— Нас чего?

— Ну, сделать портрет. Наши с тобой физиономии, украшенные вампирскими клыками, опубликованы в одной из самых популярных желтых газет. Кто-то из ментов узнал нас и захотел приколоться. Им скучно, холодно, хочется развлечься, вот они и решили проверить документы у людей, похожих на вампиров. А потом они поняли, что мы действительно вампиры, и испугались. Кстати, что сделал Дмитрий с этим сержантом?

— Смущение. Это одна из простейших молитв, искажающих психику. Человек перестает понимать, что происходит, в душе пропадают все желания и очищается кратковременная память. Воздействие одномоментно, некоторое время ощущается инерция, но она быстро проходит.

— Понятно. Что там говорил Дмитрий… бог вещал в темноте…

Зина грустно хихикнула.

— Слова молитвы не имеют никакого значения. Главное — не то, что ты говоришь, а то, что чувствуешь. Словесная формула — просто средство привести собственную душу в нужное состояние. Ты творишь заклинание, фиксируешь состояние и произносишь формулу, а потом, когда хочешь быстро сотворить то же самое заклинание, ты произносишь ту же формулу, и это ускоряет воздействие. Формулу, кстати, не обязательно произносить вслух. В общем, формула — как бы ключ к заклинанию.

— Понял. Дмитрий когда-нибудь раньше вел себя так же глупо?

— Иногда он бывал излишне самоуверен и безответственен. На этот раз он превзошел сам себя.

— Его можно воскресить?

— Можно.

— Как?!

— Для начала найти мессию.

— А если серьезно?

— Если серьезно, то нельзя.

— Идиотство! Почему он не убрал материальность?

— Решил, что опасность не столь велика. Эти пищали… их убойная сила ужасна! В них правда нет волшебства?

— Никакого волшебства, одна голая техника. Автоматная пуля имеет своеобразные пропорции, при ударе о первое препятствие…

— Избавь меня от подробностей. Это ужасное оружие! Кто мог представить… почему ты не сказал?

— Что не сказал? Что под автомат нельзя подставляться? Разве это не очевидно?

— Не очевидно. Пищаль не убивает мгновенно, у волшебника есть время регенерироваться, а автомат этого времени не дает. Это важно! Это меняет всю тактику боя, ты должен был сказать об этом!

— Я говорил об этом Агафону. То есть, не совсем об этом, я пытался рассказать, что такое автомат, и знаешь, что он сказал? Он сказал: "Я все понял, автомат — это очень хорошая пищаль, не будем больше говорить об этом". И все! И вообще, ни за что не поверю, что Дмитрий не имел никакого отношения к облаве на меня в Подольске. А если даже и не имел отношения, он по любому должен был знать о том, что там произошло. В конце концов, он сам выдал мне пистолет! А пистолет у меня отняли вместе с автоматом.

— Значит, это была не твоя ошибка, а его. Боевой монах ошибается только один раз. Ох… как же больно…

— Когда ты придешь в норму?

— Я уже почти в норме. Полное восстановление занимает примерно сутки, но я могу вести бой уже сейчас. Пойдем куда-нибудь, а то холодно.

— Ты в материальном теле?

— Естественно. Иначе регенерация невозможна.

— Ты же замерзла совсем!

— Замерзла.

— Может, тебе укусить кого?

— Не нужно. Я не чувствую голода.

— Разве свежая кровь не ускорит восстановление?

— Не ускорит. Пошли отсюда.

Я с трудом распрямил затекшее тело и поднялся на ноги. Странное дело, когда долго сидишь в неудобной позе, ноги затекают, невзирая на нематериальность. А это еще что такое?

Здоровенная кавказская овчарка уверенно шла по моему следу.

— Зина, — выдохнул я, — уходи в нематериальность! Быстро!

— Что… я не могу! Я еще недостаточно восстановилась.

Собака учуяла близкое присутствие выслеживаемой добычи, коротко гавкнула, подняла голову и помчалась прямо на меня широкими скачками. Я ускорил время и одним прыжком преодолел метров пять, сократив дистанцию вдвое. Черт, я же нематериален!

Я успел отменить заклинание в самый последний момент. Тяжелое меховое тело ударило в грудь, я рухнул на спину, больно ударившись затылком, и увидел перед глазами оскаленную слюнявую пасть. Нет, собачка, ты зря радуешься, сейчас тебя ждет сюрприз.

Резкое движение руки, мышцы заныли от невыносимой боли, кость изогнулась, сейчас главное — не сломать собственную руку, ускоренное время — вещь хорошая, она прибавляет сил, но, к сожалению, никак не влияет на механическую прочность тела. Я замедлил движение и изменил его направление, так, чтобы моя рука не преодолевала давление собачьей лапы, а ускользала в сторону. Собака дернула лапой, пытаясь удержать неожиданно скользкую добычу, но собака движется в другом временном измерении, ей меня не удержать.

Я освободил одну руку и подсек переднюю лапу кавказца, пес медленно и неторопливо начал заваливаться на бок. Вторая передняя лапа приподнялась и зависла в воздухе, на морде начало проступать выражение недоуменной ярости. Поймав момент, я выдернул вторую руку и с силой ударил собаку по ушам. Движение получилось слишком резким, кисти рук протестующе заныли. Пес дернулся назад и это позволило мне высвободить ноги, я вскочил на ноги и застыл в нерешительности.

Проще всего убить собаку, но этот пес ни в чем не виноват, он просто выполняет свой долг. Но как я могу спасти себя и Зину, не причинив вреда ни в чем не повинной собаке? Обратить в бегство? Хорошая собака никогда не отступает без команды. Сломать лапу? Его усыпят. Извини, песик, но я не вижу другого выхода.

Удар ребром ладони в основание черепа припечатал пса к земле. Обычно собака такого размера даже не замечает подобного удара, но обычно ее противник не движется со скоростью вампира. Череп хрустнул и пес неподвижно замер, даже не взвизгнув.

— Зина, — тихо позвал я, — ты где?

— Здесь я.

— Пошли отсюда, и побыстрее. И не вздумай отменять невидимость!

— Знаешь, мама, — сказал я, — я должен тебе сообщить кое-что важное.

Мама важно закивала головой.

— Лучше поздно, чем никогда, — сказала она. — Я знала, что ты соберешься с духом и во всем признаешься родной матери. Давай, сынок, облегчи душу, тебе сразу станет легче.

— Хорошо, мама.

Я обрел нематериальность и прошел сквозь кухонный стол. Потом я прошел сквозь маму и уселся на табуретку напротив нее.

— Что скажешь? — спросил я.

— Больше не ходи сквозь меня, ты же знаешь, у меня больное сердце.

— Больше не буду.

— Как ты это делаешь?

— Ты веришь в волшебство?

— Издеваешься?

— Нет.

— Это волшебство?

— Оно самое.

— Что ты еще умеешь?

— Становиться невидимым.

— И все?

— Еще кое-какие мелочи.

— Например?

— Ускорять время.

— Как ты все это делаешь?

— Это волшебство.

— Я поняла, что это волшебство. Ты незаметно говоришь какие-то заклинания?

— Нет, говорить вслух не обязательно. Говорят, это помогает, но я еще не умею пользоваться этой технологией.

— Кто тебя всему этому научил?

— Зина.

— Она волшебница?

— Да.

— А Дмитрий Иванович и Татьяна Пафнутиевна?

— Тоже.

— Где они?

— Погибли.

— Погибли?! Как?!

— По глупости. Нарвались на ментовский патруль, обычная проверка документов, Дмитрий начал колдовать, менты занервничали. Начали стрелять.

— А ты?

— Остался жив.

— Вижу. Господи!

Мама залезла в шкафчик и вытащила бутылку армянского коньяка, которая стояла там с незапамятных времен в ожидании важного повода, который все никак не представлялся.

— Открой, пожалуйста, — сказала она, — здесь пробка очень тугая. Не могу поверить… ты не ранен?

— Нет. Я сразу стал нематериальным и пули прошли сквозь меня.

— Они стреляли в тебя?!

— Да.

— А Зина? Она не ранена? Она так плохо выглядит!

— Она умеет регенерировать. С ней уже почти все в порядке, завтра она будет совершенно здорова.