— Так вот… — начал Анмист, — с детства я воспитывался в одном из духовных братств и достиг немалых успехов в тайных монашеских искусствах. Но затем произошло событие, которое изменило всю мою жизнь. Как-то наставник поручил мне сопровождать в военном походе некоего знатного человека — светского покровителя нашего монастыря, заботясь о его безопасности и скрашивая походные будни учёными беседами. Между нами возникла тесная дружба, и она-то меня и подвела! Когда военная удача отвернулась от моего подопечного друга, я вместо того, чтобы просто помочь ему покинуть поле боя, сам вступил в бой, нарушив тем самым первейшую заповедь монаха. Ведь монахам категорически запрещено применять боевые искусства в мирской жизни, не говоря уже об участии в боевых действиях.

— Этот мне известно, — вставил Элгартис.

— О боги, скольких людей лишил я жизни в тот день!… А, главное, того человека это не спасло… Он тоже погиб. После этого я уже не мог оставаться монахом… А вскоре мне было видение. Три великих учителя древности Тинтлар Книжник, Ванлиарк Добрый и Канфларт Старший явились мне во сне и провозгласили мне своё решение. В своей великой милости они заступились за меня перед богами судьбы и не стали полностью лишать меня всех духовных наработок, что обрекло бы меня на рождение в теле ничтожнейшего из рабов или животного. Мне было сказано, что мой удел — поиск бесконечного совершенства в служении простейшей усладе тела — чревоугодию. Раз уж подъём к вершинам духа для меня оказался закрыт. Однако меня утешает мысль, что изысканная еда размягчает сердца людей и отвращает их от дурных мыслей и поступков. Так я стал поваром…

— Хм… — усмехнулся регент. Подобные истории во множестве ходили по стране, и им принято было верить. Элгартис не верил никому и никогда. Но зато ценил изысканную фантазию. При допросе преступников его больше всего злило глупое неизобретательное враньё. В этом случае провинившимся не приходилось рассчитывать ни на какое снисхождение.

— И насколько ты преуспел в своём новом ремесле? — спросил Элгартис, передумав с ходу спрашивать имя погибшего вельможи и название монастыря. Во-первых, не следовало сразу выказывать своё недоверие. А во-вторых, по лицу Анмиста регент понял, что тот, конечно же, будет готов к подобным вопросам, поскольку наверняка всё продумал заранее.

— О, светлейший! Хвалить себя — недостойное занятие, но смею утверждать, что я немало преуспел в поварском деле. Я обошёл полмира, изучая кулинарные секреты ближних и дальних стран. Я собрал семена небывалых овощей в стране жёлтых людей, познал искусство долгого хранения мяса и рыбы на холодных северных островах, выведал секреты изготовления приправ у скрытных и лукавых поваров Востока. Иногда мне даже приходилось рисковать жизнью, чтобы узнать тот или иной диковинный рецепт.

— А в этих случаях монахам разрешено применять оружие? — не без лёгкого ехидства спросил Элгартис.

— Устав ничего не говорит об этом, светлейший. Не разрешает, но и не запрещает… К тому же я уже больше не монах. Хотя, когда я был придворным поваром у царя Лахашиты, тамошние монахи хотели принять меня в свою общину.

— Так почему же царь от тебя ушёл? — спросил подъехавший на осле Маленький Оратор.

— Ему стало не до изысканных блюд, как и всем его прихлебателям. Такая резня там была…

— М-да… Помню, помню… Докладывали, — проговорил регент. — А правда ли, что жители царства Тиалока перед сном едят живых улиток?

— Истинная правда! Только не перед сном, а обычно утром, и не улиток, а просто похожих на них морских существ, обитающих в раковинах, и не живых, а особым образом приготовленных. А в остальном — всё совершенно точно.

— Ты мне нравишься! — рассмеялся регент, Значит, все эти твои семена и записи рецептов, конечно же, лежат в этом самом мешке, который ты совершенно случайно сегодня захватил с собой.

— Этот мешок всегда со мной, светлейший. Мешок, да ещё меч, — вот и всё, что у меня есть.

— Ну что ж, — хмыкнул Элгартис, — мы вообще-то не жалуемся на наших поваров, верно, друг мой?

Маленький Оратор с важным видом кивнул.

— Но в то же время, почему бы не внести разнообразие в их скучную жизнь. А я посмотрю, как они будут на тебя шипеть, если тебе действительно удастся приготовить что-нибудь съедобное…Эй, коня ему, — не оборачиваясь, скомандовал он, щёлкнув пальцами. — Поедешь со мной во дворец, покажешь своё искусство. Но имей в виду, мне угодить легче, чем моему дружку!

Слегка наклонившись, регент легонько щёлкнул Маленького Оратора по макушке.

— Что за фамильярности! — недовольно встрепенулся тот, приглаживая взъерошенные волосы.

Анимист не питал никаких иллюзий относительно степени доверия регента к нему и его словам. Знал он и то, что во дворце, по крайней мере, в первое время будут следить за каждым его шагом. Но это сейчас было неважно. Главное — его цель была достигнута. Он сумел заинтересовать собой регента и теперь направлялся во дворец — место, куда сходились все главные нити грядущих событий. Событий важных и бурных… Ещё сегодня утром он был неприметным пятном в безликой городской толпе, а сейчас он проезжает через центральную арку главных ворот в свите самого регента империи! Поистине, для умных и сильных нет ничего невозможного! Долгие годы, проведённые в монастыре, теперь казались Анмиисту вялым сном. Теперь же его сущность пробудилась и стала требовать действий. Врываться, вмешиваться в жизнь, заставлять её подчиниться своей воле, переделывать и господствовать — вот единственное достойное применение человеческим способностям! Особенно таким, как у него. Учителя говорили, что овладение мастерством — уже есть его применение. Жалкие словеса трусливых и слабых! Теперь все узнают, что значит "применять"!… Едущий рядом егерь неопределённо поёжился и вскользь бросил на бывшего монаха цепкий изучающий взгляд. "Надо же! — усмехнулся про себя Анмист — Эти, оказывается, тоже что-то чувствуют!"

Когда процессия вступила в город, закованные в броню гвардейцы окружили регента плотным кольцом шириной в тридцать шагов. Вся свита осталась позади, и только Маленький Оратор, с императорским достоинством восседавший на своём осле, продолжал ехать рядом.

— Надо бы присмотреть за этим малым, — озабочено сказал он своему державному хозяину, подняв голову вверх и щурясь от солнца. — Что-то не очень-то мне видится, как он гоняет поварят.

— Присмотрим… А ты, мудрейший из лукавейших, не хочешь ли явить свою проницательность?

— К нашему удовольствию, о лукавейший из мудрейших! К нашему удовольствию, всенародному благу и вашему развлечению!

— Ограничимся пока благом… Так вот, скажи мне, кто он такой, что ему надо и зачем он захотел ко мне приблизиться?

— Сразу три вопроса! Не так просто!… Во всяком случае, это не человек господина Бринслорфа.

— Это я сразу понял. Иначе мне бы доложили о нём ещё три дня назад. Тогда разговор был бы другой…

— …Надо подумать…

— Подумай…

— И не скучно тебе тут сидеть? — прогудел Тунгри, прозрачным дымчатым ветерком кружась вокруг огромной красной птицы, восседавшей на фигурном карнизе высокой крыши.

— Вовсе нет! Они пялятся на меня, я пялюсь на них! — ответил Валпракс, кивнув на столпившихся внизу людей. — И должен тебе сказать, что они остаются для меня такими же непонятными, как и я для них.

— Ну, это бесконечный разговор…

— Бесконечный — не значит бесполезный, — глубокомысленно заметил Валпракс, — теперь мы опять вместе, так что можно не спеша и поболтать.

— Можно-то можно… Между прочим, у нас осталось только по одному ходу. А это значит, что скоро конец игре.

— Игра и без наших ходов подходит к концу.

— Стало быть, сейчас нам будет не до болтовни — под конец за игрой надо следить в оба! А то мало ли чего!…

— Это точно! Только тут вот ведь какая штука… В мире пустяков царят случайности, которые нам не интересны, и мы можем изменить их как захотим, на ступени важных дел действуют законы — это и есть поле нашей игры, но на самом верху у трона Единого снова начинают властвовать случайности.