Начал Егор:
– Ну, ты помнишь, как Барсукова клинило на гигиене? Заловил он в столовке Ермека Абишева. Орет: «Когда, я вас учил, надо мыть руки?» Ермек ему: «До еды». А этот: «Не до еды, я сказал, а перед едой!»
Иван не остался в долгу:
– Да, казахов он наших гонял. Наверное, личное что-то. Мне ребята другую историю травили. Якобы несколько лет назад капитан выстроил взвод, который сорвал сроки отправки груза по железке, и заявил: «Давненько хотел довести до твоего сведения стихотворение типа басня». После чего рассказал «Квартет», но в каждую строчку умудрился вставить не менее трех матов. Я сам пробовал. Не получается. Выходит, Барсуков у нас – талант.
И хотя все эти байки были перетряхнуты не в первый раз, а кости командиров перемыты еще в армии, ребята с удовольствием тратили время. Лучше уж вспоминать глупые анекдоты, замешанные на вранье, чем зацикливаться на сумасшедших проблемах, поставленных маньяком-боялином.
Запели по второму кругу. Тематика опять постепенно съехала на взаимоотношения с противоположным полом.
– И вновь продолжается секс, и сердцу тревожно в груди!.. – самозабвенно вопили близнецы.
Потом Старшой вспомнил про шизанутую газету. Почитали оттуда, поржали всласть:
ШЕСТВИЕ-ПРОИСШЕСТВИЕ. Массовой дракой участников закончился марш во имя примирения и согласия.
АВАРИЯ. Узкопопая девочка послужила причиной засорения канализационной системы.
СКАНДАЛ В ТЕАТРЕ. Пьяный суфлер подсказывал Гамлету матерные частушки!
И не сказать, чтобы уж очень забавно спятили «Алименты и Артефакты», просто бывает у людей такое состояние, в котором лучше смеяться, иначе придется плакать.
– Не к добру ржем, – заметил Егор.
– Фигня, – отмахнулся Иван. – Зацени, тут еще статья про осенний призыв…
Так и пролетел день в застенках неведомого мира.
На закате, когда в каморке стало совершенно темно, узников посетил охранник. Он заменил кадку для нечистот и принес пару кружек медовухи.
– Выпейте, ребята. Одному из вас завтречко на погибель отправляться.
– Спасибо, – язвительно сказал Иван. – Ты тоже живи долго и счастливо.
Охранник удалился. Старшой хотел было вылить хмельную жидкость, но Егор произнес тост:
– Давай, братка, за то, чтобы мы выпутались.
Медовуха чуть горчила, но откуда здесь нормальная выпивка?
Скипидарья триста раз пожалела, что решилась вмешаться в ход событий. Весь день она с нетерпением ждала Шарапку, а тот все не шел. Гадание не клеилось. Карты пророчили сущую ерунду, внутри хрустального шара клубилась серо-буро-малиновая пелена. Бабка просила посетителей зайти завтра, потому что не привыкла халтурить. Честность – вежливость прорицательниц.
Второй день стояла пасмурная погода. Скипидарья раздвинула занавеску и несколько часов проглядела в окно. Дождевые подтеки превратили двор в набор разноцветных пятен, но старушка рассматривала совсем не их. Ее особый взор метался по неведомым лабиринтам, ведущим в будущее, неизменно натыкаясь на тупики.
Из волшебного поиска ее вывел звонок колокольчика.
На пороге топтался Шарапка. С красным ухом, зато счастливый.
– Бабушка гадалка, меня в дом боялина взяли! Конюху помогать, – похвастался он, зайдя в прихожую.
– Рада за тебя, – улыбнулась ворожея. – Все сказал, как я велела?
– Все, бабушка!
– Ну-тка, передай весь разговор с Драндулецким, – велела Скипидарья, усадив гостя за стол.
Малец добросовестно воспроизвел беседу, снабдив ее красочными подробностями. Бабка подалась вперед:
– Шарап, сейчас я задам тебе очень важный вопрос и прошу тебя, будь честным. Когда ты рассказывал про змееборца, ты назвал имечко? Ты дал боялину понять, кто именно умелец воевать с драконами?
Щеки паренька загорелись, глаза округлились, он вжал вихрастую голову в худые плечи:
– Не казни, бабушка, забыл! А ведь ты дважды повторила про Ивана-то!
Шарапка разревелся. Он считал себя самым ничтожным из глупцов. Так подвести добрую ворожею!
Скипидарья гладила мальчишку по голове и ругала себя последними словами.
Вот и вмешалась, старая мотыга. Змия будет воевать не удачливый красавчик, а несчастный увалень.
Глава шестая
В коей один брат идет воевать с драконом, а второй сидит в темнице, но тоже не скучает
В каждом положении отыщется что-нибудь утешительное, если хорошо поискать.
Д. Дефо
Боялин Люлякин-Бабский не любил проигрывать. После несостоявшегося заседания он сидел дома и хандрил. Была у него такая особенность: если что-то не задалось, он впадал в болезненно возбужденное состояние до тех пор, пока не отыскивал приемлемое решение проблемы.
Как ни крути, а Станислав Драндулецкий утер ему нос. Это злило. Наглая выходка соперника требовала соразмерного ответа. Полкан бродил по комнатам, размышлял и учинял небольшой погром. Не так стоит стул? Уронить его. Замечена пыль на комоде? Натыкать слугу носом. Завял цветок? Перевернуть горшок, рассыпать землю по коврам. Боялин раскидал по кухне кастрюли (не так стояли), выпотрошил три сундука (слишком много ненужного барахла) и выпорол служку (неопрятно одет). На языке Люлякина-Бабского эти мероприятия назывались наведением порядка.
Полкан не буянил. Все происходило по-деловому. В такие минуты жена предпочитала от него прятаться. Честно говоря, она вообще старалась лишний раз не показываться на глаза мужу. Его это устраивало.
Наведя порядок, Люлякин-Бабский выпил полкружки вина и почувствовал себя успокоившимся.
Развалившись в кресле, за огромные деньги купленном у иностранного купца, боялин принялся скрести рыжий затылок, стимулируя работу интеллекта. На полном лице появлялись то улыбка, то гримаса ненависти, то выражение спокойной уверенности.
Хлопнув себя по круглому пузу, Полкан произнес:
– Так. А ведь на терем Драндулецкого совершат нападение. Ох, совершат… Он же, поганец, к войне ведет. А мы послов вытащим, отмоем, извинимся, одарим, заболтаем… Гоже ли немчурийское нашествие допустить? А ну как натравит на нас кайзер латунское воинство? Мы закованным в железо рыцарям ничего не противопоставим. Не готовы.
Латунский орден давно пугал окрестные государства тем, что применял тяжелую броню и передовую тактику ведения сражений.
Полкан трезво оценивал силы родной дружины и хотел получить власть над мирным и богатым городом, а не над руинами, в которые рыцари могли бы превратить славный Тянитолкаев.
– Эй, кто-нибудь! – гаркнул боялин.
В комнату вбежал слуга.
– Как стемнеет, беги к Зарубе. Хочу его видеть. Тайно!
Заруба по прозвищу Лютозар был весьма примечательной фигурой в городе. По сути, он являлся всенародно известным бандитом, которого никто не мог вывести на чистую воду. Зато княжеские сыскари на всех углах говорили, дескать, с преступностью мы боремся, имена преступников известны, ведется следственная работа. Зарубе приписывались абсолютно все дерзкие и не очень преступления, но ни по одному княжий сыск так и не собрал доказательств.
Меж тем Лютозар действительно был причастен к большинству тянитолкаевских преступлений, просто он скрупулезно просчитывал свои ходы и не жадничал, подкупая свидетелей, охрану и самих сыскарей. К тридцати восьми годам Заруба подмял под себя практически все жулье города, почти отошел от участия в разбойных нападениях и грабежах, но для поддержания формы и просто из любви к искусству регулярно орудовал лично.
Разумеется, Лютозар мгновенно стал самым высокооплачиваемым преступником княжества. Если бы о Зарубе знал Иван Емельянов, он сказал бы, что этот разбойник дерет с клиентов, как Пугачева за корпоративную вечеринку.
Звезда криминала пожаловала в дом Полкана под покровом ночи. Люлякин-Бабский обернулся на стук распахнувшегося окна и увидел пред собой щуплого невысокого мужичка, выряженного во все черное. Штаны, рубаха и даже лапти были темнее сажи. В руке, обмотанной смоляной материей, лиходей держал укороченный цеп понятно какого цвета.
