Никита прикусил губу.

— Правда, надо отметить, — Дим поскреб подбородок, — зверье подозрительно умнеет в последнее время. Собственными глазами видел, как ворон на асфальте мелом рисовал солнышко, причем очень так похоже на детский рисунок выходило.

— Ворон?..

— Замечательная птица во всех отношениях, обладает интеллектом минимум на уровне приматов и даже таким же коэффициентом соотношения мозга к телу, как у людей. Всеядна и является долгожителем. А еще немаловажно то, что близость Зоны приводит сплошь к положительным мутациям.

— Вы что же, эксперименты на них проводили?

Дим прищурился:

— Если я признаюсь, выгонишь?

Никита подумал и отрицательно покачал головой.

— Вот и правильно, — одобрил Дим. — Мы и на людях проводили, как бы тебя это ни шокировало. И на дельфинах — тоже.

— Дельфинов-то за что?

— Интеллектуальное млекопитающее. Не столь и малочисленное число ученых ратует за признание их нечеловеческими разумными. Размер мозга в соотношении с размером тела гораздо больше, чем у шимпанзе, а поведение указывает на высокую степень умственного развития. Мозг взрослого дельфина весит около тысяча семьсот граммов, у человека на триста граммов меньше. У дельфина в два раза больше извилин в коре головного мозга, чем у человека, и «словарный запас» до четырнадцати тысяч звуковых сигналов. Прибавь к этому самосознание, «социальное сознание» и эмоциональное сочувствие. А вот артефактов они не переносят — никаких, даже тех, которые наша наука считает безвредными или полезными. Почему?

Никита прищурился и задумался. О дельфинах он знал не так уж и много.

— Предположим, аномалия — некий сдерживающий механизм, набор определенных вводных, — сказал он. — Тем, кто до них не дотягивает, дает толчок к развитию, кто, наоборот, более развит — убивает.

Дим усмехнулся:

— Экзамен на скромность сдан. Ты признал, что «дышащая воздухом рыба» умнее тебя.

— Во всяком случае, дельфины приятнее шимпанзе, — заметил Никита.

— Возможно, кто-то с тобой и согласится… — протянул Дим, — но в общем и целом не сходится. Думай еще. Твои коллеги вряд ли были гениями, а ты — кретином. По крайней мере, будь так, профессор… Штирнер общался бы не с тобой, а с ними. Еще предположения?

— В таком случае среда обитания? Действие аномалии разнится в воздухе и воде?

— Тоже нет. Наш водолаз, подвергшийся воздействию «мультика», ощущал и реагировал абсолютно идентично что в бассейне, что в лаборатории. Еще идеи?

— И никакой панической атаки не существовало? — резко переменил тему Никита.

— Нет, ты сам устроил себе помутнение рассудка с последствиями, — с готовностью ответил Дим. — Возможно, тебе понадобилась перезагрузка. Еще более вероятно наполнение информацией — все равно какой, лишь бы в нужном объеме. — Он посмотрел на книги. — Сколько ты читал в день? Два-три тома?

— Один… не помню. Я не все время читал, еще и чинил.

— Потрясающе, — сказал Дим. — Положительная мутация в действии. Скорее всего, не наткнись ты на эти книжные залежи, получил бы инсульт с летальным исходом, а так… поздравляю, ты гений.

— Никому не нужный гений, — заметил Никита. — Изучи я с десяток языков программирования, мог бы реально приносить пользу, займись экономикой — обогатился бы, но быть в наше время литературоведом… — Он развел руками. — Более чем смешно.

— Я уже говорил, — напомнил Дим, — там, где существует система догм и дисциплина, стремящаяся к жесткой, а также контроль над знаниями и информацией с элементами экзамена, творческие процессы прекращаются. Всегда. Литературный институт в Москве пачками выпускал так называемых «специалистов», а читали тех, кому даже в голову не приходило получать специальное образование. Творчеству невозможно научить, только ремеслу, но ремесло, оторванное от чистого творчества, совершенно бесполезно. Я обрисовал тебе проблему, и ты мгновенно выдал пару совершенно ни на чем, кроме фантазии, не основанных идей. Доктора наук сидели месяцами, прежде чем дойти до теории о средах.

Никита допил порядком остывший чай и отставил чашку.

— Допустим, я не соглашусь?

Дим пожал плечами.

— Уйду и больше не побеспокою, может быть, загляну через годик, но не факт. Уверен, ты найдешь свое место в жизни и без нашей чертовщины.

Никита забрал чашки и пошел на кухню — думать. Одному оставаться не хотелось. Вопреки словам Дима уверенности в собственных силах он не испытывал. Относительно «устроиться» — тоже. Больше всего его беспокоило: не вернется ли странная болезнь. Конечно, Дим вряд ли поможет, если снова прижмет, но хотя бы знает, как поступить, подкинет ему книги по необходимой тематике, в конце концов.

Он вышел из кухни приблизительно через четверть часа, перемыв чашки не по одному разу и наконец-то отчистив засаленную сковородку, до которой вот уже неделю не доходили руки. Дима за столом не оказалось. Но если бы он вышел, то скрип петель Никита неминуемо услышал и хлопок — тоже. Или он слишком ушел в свои мысли?..

Никита метнулся к двери, и уже на половине дороги до калитки услышал насмешливое:

— Собрался-то куда?

Машина стояла на дороге, перегораживая путь не только другим возможным здесь участникам движения, но и прохожим. Старушки, совершавшие в это позднее утро вояж в ближайший сельмаг (маркетом вопреки наименованию одноэтажный магазинчик с узкими проходами меж стеллажей, в которых двое покупателей не всегда могли разминуться, называть не получалось при всем желании), вынужденно сходили на обочину и шли по траве. Трава эта из-за дождя, лившего всю ночь, была мокрой, грязной, а вдобавок — скользкой. Старушки, конечно, справлялись, иной раз демонстрируя искусство владения телом, которому любой канатоходец позавидовал бы, но и в долгу не оставались. Из двенадцати селянок, виденных Никитой, не отметила не умеющую ездить «собаку» только одна.

Девица, сидевшая за рулем — по виду менеджер какой-нибудь фирмы, занимающейся перепродажами (любой нормальный человек уже плюнул бы и уехал, а то и огрызнулся бы в ответ, а эти привычны к посылам), — неустанно извинялась и скалилась отбеленными зубами. Уезжать она не собиралась и выходить из машины — тоже, предпочитая говорить с Никитой через забор.

Занималась она пристройкой беженцев, бывших москвичей, как снег на голову упавших на головы местной администрации. Насколько законным делом она занималось — неизвестно. Ни условия жилья, ни еще какие-либо вопросы подобного рода ее не интересовали вообще.

При разговоре она зачем-то подносила руку в дорогой замшевой перчатке к груди и демонстрировала безвкусное колечко на указательном пальце из белого золота с якобы существующим в природе черным диамантом. Настроения старушкам это не прибавляло. Одна уже успела пройтись и по самой девице, и по «москалям», и по ситуации в стране.

Никита стоял на крыльце и кутался в зимнюю куртку: погода в последние дни не радовала ни солнцем, ни теплом. Ранние заморозки наступили уже в середине сентября, когда полагалось еще отгорать лету. Утром на траву ложился иней, а Гидрометцентр предрекал скорые снегопады.

Пожалуй, еще несколько месяцев назад Никита действительно вошел бы в положение девицы. Возможно, искренне захотел бы помочь ей. Уступил бы просто так, зная, что та обманывает. В конце концов, где-то в душе она вовсе не являлась плохим человеком, просто работа у нее препаршивая — впаривать. Ничего личного, только бизнес.

В прошлом она, вооружившись этой же улыбочкой и колечком, рекомендовала пылесосы стоимостью в десятки тысяч, в принципе не особенно отличавшиеся от китайских аналогов за полторы, или предлагала биологически активные добавки, демонстрируя безупречный белоснежный оскал и уверяя, будто не посещала дантиста начиная со среднего школьного возраста. Наверняка облапошила она многих. Теперь нашла себя на поприще подселения и добровольного уплотнения.

Пусть государство и строило в Подмосковье социальное жилье, бесплатно поселяя в нем бывших москвичей, но многочисленные посредники и местная администрация делали все, чтобы отжать хотя бы одну квартирку в каждой новостройке. В результате москвичей кормили баснями про «ничего нет, но мы попробуем вас пристроить», а местных — уговорами из разряда «давайте эти люди у вас пока поживут, а мы вам дотаций подкинем и льготу на оплату коммуналки, ведь это ненадолго, вы ведь грамотные люди — газеты читаете и телевизор смотрите».