– Спасибо!

– Как там Иван, почему не он приехал? – спросила девушка.

Егор посмотрел на чернявую красавицу и в который раз по-доброму позавидовал брату – любит его Велемудровна-то!

– Он, княгиня, сейчас по Эрэфии скитается, ищет волшебные вещи всякие. Нам домой путь надо открывать.

– Да-да, знаю, – еле слышно проговорила она. – Вот и славно…

– Еще у меня есть просьба.

– Все, что угодно, для моего спасителя и славного героя.

Дембель даже зарумянился от такого обращения.

– Я привез больную старушку. Вещунью Скипидарью. Устроить бы…

– Разумеется! Мы здесь наслышаны о ее даре. Не волнуйся.

Спустя несколько часов Емельянов-младший повел легендоградских воинов на битву с мангало-тартарами. Шли ужасающе медленно, потому что на сей раз полдружины составили пехотинцы-лучники.

«Лишь бы не опоздать», – мысленно твердил Егор, то и дело натягивая вожжи своей каурки. Лошадь чувствовала спешку хозяина и проявляла не свойственную тяжеловозам прыть.

– Вот прикол, – шептал беспокойный дембель. – Совсем недавно был вшивым ефрейтором, а сейчас возглавляю немереную кучу народа. Тут бы всякие капитаны Барсуковы мигом свои фуражки сожрали. Как там тот же Барсуков любил шутить? «Ефрейтор Емельянов, ну что вы за дубина народной войны?» Будто Толстого читал.

– Чего ты там бормочешь? – Колобок очнулся от каких-то глубоких дум.

– Говорю, неотвратимо занесена над супостатом нашим дубина народной войны.

– Это ты красиво загнул, – одобрил Хлеборобот. – Наверняка не сам придумал.

Послушайте сказки народные, и вы поймете, с кем имеете дело. Педантичные и зачастую угрюмые немчурийцы сложили истории о храбрых и находчивых портняжках, странных деспотах-королях, работящих золушках. Рассеяне, люд беспечный, но душевный, прославил дураков, которые неизменно оказывались умней мудрецов, воспел сиротку, у которой кроме коровы никого нет, а также развел целый зверинец хитрых, глупых, честных, сметливых, щедрых и жадных животных.

Есть сказки и у мангало-тартар.

Степняки веками складывали истории о том, как один грабит другого, угоняя чужое стадо в свой курень. Хитрый обманывал простака. Отец выгонял из дома сына, которому снилось, что он станет ханом. Сильный отбирал жену слабого. В общем, суровый быт диктовал жестокие сказки.

Нет, безусловно, в большинстве этих историй побеждала справедливость. Но расправа правого над неправыми иной раз заставляла усомниться, нужно ли торжество обиженного.

Тандыр-хан испытал унижение в юности. Когда скончался его отец, дядьки отобрали у племянников и золовки улус Достар-хана. «Вы потеряете богатство сиятельного хана, – сказали они. – Враги разорят ваши стойбища и угонят вас в рабство».

И действительно, зачем ждать, когда что-то предпримут враги. Лучше все сделать самим.

Молодой джигит не простил родичей. За пять лет он вернул себе улус, потом отобрал их богатства. Многие расстались с жизнью. Потому что есть справедливость в степи!

На склоне лет Тандыр-хан стал все чаще вспоминать юность и борьбу. Хитрость и умение повести за собой людей подтолкнули его к большим завоеваниям. К моменту, когда Тандыр принял титул повелителя степи, он перестал быть просто ханом. Он уже не был человеком. Подобно маленькому снежку, который становится основой большого кома, катящегося с горы, Тандыр стал ядром воинственной степи.

Кто-то называл его небесным бичом, которым боги хлещут зарвавшиеся племена и народы. Кто-то считал богом его самого. Разве мог простой человек провозгласить кочевникам: «Идите за мной, и мы вычерпаем своими шлемами Последнее море!»

Последним степняки называли море, омывавшее гнилой Закат.

Сейчас хану не хватало мудреца Дона Жу Ана. Кидаец много раз заговаривал с ним о том, что будет, когда бунчуки мангало-тартар поднимутся над всем миром.

В словах Дона Жу содержался немалый смысл. Когда Тандыр-хан станет повелителем сущего, в родные степи перестанут приходить обозы с отнятым у слабаков добром. Да, будет дань. Но не потому ли повелитель кочевников затеял нынешний набег, что увидел своих соратников нежащимися в добытой роскоши? Не разжиреет ли великий народ-завоеватель подобно волку, которого вдруг стали кормить сами бараны?

Кидаец предлагал брать противника без боя. Этим он приближал час, когда сильный хищник превратится в покладистого обрюзгшего толстяка. Здесь хитроумец либо был неправ, либо нарочно заводил хана в паучьи сети лжи. Поняв это, властитель степи захотел собственноручно переломить хребет мудрецу и оставить его в сырой яме подыхать. На всякий случай. Не принято, собравшись в поход, оставлять за спиной врага или глупца.

А Дон Жу Ан все же не был глупцом. Он говорил о мирном устройстве завоеванных стран. Здесь кидаец подсказал много дельного. Только всякое стремление удержать все как есть ведет к проигрышу. Любой порядок норовит превратиться в мешанину. Значит, задача Тандыр-хана не поддерживать, а устанавливать порядок.

Он подчинит себе всех. Если надо, то дважды.

Удивительно, что мангало-тартарский властелин рассуждал так же, как персиянский купец Торгаши-Керим. Этот погоревал-погоревал о пропавшем Абдур-ибн-Калыме да продолжил завоевывать необъятное Крупное Оптовище.

И персиянец, и главный кочевник верили, что, утвердившись над чем-то огромным, подмяв под себя все доступное пространство, они вырвутся на новый уровень.

Тандыр-хан после победы над миром был готов воевать даже с небесным воинством. Этим он и подходил Злебогу – черному Шайтану. Но Тандыр старился, тяжелел на подъем. Потому-то повелитель Пекла и подсказал ему, где взять молодильные яблоки.

В день, когда верный Уминай-багатур вернулся с тремя наливными плодами, войска мангало-тартар узрели чудо – из белого ханского шатра к ним вышел молодой статный джигит. У старых соратников небесного бича защемило сердце: они вспомнили несправедливо ограбленного сироту.

Рыжие косички из-под шапки-малахая. Юное лицо, обезображенное шрамом. О, это след кнута одного из вероломных дядьев. Тот самый юноша, у которого осталась лишь ветхая юрта, чалая кляча, кнут… да мать с братьями и сестрами.

Перед кочевым воинством на ханском помосте стоял живой символ, воплощение многократно повторившихся сказок – недооцененный глупыми врагами одиночка, коему суждено подмять под себя если не мир, то половину.

– Верные мои дети! – Голос хана звенел, подобно тетиве доброго лука. – Вечному небу угодно, чтобы наш народ поставил на колени остальные племена. В меня вдохнули вторую жизнь. Всех возьмем, станем править!

– Слава Тандыр-хану! – взревела толпа.

Прилетевший с востока ветер трепал белые бунчуки. Берегись, Эрэфия.

Иван Емельянов сделал все, как надоумил кидайский мудрец. Поехал по заветной тропинке, нашедшейся именно там, где указал Дон Жу. Добрался до развилки затерянных дорог и поросшего мхом камня. Оттер лицевую сторону, прочитал:

Мертвым быть не хотелось, а к девкам наоборот. Дембель не без угрызений совести направил жеребчика-серка прямо. Лошади читать не обучены, тот и побрел.

Предсказание кидайца сбылось: лес стал темнее, дремучее, хотя небо распогодилось и в кои-то веки выглянуло солнце. Конь заволновался, чуя неладное. Наконец путник очутился на хмурой полянке, где спрыгнул наземь. Привязал коня к ветке покрепче, стараясь не смотреть в большой печальный глаз, с укоризной косящийся на него. Взял походный мешок с куньим плащом и отправился дальше пешком.