За первые часы занятий паутина превратила меня в настоящую боевую машину. Можно подумать, что это предел, достижимый для человека, но я знаю, что это не так. Впереди есть еще продвинутый курс и он далеко не последний на пути к боевому совершенству.

Я обратился к хранителю этого места с просьбой начать продвинутый курс. Но в ответ я услышал совсем не то, что ожидал услышать.

— Ты еще не готов получать новую информацию, — произнес бесплотный голос в моем сознании. — Вначале ты должен усвоить знания, которые уже получил. Приходи через год по времени твоего мира.

— Твои знания нужны мне сейчас, — возразил я. — Те существа, что убили Павла, охотятся и за мной. Если ты не дашь мне знаний, которых я прошу, я буду беззащитен перед врагами.

Впервые на Вудстоке мне показалось, что я уловил какой-то отблеск эмоций в голосе планеты.

— Познав то, что ты хочешь познать, ты все равно останешься беззащитным, — заявил голос. — Тебе нужно нечто особое.

Вот это да! На такую удачу я и не смел рассчитывать.

— Тогда дай мне то, что мне нужно, — попросил я.

— Твой мозг может не выдержать, — сказал голос, — ты называешь это состояние словом «шизофрения». Я не могу гарантировать, что после обучения ты сможешь его избежать.

— Какова вероятность того, что я сойду с ума? — спросил я.

— Смотря сколько знаний ты позволишь мне вложить в тебя. Сейчас шизофрения исключена, но если ты за один присест познаешь все, что хочешь познать, она будет гарантирована. Я не могу взять на себя ответственность.

— Ответственность перед кем?

— Странный вопрос. Перед самим собой, конечно. А перед кем еще может быть ответственность?

— Ну… перед близкими, родными, друзьями…

— Ах, да… — голос как бы хмыкнул. — Извини, я забыл, что разговариваю с существом другой расы. Нападение вывело меня из равновесия. Обычно я не позволяю ученикам подвергать свой разум опасности, но для тебя я сделаю исключение. На какой риск ты готов пойти?

— В смысле?

— Какое значение вероятности сумасшествия для тебя допустимо?

— А какие альтернативы?

— От нуля до единицы, весь спектр.

Хорошее предложение. Какова вероятность безумия, с которой я готов примириться? Я так и не смог ответить на этот вопрос.

— Я вижу, ты не можешь сделать выбор, — констатировал голос. — Я рекомендую значение одна сотая. Величина не настолько большая, чтобы принимать ее во внимание, но, в то же время, ты получишь весьма неплохой теоретический багаж. Защитники порядка голыми руками тебя не возьмут.

— Ты знаешь, кто такие защитники порядка?

— Я знаю почти все в этой вселенной.

— Ты расскажешь мне?

— Ты хочешь от них защититься или ты собираешься с ними воевать?

— Разве это не одно и то же?

— Это совсем разные вещи. Скоро ты поймешь, что в пространстве Сети то, что ты называешь войной, невозможно.

— Тогда зачем они убили Пашку?

— Они считают, что этот случай должен стать исключением.

— Почему?

— Со временем ты все поймешь, а сейчас новое знание только помешает. Не забывай, твой мозг перегружен. Отдохни хотя бы пару месяцев, а потом, если будет крайняя необходимость, ты снова сможешь учиться. Если крайней необходимости не будет — лучше подождать год или чуть больше.

— Может, тогда мне лучше вообще не учиться?

— Это твой выбор. Но сейчас они возьмут тебя голыми руками.

— Несмотря на все, чему ты меня научил?

— Ничему серьезному я тебя не научил. Это все мелочи, дилетантов пугать. Серьезные вещи в твой мозг вообще не поместятся.

— А как же то, чему ты собрался меня учить?

— Это лучше, чем ничего. Но достаточно пустой болтовни. Ты готов получить знания?

Я немного поколебался, но все — таки решился.

— Готов, — сказал я.

— Вот и хорошо, — констатировал голос. — Ну все, отправляйся домой.

— А как же занятия? — не понял я. — Ты передумал меня учить?

— Все необходимые знания вложены в твой разум.

Я прислушался к своим ощущениям и не заметил в себе ничего необычного.

— Ты и не заметишь, — сказал голос, — пока не придет время. Ты будешь постепенно понимать то, что знаешь, иначе твой мозг не выдержит.

— Но ты можешь хотя бы намекнуть, что именно я узнал? — спросил я.

— Могу, но не буду. Ты можешь уходить.

— Ты меня гонишь?

— Я никого никогда не гоню. Но тебе больше нечего делать в моем мире. Прощай.

Некоторое время я пытался продолжать разговор, но голос не отзывался. Мне пришлось уйти.

На следующее утро мы с Женькой сидели в переговорной. Мы молчали, необходимости говорить не было, все было ясно и так.

Я смотрел на Женьку и видел неощутимые для обычных людей флюиды, источаемые его разумом.

— Как жена? — спросил я. — Она вчера очень беспокоилась.

— Нормально, — сказал Женька. — Представляешь, она думала, что я у любовницы! Пришлось объяснить ей наглядно, что она не права.

— Побил ее, что ли?

— Да иди ты! Я же вижу, ты теперь тоже чуть — чуть эмпат. Ты прекрасно понял, о чем я говорю.

— Ну да, понял. Знаешь, в эмпатии есть и свои недостатки, шутить, например, труднее.

— Шутить не труднее, просто шутки у тебя дурацкие. Как начнешь вещать Что-нибудь с серьезным видом, сразу и не поймешь, серьезно ты говоришь или пургу гонишь.

— Теперь поймешь.

— Теперь-то конечно. Ты как, круто драться научился?

— Ты и так все видишь.

— Вижу. Черт! Но надо же о чем-то разговаривать!

— А зачем? Все и так понятно. Лучше скажи, что теперь делать будем?

— Не знаю, думать надо. Пашкино тело к тебе вернулось?

— Нет, оно по-прежнему в стасисе. Думаю, навечно.

— Это хорошо. Одежду его выбросил?

— Пока нет.

— А чего тормозишь? Надеешься, что он вернется?

— Нет, надеяться бессмысленно. Даже не знаю, почему не выбросил, как-то рука не поднимается.

— Надо выбросить. Его искать начнут.

— У него семья была?

— Не знаю. Да и не хочу узнавать, если честно. Когда не знаешь, на душе спокойнее.

— А совесть не мучает?

— Пока не особо. Вот если вдруг выяснится, что у него осталась беременная жена и трое маленьких детей, вот тогда совесть обязательно замучит.

— Заслонив лицо ладошкой, притворившись безымянным… — процитировал я Егора Летова.

— Да иди ты! — воскликнул Женька. — Ну, допустим, мы знаем, что у него осталась семья. И что делать? Прийти и сказать, типа, извините, мадам, но мы вашего мужа втравили в одну историю, он погиб, но вы не волнуйтесь, мы Что-нибудь обязательно придумаем. Так, что ли?

— Не знаю, тебе виднее, ты же у нас психолог.

— Да какой я психолог… Чувствовать чужие эмоции — это круто, но опыт практической работы ничем не заменить. Не знаю я, что делать, да и знать не хочу, если честно.

— Испугался? — предположил я.

— Да нет, не испугался, — сказал Женька. — Скорее, обалдел.

— По-моему, пора начинать действовать, — решительно сказал я.

— Как действовать?

— У нас сейчас четыре терминала. Два оставляем себе, два отдаем… ну, не знаю, ученым каким — нибудь крутым, что ли…

— И где ты возьмешь крутого ученого?

— В интернете можно поискать. Или сразу в Сети.

— Сеть выдаст список из одних инопланетян.

— Можно конкретизировать запрос в рамках Земли. Когда мы с Пашкой разговаривали, он попросил меня выдернуть из Сети какое-то уравнение имени кого-то нашего, земного, так Сеть сразу выдала информацию, причем в земных обозначениях. Обычные земные формулы.

— Подожди! Получается, что Сеть все знает о Земле? Ну-ка…

Женька потянулся к терминалу, взял его в руку и несколько секунд напряженно вглядывался в школьный пенал, обмотанный проводами.

— Слава богу, не все она знает, — произнес он с облегчением, — и то хорошо. Ну-ка, попробуем… Свет мой, зеркальце, скажи, кто у нас на Земле самый крутой ученый?

Женька надолго замолчал. Судя по его вазомоторным реакциям, Сеть что-то ответила.