Попытки уразуметь тонкости своего положения то ли самого почетного пленника в истории Подгорья, то ли в той же степени почетного гостя, были прерваны долгожданным выходом царственной особы. То есть не выходом, а выносом из хода позади дальнего постамента, непосредственно на троне, для удобства снабженном тремя парами рукояток. С портшезом сие сооружение роднил и плотно закрытый то ли тент, то ли панцирь, скрывающий сиденье и подставку для ног, словно ракушка.

Носильщики, а по совместительству явно ближайшие телохранители кронфрау, молча прошествовали к предназначенному для трона возвышению и опустили на него свою ношу. Шестеро гномов, закованных в сталь с ног до головы, шагнули каждый в свою сторону, заняв места на вершинах «звезды Заабе мудрой», начертанной на полу вокруг постамента. Слаженным движением они выхватили по паре недлинных, фута в полтора, но весьма опасно выглядящих клинков и скрестили руки с ними на груди.

Невидимый слуга, а скорее, заклятие или кадавризованный механизм, медленно сложил тент, заставив изукрашенные золотом стальные сектора исчезнуть за спинкой трона. Одновременно все гнилушки в зале утроили силу света, засияв подобно молниям, вырвавшимся из герисских банок.

Долгих полдюжины секунд ослепление этой вспышкой не давало толком разглядеть сидящую на троне. А когда это наконец удалось, удивление оглушило меня столь же надежно, как прежде ослепил избыток освещения. Никогда до того я не мог представить, что способно сделать величественным и грозным четырех-с-половиной-футовое существо, покрытое шерсткой.

Теперь могу.

Прежде всего, в противовес большинству наземных рас, признаком высоты социального положения у гномов оказалась не роскошь наряда, а степень его отсутствия. Это у себя, по-домашнему, из-за уродующей болезни прежняя королева гномов могла принимать дочь в уютной цветастой ночнушке. Парадный же выход повелительницы Безнебесных Стран, демонстрируемый нынешней кронфрау, не предполагал ничего, кроме массивных золотых украшений. Правда, один из трех поясов вполне мог сойти за своеобразные трусики, да и грудь была символически прикрыта узорчатыми прорезными щитками на цепочках, терявшихся среди бесчисленных ожерелий. В общем, наряд оставался на грани приличия, примерно как у драконидов и нахватавшихся у них сходных манер людей Хисаха. Только если у тех и других привычка скудно одеваться происходила от нестерпимой жары, то у подгорной аристократии, похоже, строго наоборот — от показного пренебрежения извечной стылостью пещер. Да еще от подчеркнутого стремления показать пресловутую «кондиционность», чистоту наследственной линии.

Прочим дамам в зале сообразно местной табели о рангах позволялось самое большее показаться топлесс. Бедняжки, неспособные похвалиться родовитостью, были вынуждены кутаться в ткань. Зато им, как и мужчинам, в отличие от вышестоящих, были длзволены драгоценные камни. На миг зал нехорошо напомнил мне Зал Миллиона Бликов, поэтому я предпочел вновь перевести взгляд на конунгин унд фарерин всея Подгорья и впредь не отрывать от нее глаз.

Надо сказать, тут тоже хватало блеска, но уже сплошь металлического — каждая бархатная ворсинка, каждый завиток шерстки подлиннее, каждая прядка прически были металлизированы «ведьминым чаем» с «ведьминым кофе» попеременно. Золото поверх бронзы, имитирующие блики солнечного света там, где солнца нет и никогда не будет…

Все это великолепие было еще и прихотливо уложено так, чтобы не путаться в украшениях, подчеркивая их, где надо. В результате кронфрау выглядела живой и движущейся металлической статуей исключительно тонкой выделки. Не хотел бы я быть дамским цирюльником здесь, под горой — похоже, работа эта демонски тяжкая…

Золотая статуя в окружении шести стальных, ощетинившихся клинками, открыла глаза. Медленно-медленно, словно тяжесть золота на веках и ресницах не давала сделать это быстрее.

Яркий свет и завистливые взоры подданных были больше не страшны кронфрау Подгорья. Смешные круглые очки и беззащитный взгляд орехово-золотистых глаз остались в прошлом. Теперь окружающим была видна лишь глянцевая чернота поляризационного заклятия, затянувшего глазницы, словно сама вечная тьма подземелья смотрела на нас немигающим взглядом.

От этого завораживающего зрелища меня отвлек знакомо выверенный в своей вежливости толчок в спину. Не надо было даже оглядываться, чтобы опознать поневоле сдержанную манеру гномского генерала, однако я все же глянул через плечо. Зегезойл Грухпамр немо корчил отчаянные рожи и аккуратно, чтобы невзначай не угодить никому по носу, махал рукой, указывая на тронное возвышение.

Повинуясь его подсказке, я двинулся вперед через весь зал и остановился лишь тогда, когда два стальных стража едва заметно сменили позу, наклонив клинки вперед не более чем на четверть дюйма. Отвесил знакомой прежде незнакомке неглубокий, на четверть отвеса поклон и дождался ответного милостивого кивка все в той же напряженной тишине.

Нарушил ее какой-то местный аристократ, по-видимому, далекий от истории восхождения к власти нынешней повелительницы Безнебесных Стран, присутствие которого в зале объяснялось лишь родовитостью или влиятельностью клана.

— Государыня, зачем здесь этот… человек? — слова его повисли в воздухе, как небрежно прибитая табличка на кривом гвозде.

При всей нелепости вопроса, выразившего недоумение изрядной части зала по поводу присутствия на коронационном приеме потрепанного трансальтинца, каким я выглядел, оставить его без ответа было нельзя. На мое счастье, та, к кому он был обращен, милостиво передоверила мне право ответить на него.

— Что скажешь, гость? — голос, столь же незнакомый, как новый облик, прозвучал с высоты переносного трона, меняя форму вопроса. — Почему ты здесь, за какие заслуги?

Теперь объяснить свое наличие среди кичащихся родом и богатством гномов оказалось куда легче.

— Четыре ступени, четыре шага ведут к трону… — завел я речь издалека, быстро сосчитав число уровней возвышения под означенным сиденьем. Судя по изумленному шуму в зале и внимательному взгляду зеркально-черных линз конунгин-унд-фарерин Подгорья, начало было выбрано верное. Оставалось столь же правильно продолжить…

— Первый утверждает твой род.

Для кого ни родит женщина ребенка — для мужчины, чтобы показать ему свою любовь и оценить высшим в его жизни образом, для себя, чтобы позабавиться и скрасить одиночество, или для других, чтобы иметь повод потешить гордость — все едино. На самом деле это дань роду, древнее право и обязанность продолжить течение тоненькой струйки своей крови из прошлого в будущее.

Кронфрау молча кивнула на мою краткую фразу — совсем так же, как прежде немо отвечала согласием на первый вопрос матери.

— Второй — тебя саму.

Первый мужчина для женщины важен, как никто прежде. Потом уже его затмят последующие, включая того, с кем она свяжет судьбу надолго, а то и навсегда. А дети отодвинут на второй план уже любого — мужа, любовника, даже их собственного отца. Но женщиной девочку делает тот, кому она решится подарить сокровище, которое сама еще в себе не нашла.

— Третий — твое право на власть.

Между властью и ее обладателем не должно стоять никаких преград. И не дело властвующего убирать их с дороги собственноручно. А способность переступить через личное ради исполнения этих двух правил и есть главный критерий пригодности к власти.

Конечно, этот шаг я облегчил ей до невозможности… если все было именно так, как мне представляется.

— Четвертый — отсекает прошлое.

Тяжко, трудно отсекает. Дрожит в руке бергбейль. Не быть тебе больше любимой дочерью, как не быть уже нелюбимой сестрой. Только королевой, богоравной в своих деяниях восьми эльфийским ликам Дня и Ночи.

Последние мои слова снова упали в абсолютную тишину. Гномы то ли поняли, что все идет как-то странно, то ли наоборот, я угодил в какой-то их канон так, что и сказать-то больше нечего.

— Ты так-таки и не читал наших священных книг? — недоверчиво прищурилась на своем троне кронфрау.