— Объяснение у меня есть, — заверил Шрам. — Да не про твою честь, хотя какая у тебя честь, право слово…

Ворон отвернулся. Оскорбления его не задевали, а поведение некогда грозного, сильного и смертельно опасного врага начало напоминать то, что демонстрирует задира в песочнице.

В состоянии очень плохого стояния на подвиги Ворона не тянуло точно, и единственное, на что он надеялся, — КПП рядом, а Зона сожрала достаточно жизней, и ничего плохого и неожиданного не произойдет. А еще он рассчитывал на Дениса, конечно же. Тот однажды уже вытащил его практически на себе, значит, и теперь не бросит.

— Дух, ты присматривай за этим рыцарем без мозгов в маске смерти, — попросил Ворон.

— Это уж не сомневайся, — ответил боец. — Глаз не спущу.

— Что касается утащенных полицейских… — начал Ворон.

Денис осторожно сжал его здоровое плечо и сказал со всей уверенностью:

— Не стоит нам сейчас в крысиные норы соваться. Не в нашем состоянии, — и очень тихо, почти на ухо добавил: — Живых выведут.

— У нас патронов нет, — заметил Дух. — Почти совсем.

— Почти? — спросил Ворон и рассмеялся. — Ладно, бедолаги, тут до выхода-то доплюнуть можно. Доберемся.

Обратно по Профсоюзной улице в сторону МКАД потрепанная группа двинулась медленно, смотря по сторонам и прощупывая сканером каждый уголок. Ворон то ли привык, то ли боль действительно отступила, но идти ему стало явно легче. Он теперь шел впереди самостоятельно.

В отсутствие эмионика московское зверье не спешило заступать им дорогу, а аномалии расцветать буйным цветом на каждом шагу. Когда сканер высветил несколько красных точек, Ворон сначала глазам не поверил, поднял руку и отобрал у ближайшего бойца бинокль.

Слева от дороги паслись мутанты, похожие на вепрей. Выглядели они опасными, но на людей внимания не обращали.

Удлиненная лобастая голова заканчивалась пятачком. Над верхней губой выдавались клыки. Кажется, глаз у них имелось несколько, но Ворон не стал особенно разглядывать. Вместо копыт на ногах мутантов было по три птичьих пальца.

— Это кто? Свиньи? — спросил боец.

Ворон пожал плечами.

— На серых быкунов не похожи. Сдается мне, это нечто еще невиданное. Но раз пятачок имеется, пусть зовется сердеяк, — решил он и вернул бойцу бинокль. — Ладно, пошли. Пока они нас не трогают, мы на них не пялимся — по-моему, все честно.

Никита очнулся не сразу, сначала перед глазами долго мелькали цветные пятна, а в ушах звучали плеск, писк, шорох. Звуки то затихали, то едва не разрывали барабанные перепонки, словно голова являлась радиоприемником с неисправной настройкой уровня громкости.

Затем ему стало очень холодно — до дрожи. Никита помнил, как стискивал зубы, боясь привлечь к себе внимание, и очень хотел потерять сознание или хотя бы не думать ни о чем. Особенно о тошнотворном запахе, забивающемся в нос. Кажется, его мечта даже осуществилась.

Когда он открыл глаза, то очутился в почти непроглядной темноте. Где-то за стеной капала вода. Никита лежал на куче тряпья и перегноя. То есть он решил — это именно прелые листья, например, или рыхлая земля, ни в коем случае ничего другого!

Помещение, в котором он оказался, судя по временами прокатывавшемуся по нему эху, являлось большим. Кто-то застонал в конце него — протяжно и болезненно. Вслед за этим звуком раздался другой — цоканье по камню когтистых лапок, какая-то возня. Стон очень быстро оборвался, вместо него послышалось бульканье.

Никита закрыл глаза. В них все равно не было никакого проку, тем более белки могли блеснуть, если на них упадет луч света, да и насколько хорошо видели в темноте мутанты — еще тот вопрос. Выдавать себя столь по-глупому не хотелось. А еще он понял, что должен лежать очень тихо.

Никита все еще надеялся сохранить жизнь и сбежать. У него не осталось ни какого-либо оружия, ни сканера, но сейчас он был совершенно уверен: даже медленная смерть в «ведьмином студне» приятнее в сравнении с перспективой стать обедом для хищных мутантов-переростков.

Цоканье коготков прозвучало как-то уж слишком близко. Никита затаил дыхание, но сердце все равно стучалось о ребра набатом. Крыса просто не могла его не услышать, но почему-то прошла мимо, мазнув хвостом по колену.

Почему?.. Когда-то Никита выдвигал теорию, будто некоторые мутанты глухи, но именно сейчас, вблизи от смертельной опасности, в нее не верил. Да и стонущий пленник — почему его убили, если не из-за неосторожно изданного звука?

«Вопросы-вопросы… — Никита даже разозлился на себя. — Да потому! Загрызли, и все. Он мог, например, пошевелиться».

Крыса ушла достаточно далеко: Никита совсем перестал ее слышать. Он напрягал слух, но это казалось напрасным. Тем сильнее он испугался, когда до плеча кто-то дотронулся.

Так и получают инфаркт в молодом возрасте! Глаза он открыл, даже не задумавшись, насколько это опасно.

Почти вплотную к нему сидел на корточках Тиха и смотрел совершенно непонятным взглядом — пустым и расфокусированным. Он медленно приложил к губам подушечку указательного пальца и застыл, пока Никита не догадался кивнуть.

Тиха, не говоря ни слова, поднялся и снова застыл, ожидая, пока Никита встанет на подгибающиеся ноги. Удалось это только со второго раза. Тошнота тотчас подступила к горлу, но Никита вначале сдержал рвотные позывы, а потом, перетерпев, почувствовал себя лучше.

По идее, Тиха уже не являлся тем, о ком Никита помнил и скорбел. Однако находиться рядом с ним было много приятнее, чем с крысами.

Эмионики представлялись самой страшной угрозой московской Зоны во многом потому, что оказались гораздо разумнее, нежели предполагали ученые. Они имели свои амбиции, чуть ли не по захвату мира, воспринимали себя частью коллективного разума и умели управлять другими мутантами.

«А и пусть, — решил Никита. — Он хотя бы меня не съест».

Тиха протянул руку, взял его за запястье, и мир вокруг взорвался настолько яркими сочетаниями красок, что, не проходи Никита еще совсем недавно через визуальную аномалию, заорал бы в голос от неожиданности. Подумалось даже: а собственно, была ли та самая аномалия или эмионик как-то воздействовал на всю их группу? В конце концов, никто не знает, насколько далеко распространяются возможности «детей Зоны». Возможно, для того, чтобы втянуть человека в свой морок, эмионику не обязательно прикосновение.

Название «морок» Никите понравилось, и впредь он решил называть визуальную аномалию именно так.

В «мороке» Тиха выглядел совсем так же, как на старых фотографиях, которые хранил Никита. С лица и одежды исчезла грязь, взгляд казался гораздо более осмысленным.

Тиха потянул Никиту за собой, и тот пошел, совершенно ничего не боясь.

«Как бык на скотобойню», — промелькнуло в голове и тотчас исчезло.

Он не задумывался, где именно идет, и не пытался представлять все ужасы крысиной норы. Наверняка его оттащили в кладовую, в которой мутанты хранили «провиант». Никита сразу понял, что никого живого здесь не обнаружит, а искать друзей по несчастью бессмысленно, и закрыл эту тему для себя раз и навсегда.

Возможно, Тиха как-то контролировал его мысли и эмоции, поскольку ни страхи, ни опасения так и не овладели Никитой. То, что раньше заставило бы его паниковать, теперь просто приходило на ум и отметалось, как совершенно необоснованное накручивание себя. Как говорится: проблемы станем решать по мере их поступления, а коль не наступят, то никакие они не проблемы.

Иногда Тиха сжимал его руку, и Никита догадывался закрыть глаза. Упасть он не боялся, но все равно выдумывал всякие ужасы. Представлялось, как они проходят мимо оскаленных крысиных морд. Чувствительные носы улавливают запах, но установить его источник не в состоянии.

Чем-то эти фантазии напоминали просмотр в кинотеатре семь «Д» какого-нибудь фантастического блокбастера. Вроде и спецэффекты на уровне, а за себя не волнуешься, увлеченный происходящим на экране.