— Так Бомж — не Христос?

— Возможно, нет. А возможно, и да. Я ведь тоже могу ошибаться. И вообще, не думай о том, что было, думай о том, что будет. Как думаешь, каким будет следующий кризис?

— Понятия не имею.

— А зря. Поразмышляй как-нибудь на досуге. А потом, лет через двадцать, мы с тобой сравним наши точки зрения.

— Думаешь, конца света не будет?

— Ближайшие лет пятьдесят не будет. Но я могу ошибаться.

— Да что ты заладил — я могу ошибаться! Я уже слышал это!

— Истина никогда не бывает лишней.

— Только что ты говорил, что истины нет.

Четырехглазый загадочно улыбнулся.

— То, чего нет, тоже иногда бывает.

— Не понимаю.

— Я тоже. В жизни много вещей, недоступных пониманию. Есть такой ученый, по фамилии Тьюринг, он доказал… если это перевести на нормальный человеческий язык, он доказал, что для каждого субъекта есть вещь, которую он неспособен познать, и сила разума не имеет здесь никакого значения. Даже для бога есть непознаваемое.

— Ты специально меня загружаешь?

— Ага.

— Но зачем?

— Если не нагружать руку, она отсыхает, если не нагружать разум, он слабеет и развращается ничегонеделанием.

— У меня сейчас и без тебя хватает, чем нагрузить разум.

— Это тебе только кажется. Все твои проблемы решаются гораздо проще, чем ты думаешь. Это твой страх мешает тебе. Представь, что страха нет, представь себе, что ты не живешь, а играешь, и сразу увидишь, что тебе станет легче. Да, ты потеряешь ощущение значимости происходящего, ты начнешь думать, что вокруг нет ничего существенного, жизнь покажется тебе бессмысленной, а потом ты поймешь…

Четырехглазый сделал долгую паузу. Я не выдержал.

— Что я пойму? — спросил я.

— Что жизнь и вправду бессмысленна. Но от этого она не перестает быть жизнью. Она не нуждается в смысле, люди любят размышлять о смысле жизни, но его нет. И это хорошо.

— Что же в этом хорошего?

— Жизнь хороша сама по себе. По определению. А если ты считаешь иначе, со временем в твоей душе поселяется ад. Не забывай, объективной истины нет, мы сами творим истину. Правда существует только в душе смотрящего.

И тут меня посетила безумная мысль.

— Кто ты, Четырехглазый? — спросил я внезапно севшим голосом. — Ты и есть тот самый единственный бог?

— Бог, называющий себя богом, не есть бог, — улыбнулся Четырехглазый. — Называй меня как назовешь, но не думай, что ты познал истину. Истину вообще невозможно познать.

— Ладно, проехали. Бог ты или не бог, раз ты такой крутой и всезнающий…

— Всезнающих субъектов не бывает.

— Не перебивай! Ты сможешь помочь мне?

— Ты не нуждаешься в помощи.

— Но я не могу…

— Решить, как быть с Леной?

— Да. Ты читаешь мои мысли?

— Нет, я просто догадливый. Решай сам, как с ней быть, только… я знаю, ты не веришь в загробную жизнь, в адские муки и все прочее, но, поверь мне, наказание за грехи бывает всегда, даже если нет бога, который мог бы тебя наказать. Потому что в твоей душе должен быть свой маленький бог, а если его нет, значит, ты страдаешь шизофренией и тебя надо лечить. Ладно, на первый раз достаточно, ты уже загрузился до предела. Не буду прощаться, потому что мы скоро встретимся. До свиданья!

Четырехглазый встал и пошел по камням. Когда он скрылся за валуном, мне показалось, что мир вокруг него изменился и поплыл. Я вскочил за ноги, бросился за ним, голова закружилась, мир поплыл вокруг меня и я с большим трудом удержался на ногах. Вот, значит, как выглядит со стороны кратчайший путь. Хотел бы я знать, куда он ведет, что означают эти фиолетовые цветы, которые на мгновение мигнули среди россыпи гималайских камней. Ладно, я еще успею узнать это, у меня теперь много времени впереди.

На следующий день Лена впала в депрессию. Она не пила кагор, она просто сидела перед телевизором и сосредоточенно смотрела в экран, где спортивная блондинка в джинсовом костюме жаловалась пожилому лысому мужику в строгом костюме на тяготы и лишения полицейской службы в большом американском городе. Наверное, скоро начнется стрельба. Или секс.

Я присел на подлокотник кресла и легонько обнял Лену. Она вздрогнула. Я прикоснулся к ее душе и передал приглашение прочитать мои воспоминания о разговоре с Четырехглазым. Лена бросила беглый взгляд внутрь моей души и отвернулась.

— Я больше не могу молиться, — пожаловалась она, — у меня не осталось веры.

Я сочувственно вздохнул.

— Бог договорился с Сатаной, — продолжала вещать Лена. — Бог отказался от своих планов из-за каких-то побрякушек, наделенных силой, превосходящей господню. Мой мир рушится.

— А ты уверена, — вкрадчиво поинтересовался я, — что Бомж — это бог?

— А кто? — удивилась Лена.

— Загляни в мою душу.

Лена заглянула и немного успокоилась. Но ненадолго.

— Но все-таки, кто же он? — вопросила она.

— Может, тебе стоит обратиться к первоисточнику? — предложил я. — Поговори с ним, спроси у него, он, конечно, может не ответить или обмануть, но… по любому хуже не будет.

— Да уж, хуже уже не будет, — мрачно согласилась Лена.

Тот, кого Лена называла Богом, а Головастик называла Бомжом, не ответил. Может быть, он разочаровался в своей посланнице, а может, ушел творить новые миры, честно говоря, это меня не волнует. По мне, чем меньше с ним общаешься, тем лучше.

— Мой мир рухнул, — констатировала Лена. — Я не знаю, во что верить, я не понимаю, зачем жить. Не вижу никакого смысла.

— А он нужен, этот смысл?

— Если его нет, зачем жить?

— Затем, что это приятно. Гораздо приятнее быть живым мыслящим человеком, чем не быть никем вообще. Можешь мне поверить, я был в небытии, там стоит побывать, чтобы оценить, насколько хороша жизнь.

Лена мрачно вздохнула.

— Хотела бы я думать так же, как ты. Может, мне тоже стоит побывать в этом небытии?

— Не стоит. По крайней мере, до тех пор, пока не выйдешь из депрессии.

— Если я там не побываю, я из нее не выйду.

— Тебе придется. У тебя нет особого выбора.

— Выбор есть. Я могу совершить искупление.

— Не говори глупостей! — возмутился я. — Я вчера весь вечер читал библию. Не могу сказать, что все понял, но… разве ты можешь быть мессией?

— Конечно! Бог сам передал мне благую весть.

— Разве Бомж — это бог?

— Не называй его Бомжом! Кем же еще он может быть? Может, ты скажешь, что это был злокозненный узурпатор?

— В чем был смысл первого пришествия?

— Искупление грехов человеческих.

— А смысл второго?

— Страшный суд. Точнее, подготовка к нему.

— Зачем духу божьему вселяться в человеческую душу? Как это поможет готовить суд?

— Не кощунствуй! Пути господни неисповедимы.

Во мне вспыхнула ярость.

— Ты можешь хоть раз подумать собственной головой? — взорвался я. — Легко сказать, что пути господни неисповедимы, и больше не думать вообще ни о чем. Легко вызубрить десять заповедей и тысячу разъяснений к ним, гораздо труднее жить своим умом. Я однажды смотрел передачу по Би-би-си, там рассказывали про каких-то полярных чаек. Они гнездятся на скалах, их гнезда располагаются буквально в двух шагах друг от друга. Если яйцо укатывается из гнезда, родители никогда не возвращают его обратно. Знаешь, почему? Потому что они не замечают ничего за пределами гнезда. А знаешь, почему они не замечают ничего за пределами гнезда? Потому что, если бы они обращали на это внимание, их птичьи мозги свихнулись бы за пять минут. У них есть правило — мир кончается на границе гнезда и снова начинается там, где начинается море. Они не думают, что находится в промежутке. У них есть правило — не смотри на гнездо ближнего своего, у них есть правила на все случаи жизни, и поскольку у них есть правила, им не нужны мозги, они справляются и так. И они счастливы. Тебе нужно такое счастье?

— У меня нет даже такого счастья, — тихо ответила Лена, — и никогда больше не будет. Хочешь, я расскажу, как проходила моя прошлая жизнь?