Институт Исследования Зоны занимал два стеклянно-бетонных здания, прилепившихся друг к другу и настолько обросших всевозможными переходами и лестницами, что практически слились в одно. В каждом насчитывалось восемь надземных этажей и несколько подземных (лифт спускался до минус четвертого, но предположительно ниже еще находилось несколько помещений). Как когда-то, почти в прошлой жизни, говорил Выдра: никогда не угадаешь, какой на самом деле вышины такие научные центры. Они же иногда как айсберги: надземная этажность существенно уступает количеству уровней, находящихся под землей.

Ворон вырулил на стоянку перед главным входом. Понять, что это не какой-то второстепенный подъезд, а именно главный, легко удавалось по его размерам. Двери возвышались до второго этажа. Козырек начинался там, где, по идее, должен находиться пол у третьего. Толстые колонны из зеленого мрамора придавали невероятно помпезный вид.

— Ну, пойдем.

Их путь лежал совсем в другое здание, но проще всего припарковаться казалось здесь. Более того, ни у кого это не вызвало бы лишних вопросов.

Денис вылез первым, оглядываясь и вдыхая совершенно неповторимый аромат хвои, висящий над всей территорией института. Ворон вышел следом и, щелкнув кнопкой на брелоке, поставил автомобиль на сигнализацию. Спустя некоторое время он поправил ворот рубашки, а на самом деле нащупал под ней небольшой медальон, надавил на него и подтвердил команду системе безопасности автомобиля.

— Думаешь, нам здесь может угрожать опасность? — спросил Денис.

Ворон пожал плечами.

— Вообще-то нет, но я не хочу делать исключения. Исключения — прямой путь к халатности.

Корпус, к которому они направились, располагался в двухстах метрах от главного здания. Двухэтажное небольшое строение более всего напоминало детский садик. Вся надземная часть его была отдана под архив, а вот в подвале находились и мини-лаборатории, и несколько изолированных камер, оснащенных системами видеонаблюдения и звукозаписывающей аппаратурой. В одной из них сидел напарник убитого, некто Никита Гранин.

— Вообще-то это называется похищением, — заметил Денис. — И удержанием помимо воли.

— А ты так уверен, будто именно «помимо воли»? — усмехнулся Ворон. — Те, кто обеспокоен собственной свободой, так себя не ведут.

Наблюдатели расположились в камере по соседству. В комнате находились рыжий техник и Нечаев. Ворон, войдя, поздоровался с ними кивком головы.

— Что-то интересное? — спросил он.

— Никак нет, — по-военному ответил техник и, вероятно, наблюдатель по совместительству.

— То есть он не спрашивал, кто вы, где он и сколько еще продолжится его изоляция? — поинтересовался Денис.

— Никак нет.

Ворон направился к мониторам и, ухватив по дороге стул, уселся на него, оседлав словно лошадь. Уложив на спинку скрещенные руки и пристроив на них подбородок, он начал внимательно наблюдать за заключенным. Уточняющих вопросов он не задавал, впрочем, Денис спрашивал за обоих.

— Он пытался установить хоть какой-нибудь контакт?

— Никак нет, — в третий раз повторил рыжий. — Он всем обеспечен. Кормят его четырежды в сутки. По утрам и вечерам он делает зарядку, в остальное время читает.

— Вы даете ему книги?

— У него на столе блокнот и письменные принадлежности, в него он может записывать свои пожелания.

— И каковы эти пожелания? — удивленно спросил Денис.

— «Белые ночи», «Преступление и наказание» Достоевского, полное собрание сочинений Алексея Толстого и «Великий канцлер. Князь тьмы» Булакова.

— Почему черновик, не «Мастер и Маргарита»? — словно невзначай спросил Ворон.

Рыжий пожал плечами.

— Поинтересуйтесь сами, — предложил Нечаев.

Ворон покачал головой и продолжил смотреть на узника, сидящего за столом и вперившегося в старую на вид, толстую книгу в темно-зеленой обложке. Внешне он казался довольно молодым и абсолютно ничего особенного собой не представляющим.

— Что вы там высматриваете? — спустя четверть часа не выдержал Нечаев и встал позади Ворона. Тот передернул плечами, но отойти не попросил, хотя не выносил, когда кто-нибудь нависал над ним или слишком приближался.

— Наблюдаю и считаю. На прочтение двух страниц он тратит в среднем от десяти до пятнадцати секунд. Что это за книга?

— Достоевский, — пояснил Рыжий, — до этого был Толстой. Просто зависть берет.

— Какая-нибудь техника быстрого чтения? — предположил Нечаев.

— Илоны Давыдовой, — усмехнулся Ворон. — Крутили в моем детстве-юности такую рекламу, вы, должно быть, тоже помните.

— Я больше по датам и цифрам, — признался Нечаев.

— Как долго он так читает? — спросил Денис.

— Весь день с паузами на еду.

Никита на удивление быстро притерпелся к своему положению. Его не только не беспокоила неизвестность, в глубине души он даже радовался заточению и неосведомленности. По крайней мере в подвале некоего дома, находящегося в городе, название которого Никита благополучно проспал, он чувствовал себя в безопасности, а от одной только мысли, что убийца мог знать, где он живет, сердце в груди начинало частить.

Убийца выследил Дима, значит, рано или поздно пришел бы и за его напарником. С другой стороны, пробраться в нахабинский курятник казалось проще, нежели в напичканный электроникой офис. Или нет?

Похитители обращались с ним даже не сносно или терпимо, а хорошо: кормили четыре раза в сутки, ни в чем не отказывали, а главное, приносили книги. Каждое утро Никита писал им записки и подсовывал их под дверь. Позже в небольшое окошечко просовывали поднос с тарелками и графин с соком, а также книги.

За все время — а по подсчетам Никиты прошло около недели — с ним ни разу не заговорили, не спросили ни о чем, даже с помощью такой же записки, и ничего не объяснили. Если бы не еда и книги, он подумал бы, будто о нем попросту забыли.

Содержали его в подвале, но это Никита понял только потому, что единственное узкое окошечко располагалось под самым потолком. Достать до него не представлялось возможным, даже встав на стул. На этом сходство с привычным каменным мешком, которое описывалось множеством авторов и показывалось режиссерами, заканчивалось.

В распоряжении Никиты находилась даже не отдельная комната, а целая квартира. Без кухни, правда, но она ему и не требовалась. В просторной комнате располагалась удобная кровать, диван и пара кресел, не считая двух стульев у широкого стола, за которым удалось бы разместиться вчетвером. Вдоль самой длинной стены (пять с половиной шагов) стоял шкаф-стенка, популярный в восьмидесятых годах двадцатого века. В нем отыскалось несколько комплектов постельного белья, десять пар носков, пять трусов и маек, девять рубашек и пара джинсов. Размеры не подходили, что слегка притушило одолевавшую Никиту паранойю (специально под него подвал не оборудовали), но судя по количеству одежды, квартировать ему предстояло еще долго.

На полу лежал палас с рисунком, сильно напоминающим шахматную доску. Все стены, кроме той, у которой располагалась стенка, были завешаны коврами (недорогими, на прорезиненной основе, но не привередничать же по этому поводу). А еще — и почему-то именно эта деталь выбивала из колеи посильнее всего остального — обои в веселенький разноцветный горошек облепили потолок.

Рядом с входной дверью, железной, находились три другие — деревянные, покрытые белой акриловой краской. Вели они в ванную, туалет и кладовую с коробом для грязного белья, коробками с бытовой химией и стиральной машинкой. Личной прачки для Никиты не предусматривалось, а жаль. Особенно умиляли его натянутые под потолком лески для просушки выстиранной одежды.

В общем и целом узилище не сильно уступало по площади дому в Нахабино. В тесноте Никита себя точно не чувствовал, а выходить на улицу не стремился.

Света здесь хватало: на каждой стене висело по два бра в виде цветочка, а на столе стояла настольная лампа, что ни на есть советского образца: с такими в застенках НКВД пытали, не иначе. Видимо, его похитители обладали изрядным чувством юмора, раз не только отыскали подобный раритет, но и принесли в такую обстановку.