Присутствующие снисходительно захихикали.

— В сегодняшнем представлении было такое место, — стала разъяснять жена регента — миниатюрная брюнетка с живым подвижным лицом и руками, — там одному злодею должны были отрубить голову. Ну, конечно же, в последний момент вместо актёра подсунули куклу, но дело не в этом… Когда этой самой кукле отрубили голову, то кто-то там сзади спрятался, и через шею вниз потянулась ткань. Полоска такая алая… Будто бы кровь… Конечно, если бы не знать, что это якобы кровь, то всё очень даже красиво… Но, право же, отрубленная голова не может быть прекрасной… А наш маленький Оратор пришёл в восторг. Не так ли?

— Вы все ничего не понимаете! — высокомерно ответил шут. — Ровным счётом ничего! Настоящая голова здесь ни при чём! Представление и действительность — вещи разные, а значит… — Маленький Оратор наставительно поднял вверх палец, — уже по одному этому они не могут быть одинаковы! И нельзя мерить их одной мерой. Что здесь непонятного! Алая атласная змея, ползущая среди застывшей мёртвой мишуры, прекрасна сама по себе! Разве можно сравнить эту находку с противным клюквенным соком, который обычно разливают в таких случаях!

— Нет, кровавые сцены мне не по душе! — заявила дама с диадемой. — Вот любовные истории поистине прекрасны. Не говоря уже о том, что они полезны для воспитания добродетелей в народе.

— Ох, женщины! Никогда не могут держать в разговоре одну тему, — благодушно хмыкнул высокий седоватый гость в белом с богатым золотым шитьём одеянии. Это был старинный протеже регента, приехавший в столицу из какой-то северной провинции, где уже много лет занимал пост верховного императорского судьи. — И всё бы им про любовь… А что ты скажешь про любовные истории, Маленький Оратор?

— На, выпей сперва жасминового отвара. Да смотри, не обожгись. — Элгартис протянул шуту дымящуюся чашу.

Тот с жреческим достоинством принял её, и вдруг резким движением выплеснул содержимое высоко вверх. Тотчас же ловко подставив чашу, он, под восхищённые восклицания гостей, поймал жидкость обратно, не расплескав ни капли.

— Так скорей остынет… — пояснил он. — Что я скажу про любовные истории? Гм… Что тут скажешь нового? Всё уже сказано… Вот скажите лучше вы мне, почему в столь милых вашему сердцу любовных историях влюблённым всё всегда прощается? Почему любовь неподсудна и любовная страсть оправдывает любые поступки и проступки? Почему любовь выше закона? Почему человеку положено отвечать за всё, кроме того, что совершено в порыве любовной страсти? Почему даже рука отъявленного злодея не поднимается на влюблённых, если, конечно, он сам не оказывается в любовном треугольнике? А? Кто мне ответит?

— Ну, любовь — это так прекрасно… — подала голос подруга дамы с диадемой, поднимая глаза куда-то высоко к расписному потолку. — Любовь дарована богами, а божественное не подвластно человеческому суду…

— Вздор! — отрезал шут. — Зло никогда не останавливается ни перед прекрасным, ни перед божественным, что бы там ни говорили всякие писаки! А на самом деле всё очень просто! В давние времена никакой любви не было, а было просто продолжение рода. Вот это-то и было для всех святым. И для злых, и для добрых. И не было ничего страшнее и позорнее, чем помешать продлению рода. Вот с тех-то пор и живёт в человеке страх причинить вред влюблённым. На самих-то на них наплевать, — подумаешь, как прекрасно!… А вот род… Сейчас это всё, конечно, забылось. Теперь человек познал любовь ради самой любви. Но страх остался… А сочинители насочиняли сказок!

— А он, пожалуй, прав, — проговорил судья, — ведь не случайно же закон иногда бывает снисходителен к беременным женщинам. Вот помню я, судили у нас одну…

— Ты, Твенкард, всё про своё, — с лёгким раздражением произнесла его сидящая рядом жена, манерно обмахиваясь расшитым жемчугом веером.

— А что, в суде иногда такие истории бывают, — похлеще, чем в театре!

Незаметно в комнате появился дежурный секретарь регента. С несколько виноватым видом он поклонился гостям и склонился над ухом Элгартиса, достав какие-то свитки. Тот, стоически вздохнув, вопросительно поднял глаза.

— Отчёт градоначальника… — тихо забормотал секретарь.

— Ну?

— Во время процессии от Священной Горы к храму Всех Богов много людей залезло на крыши, чтобы лучше видеть. Одна крыша обвалилась. Нескольких — насмерть. И покалечилось человек двадцать. Обычно в таких случаях оказывается денежная помощь…

— Да, я знаю… Вообще-то всем этим должен заниматься сам градоначальник. Или, — регент слегка повысил голос, — почтеннейший Бринслорф хочет полностью избавить своих людей от всякой работы? Ну, распорядись, чтобы всё было как положено… Что ещё?

— Тот человек, который чуть не сорвал церемонию принесения даров…

— Да-да, — взгляд регента стал сосредоточеннее.

— Он покончил с собой сегодня на Дворцовой площади при стечении народа.

— Он что-нибудь говорил… перед этим?

— Да, он долго говорил, а потом пронзил себя кинжалом.

— О чём говорил?

— О скором пришествии истинного Пророка и нового бога. Люди слушали и отнеслись к нему с сочувствием. Почти никто не смеялся…

— Гм… — Элгартис задумался, потирая подбородок.

— Зачем ты пришёл? — с напускной обидой в голосе обратилась к секретарю жена регента, — ведь нельзя же всё время заниматься делами!

— Нет-нет. Он должен был доложить… — сказал Элгартис, не отрываясь от своих мыслей.

— Ох уж эти двуединщики! Пора бы с ними кончать! Доведут они страну до смуты! — проговорил новоиспечённый письмоводитель, накладывая себе сладких фруктов в серебряную чашу.

— Поздно! — тихо, но веско проговорил регент. — Теперь уже поздно! Это ведь не шайка взбунтовавшихся рабов. Это гораздо серьёзнее…

— Уж не намерен ли и ты, высокочтимый Элгартис, присоединиться к этим самым двуединщикам? — с усмешкой спросил молодой человек с бледным породистым лицом.

Регент коротко вскинул на него глаза, и усмешка вмиг слетела с лица шутника.

— Бывал я в трёх великих странах и видел трёх великих дураков! — провозгласил Маленький Оратор, взламывая напряжённую паузу.

— Ну-ну, поведай… — глуховато отозвался Элгартис.

— Живёт в восточной стране Тумран царь по имени Хартисефт. Так вот, он и есть первый дурак! А почему? А потому, что в своём безмерном самомнении не терпит он рядом никого, кто думал бы по-своему. Измучил он своими подозрениями всю страну и себя самого в первую очередь. Даже в тех холуях, что целуюют ему задницу, — и то видит врагов. Всё подозревает, подозревает… А если всех без разбора подозревать — разве можно по-настоящему насладиться дарованной богами властью? Вот оттого-то боги к нему и немилостивы. Как ко всем НАСТОЯЩИМ дуракам.

Пальчик шута наставительно застыл в воздухе.

Кривовато улыбаясь, регент продолжал молча слушать.

— Второй великий дурак — правитель славного города Карнател на острове Анрилта. Там, как всем известно, правителей выбирает народ. И этот самый выбранный правитель, уж не помню я, как его зовут, добился власти исключительно ловкостью своего языка. Всех сумел он убедить, что именно он-то и знает, что и как надо делать. Всё намекал, будто знает нечто такое… особенное. А как понял потом, что сделать-то ничего и не может, так стал искать, на кого бы свалить последствия своей беспомощности. Словом, сам принялся делать себе врагов. Ну и, понятное дело…

Гости сдержанно захихикали.

— Ну а третий дурак? — спросил регент.

— А третий дурак… И притом, дурак величайший… Третий дурак — это ты, достопочненнейший Элгартис!

— Это почему же?

— Ибо!… — голос Маленького Оратора набрал сценическую силу. — …Ибо ты в полной мере сочетаешь в себе черты двух первых!

Гости рассмеялись во весь голос, не забывая, впрочем, краем глаза следить за реакцией регента.

— Поешь фруктов… Оратор. Подумаю над твоей задачкой.

Не спеша опорожнив золотую чашу с кисло-сладким розовым вином, регент вновь повернул голову к секретарю.