– Я понимаю, – заверил Нечаев, не сводя глаз с направляющейся к ним девушки.

Не красавица, но и дурнушкой назвать ее не повернулся бы язык. Необыкновенная. В век типажей ей не нашлось бы места на экране, а вот в моделях она могла бы заблистать. Только не среди вешалок, вышагивающих по подиуму, а тех, кто смотрит с портретов художественных салонов или экспозиций фотохудожников. Резко очерченные скулы привносили в ее внешность нечто монгольское, как и узкие раскосые глаза. Вот только цвет их был не черный, а поистине колдовской: бледно-болотный. Ни светло-карим или серым, ни просто зеленым назвать его не выходило. Длинные черные ресницы очерчивали их, словно у фараонов на древнеегипетских фресках. Тонкий длинноватый нос с горбинкой ее нисколько не портил, как и бледные нитевидные губы.

Тележка звякнула, Нечаев посторонился.

– Все хорошо, Настенька? – спросил доктор, стоило девушке поравняться с ним. – Как чувствует себя Арлен Владимирович?

– Поел, шутил, одарил двусмысленным комплиментом, – голос у нее оказался низким и переливчатым, под стать внешности.

– Вот видите, – доктор взглянул на Нечаева, – прогресс налицо. Если пациент начинает интересоваться прекрасным полом, значит, он точно выздоравливает.

– А в чем двусмысленность, если не секрет? – спросил Нечаев.

Настя повела плечиком:

– Не знаю даже, обидеться или возгордиться, – призналась она. – Арлен Владимирович назвал меня истинным совершенством, созданным не для любви, а для восхищения.

– Это в его духе, – улыбнулся Нечаев, подумав, что вряд ли сумел бы столь же четко обозначить свое впечатление от этой девушки.

– А вы его брат, – сказала Настя.

– Двоюродный, – поправил Нечаев и кивнул.

Он мог бы говорить с ней бесконечно, но доктор ухватил его за локоть и потащил в сторону палаты. Осталось лишь попрощаться, улыбнувшись напоследок. Жаль, мимолетная встреча не предусматривала обмена телефонными номерами или приглашения на ужин. Да и не ходят такие девушки по ресторанам с первыми встречными родственниками их подопечных: только с друзьями детства, одобряемыми строгим отцом.

– Привет, очкарик.

Нечаев и не заметил, как дошел до двери и ввалился в палату.

Арлен полулежал на больничной койке, словно какой-нибудь падишах из «Тысячи и одной ночи» в изысканной постели, только-только отпустивший от себя очередную наложницу, и улыбался ему так, словно не существовало никаких разногласий и даже последних лет пятнадцати, а они – два молодых идиота, собравшихся на какую-нибудь отвязную вечеринку.

– Рад тебя видеть, братик.

Стоило Ворону повесить трубку, переговорив с Шуваловым, как позвонил Нечаев. Ворон было решил, что разговор пойдет о странном явлении, в которое попал Денис в Периметре, но ошибся. Все оказалось хуже.

– Как ты? – поинтересовался Нечаев.

– За сегодняшний день меня спросили об этом человек десять, причем маскируя за данным вопросом желание поговорить о своих насущных проблемах, – ответил Ворон и предупредил: – Могу нагрубить.

– Груби, – разрешил Нечаев. – Я собираюсь грязно использовать твою персону в личных целях.

– Уже интереснее. – Ворон откашлялся и уточнил: – Во имя Добра и общего блага, естественно?

– Само собой.

– Это уже менее интересно, – признался Ворон, – идеологической подоплекой попахивает, а запах у идеологии специфический… как от того, чего лучше не трогать и тем более не вляпываться.

– Анархист, – фыркнул Нечаев.

– Ничуть. – Ворон повел плечом и поморщился. – Просто строем не хожу и не люблю, когда других заставляют. Ну, так что у тебя?

Нечаев вздохнул и отчеканил, словно при научном (или даже армейском) докладе:

– Брат. Двоюродный. Пропал почти полгода назад. До этого к Зоне на пушечный выстрел не приближался, считал помойкой, от меня нос воротил, как от ассенизатора или последнего маргинала.

– Он уже мне нравится, – вставил свои пять копеек Ворон.

– Спасибо, Игорь.

– Не за что. Дальше.

– Нашелся в больнице, в которую свозят жертв артефактов, аномалий и прочих, поехавших крышей на почве Зоны. С головой порядок, тело как у куклы. На шее – татуировка-голограмма. Бледнеет уже. И по мере ее исчезновения руки-ноги все лучше слушаются.

Ворон порадовался тому, что занимательный рассказ происходил по телефону, а не в каком-нибудь кафе. Пожалуй, удержать лицо отрешенным он не сумел бы.

– Что рассказывает? – зато голос слушался, а кашель вполне удавалось списать на болезнь. Давненько до Ворона не добирались проклятущие ОРЗ с ОРВИ. С непривычки скрутило так, что он поставил на уши даже Романа. Теперь, когда все почти прошло, за свое поведение было немного стыдно, но исправить прошлое еще ни у кого не выходило, а потому и рефлексировать из-за него не стоило.

– Ничего конкретного.

– Отговаривается амнезией?

– Нет. Просто молчит. И я не собираюсь применять к нему пытки.

– Значит, ты хочешь привлечь в качестве дознавателя меня? За кузена не боишься? – усмехнулся в трубку Ворон.

– Ну тебя к черту!

Кажется, с шуткой он несколько перегнул. Нечаев, похоже, был на взводе и не расположен воспринимать своеобразный вороновский юмор.

– Обязательно и в скором времени. Соскучился я по Москве, – признался тот.

– Игорь… выслушай, ну будь ты человеком. И если я тебя обидел, то…

– Услышу «извини», оборву связь, – предупредил Ворон. – Значит, так, Дэн не умеет читать мысли, и если ты надеялся через него получить информацию, то ничего не выйдет. Он лишь улавливает отголоски мыслей и эмоций, и то наиболее явных. То есть внезапный страх или сильную злобу вполне почувствует, только что нам это даст? Ну и я сам вряд ли смогу все понять, лишь раз взглянув на твоего родича. Советую все же подумать о методах, не раз выручавших человечество в прошлом и настоящем.

– В этой больнице человек двадцать с похожими симптомами. У всех эти чертовы татуировки.

Ворон выругался. В замысловатой длинной фразе цензурными являлись только предлоги и аббревиатура ЦАЯ.

– Да Центр-то здесь при чем?

– А он всегда вмешивается! – разозлился Ворон. – Вспомни историю с крысами, когда Шувалов решил поиграть в детектива! Наблюдатели хреновы! А теперь они вместо того, чтобы решать проблему и сотрудничать с полицией, подставляют тебя. И прекрасно знают, между прочим, кому ты позвонишь в первую очередь!

– Изучением московской Зоны – путей, входов в нее и выходов из нее, свойств артефактов и проявлений аномалий, в том числе и носящих локальный характер, классификацией и наблюдением за мутантами занимается Институт Исследования Зоны, сокращенно ИИЗ. Центр Аномальных Явлений, сокращенно ЦАЯ, озабочен проблемой аномалий в целом, – Нечаев на память зачитал выдержку из официального документа, разграничивающего полномочия организаций.

– То есть всем и одновременно ничем конкретным, – подытожил Ворон. – Хорошо устроились, сволочи.

– Ты строг, – протянул Нечаев, – но в чем-то несправедлив.

– Плевать. – Ворон провел свободной рукой по глазам. – Ситуация – хуже не придумаешь.

Не только лезть в нее, но и просто приближаться к ней не стоило. За татуировками мог стоять Сестринский, а к нему отношение оставалось двояким не только у Ворона. Но хуже всего было то, что не заняться исчезновениями людей и массовыми психическими расстройствами не вышло бы в любом случае.

– Птичка коготком увязла – всей ей и пропасть, – едва слышно проронил он.

– Я не расслышал.

– Это я так… Тихо сам с собой.

– Связь барахлит, – посетовал Нечаев. – Значит, нет?

– Я подумаю, – пообещал Ворон. – Жди моего решения и ничего не предпринимай. Рыпнешься – пошлю точно, а так пока не уверен. Отбой. – И первым прервал связь, не дожидаясь заверений в чем-либо и прощания. Стало резко не до вежливости, более всего хотелось наорать хоть на кого-нибудь. Однако в доме Ворон пребывал в одиночестве, что сейчас было и к лучшему.