– «Тень Морфея», – в обрушившейся тишине голос прозвучал невероятно громко. – Отходим! – и в подтверждение своего приказа резко поднял руки, перекрестив запястья. Несколько «слов» из разработанного Вороном языка жестов заучивали все.

Его послушались даже быстрее, чем могли бы Духа. Впрочем, боец вовсе не возражал от попрания своих командирских полномочий. В Периметре имелось правило, которое соблюдали неукоснительно: проводник главнее всех.

Денис шел замыкающим, поддерживаемый Духом, который действительно решил не выпускать его из зоны своего внимания. Заворачивая за угол, он все же обернулся. По улице катился крупный «золотой шар» – медленно, словно никуда не торопясь.

– Это ты его вызвал?

– Очень в том сомневаюсь, – честно ответил Денис. Однако он точно знал, что это не случайность. – Стоит поторопиться, они скоро…

Договорить он не успел. Стоило «золотому шару» укатить дальше по улице, как небо прорвало. Ослепительный столб огня рухнул с низких облаков, хороня под собой выживших мутантов, останки, даже часть домов.

– Бегом! – закричал Дух, однако Денис сорвался с места и без его команды.

«Только бы в „иллюз“ какой не угодить!» – эта мысль была единственной и пришла в голову только на Неманском проезде, в нескольких шагах от КПП.

Денис судорожно огляделся. Он абсолютно ничего не помнил. Еще мгновение назад он видел столб белого света и вот оказался здесь. Попадались ли по пути мутанты или аномалии, какие – в памяти не существовало никаких подробностей. Лишь одно он знал точно: из тех, кто уходил с Кулакова, не пропал ни один. А еще он не мог избавиться от железобетонной уверенности: они не только выстояли и сохранили свои жизни, но и отразили атаку, выиграли, хотя это и казалось невозможным, и разозлили Зону.

– Дэн?.. Диня, это все, что ли?

Денис мотнул головой. Он все еще шел словно во сне. Шел не один – люди и Дух не в счет, они попросту не ощущались, ни у одного из них не имелось столь знакомой, волшебной синей воронки, их чувства (в основном растерянность и удивление) без труда прочитывались, и только Ворон оставался для Дениса загадкой. Он находился рядом, если закрыть глаза, то удалось бы представить, будто воочию.

Именно поэтому, когда Ворон резко поднял руку, Денис упал, а заодно и прихватил с собой Духа. Боец не сопротивлялся, у него чуть ли не с первого вхождения в Периметр выработался инстинкт, очень похожий на тот, который был у Дениса: подчиняться, не думая.

Раздалась автоматная очередь, в отдалении на асфальт рухнуло нечто грузное, кто-то подскочил, помог подняться – кажется, давешний сталкер.

– Порядок?

Отвечать не хотелось. Вместо Дениса это сделал Дух. Боец раздавал еще какие-то распоряжения, а у него самого, похоже, кончились последние силы. Ворон тоже больше не ощущался. Совсем.

Она шла по коридору: тонкая, хрупкая, уверенная в себе, целеустремленная. Волосы, забранные в небрежный хвост на затылке, раскачивались в такт шагам. Ворон рассчитывал встретить ее здесь, но не хотел сегодня. Он все верно понял в ту их первую встречу, разгадал хитрый план, который, по сути, был не столь и виртуозным, однако благодаря неожиданности и быстроте развития событий мог сработать (с кем-нибудь другим).

Ворон мысленно щелкнул себя по носу: незачем радоваться той единственной победе, если постоянно отставал на два, а то и на четыре шага, оглядывался, на воду дул, а главного агента врага записал в приятели и сделал на него крупную ставку.

Она приостановилась, посмотрела на него и улыбнулась – приветливо и тепло, не только губами, но и глазами. От этой улыбки стало жарко, а в груди заныло и заболело. Должно быть, он даже переменился в лице.

Она очень некстати решила подойти, и пришлось грязно ругаться про себя, собирая в кулак всю волю, потому что принятая ею за вожделение эмоция на самом деле являлась жгучей ненавистью и презрением. И дело даже не в обмане, о предательстве здесь и говорить было бы смешно: они чужие люди и априори ничего друг другу не должны. Методы, пусть и коробили, тоже оставляли равнодушным: Ворон не считал физическую близость чем-то интимным и отвергал пуританское и ханжеское отношение к плотскому удовольствию. Злило его другое: отношение к себе, как к обычному среднестатистическому скоту, готовому идти на бойню за морковкой в виде привлекательного тела и призывного взгляда.

– Пойдемте пить кофе, Ворон?

– Нет, благодарю.

Ему вовсе не хотелось слушать заверения или оправдания.

Она поджала губы и нахмурилась, при этом на лбу обозначились две параллельные морщинки, идущие вдоль переносицы, а глаза вдруг постарели. Ворон поймал себя на мысли, насколько же эта девушка много старше него самого, кажется, то фото датировалось… нет, он не желал запоминать тогда, случайно наткнувшись в Сети на древний снимок, и не хотел подсчитывать сейчас.

– Не злитесь на меня…

– Это ваша работа, – в тон ей продолжил Ворон. Голос звучал ровно, безразлично и холодно – именно так, как он и хотел. – Не утруждайтесь, прекрасная русалка, – последнее слово он специально выделил интонационно, и она за него ожидаемо ухватилась.

– Мне стоило догадаться по этому прозвищу, что ничего не получится, да?

Ворон пожал плечами.

– У Андерсена…

– При чем здесь великий сказочник? – перебил ее Ворон и вскинул бровь. – Есть более древние и мудрые знания об этой нечисти – живучие, несмотря на пришедшую с Востока дурь и насажденную Западом идеологию.

– И по ним русалки – всего лишь трупы утопленниц, да-да, я помню. – Вот теперь она была уязвлена. Возможно, даже в равной с ним степени. – Зачем бы вам в таком случае, Ворон, строить из себя…

– Кого? – он хмыкнул. – Рыцаря на дороге?

– Похотливого козла, решившего обаять тупую телочку, – бросила она и добавила после пары секунд, так и не дождавшись ответа: – Один-один.

– Два-один, – поправил Ворон, – в вашу пользу, сударыня.

Повернуться и уйти – самое верное сейчас. Он так и поступил, но не сделал и пары шагов, как на запястье сомкнулись горячие пальцы. Ворон дернул рукой, сбрасывая не столь и сильную хватку, однако остановился и снова взглянул на нее.

– Простите, – произнесла она серьезно.

– Вы вовсе так не думали. Я обаял вас с первого взгляда и до глубины души обидел, когда уехал. А еще сами бы вы никогда, это злой чародей заставил вас кинуться под колеса моего автомобиля, – подсказал Ворон. – Я не столь наивен, сударыня, и достаточно живу на свете, чтобы считать самого себя циничным мерзавцем. Приберегите сказки для пылких юношей с кризисом среднего возраста. – И, чтобы уж совсем поддержать игру, добавил: – Два-два.

– Три-два, – на этот раз поправила она, – потому что вы действительно обидели меня. Неужели вы думаете, будто я здешняя Мата Хари?

Ворон качнул головой и вздрогнул от прозвучавшего в конце коридора мягкого голоса:

– Ай, как славно! Вы здесь и вдвоем.

Сестринский не мог слышать их разговора, но Ворону (и, похоже, не только ему) стало крайне неуютно: словно стены исчезли, а он оказался посреди заснеженного поля, полного пожелтевших мертвых стеблей, на радость резкому ледяному ветру, пронизывающему до костей.

– Моя дочь, Анастасия Сестринская, – представил профессор.

«Ну что ж, она по крайней мере назвала свое настоящее имя», – подумал Ворон. Только вряд ли подобная честность подкупила его: мало ли на свете Насть? Так же, как и Игорей – миллионы.

Он молчал, когда они втроем шли по коридору к лаборатории. Сестринский смотрел внимательно и, кажется, понимающе. Вряд ли он опустился бы до такой подлости, чтобы подкладывать дочь под первого встречного, пусть встречный и блудное творение, жаждущее свободы и не испытывающее даже элементарной благодарности. Скорее, девочке захотелось порезвиться.

Ворон тихо фыркнул на последнюю мысль: нашел девочку! Анастасия, конечно, может быть и приемной дочерью, но вряд ли. Почему-то казалось, Сестринский немного расист, вернее, генетик, верящий в гениальность, передающуюся по наследству вместе с кровью (собственно, и неудивительно для прошлого столетия). А в те времена обзаводились детьми рано.