станции не было, но штурвал запирающего механизма можно было повернуть и вручную.

Ему казалось, что штурвал крутится медленнее обычного, что он не успеет перехватить висящий в пустоте корабль и того унесет каким-нибудь космическим течением. Этот страх стоял рядом, пока Федосей все крутил и крутил, наблюдая, как створки люка расходятся, готовясь принять корабль, а потом пропал.

Малюков выглянул наружу. Над головой медленно текли воды Атлантического океана. Чуть выше, также тихо и незаметно, как плывет дым в спокойном небе, плыл корабль. Сотни килограммов железа висели над головой, тихонько вращаясь. За иллюминатором маячил товарищ Дёготь. Руками он не махал, руки лежали на пульте…

Словно оттолкнувшись от Южной Америки, корабль медленно надвинулся на «Знамя Революции».

Закусив губу, Федосей смотрел, как громадина корабля не спеша приближается к станции, и прикидывал шансы, что товарищу все же удастся влететь, ничего не покорежив. То, что Владимир Иванович здорово играл в бильярд, ничего не гарантировало. Жалко было не станцию — она здоровая, да и все одно чинить её будут. Жалко было себя и безымянный корабль — им на нем еще возвращаться.

Они сходились, и надежда то вспыхивала, то угасала. Корабль плыл осторожно, но эта осторожность не давала никаких гарантий успеха — инерция многотонной махины требовала не только аккуратности и верной руки. Она требовала горючего…