Тогда это решение казалось Роланду единственно верным. Мудрец Дейкстра одобрил поступок Роланда, и Зорька, разумная не по породе, тоже одобрила. Ошибка Роланда состояла в том, что он не принял в расчет тугодумного Буцефала. И отсюда следует второй урок: перед тем, как нарушить обычай, надо хорошо подумать. Очень хорошо подумать, не ограничиваться поверностными рассуждениями, а изучить всю проблему до самых потаенных глубин, осознать во всей полноте, и лишь тогда принимать решение, разумное и взвешенное. И, скорее всего, это решение будет таким: сейчас обычай нарушать не нужно.

Размышления Роланда прервал голос Росинанта:

– Хозяин, ты уснул или умер?

– Ни то, ни другое, – ответил Роланд. – Просто задумался.

Он расправил антенну, наполнив ее кровью, и огляделся по сторонам. Вокруг расстилались верхние воды, было холодно, но терпимо. Далеко внизу маленьким оранжевым диском виднелся вулкан, края диска были рваными и нечеткими, это оттого, что жерло затянуто сверху толстым облаком поднятой с земли мути. Из-за этого не разглядеть, какое жерло сейчас извергает горячую воду с пузырями – старое или новое. Впрочем, расстояние между ними невелико, а значит, и разница невелика. Однако высоко акулы забрались. Как они только сумели?

– Молодец, Росинант, – похвалил Роланд акула. – Честно признаюсь, я не ждал, что мы спасемся. Мне казалось, вынести наездников из такого ада не в акульих силах.

– Спасибо, хозяин, – отозвался акул. – Это Зорька придумала. Она умная и любимая.

– Спасибо, милый, – произнесла Зорька, улыбнувшись. – Правда, Роланд, я хорошо придумала?

– Правда, – согласился Роланд. – А что именно ты придумала? Я, понимаешь, так испугался, что скукожил антенну и ничего не видел, пока воды не успокоились.

Зорька и Росинант синхронно захихикали. Они восприняли последние слова как шутку, Роланд уже привык, что когда он признается в трусости, никто ему не верит. А ведь это правда, Роланд действительно подвержен позорному чувству страха намного сильнее, чем это позволяют пределы допустимого для рыцаря. Раньше, когда Роланд был юн, он никогда не говорил вслух, что его отчаянная храбрость, которой восхищались многие взрослые – вовсе не храбрость, а расчет. Что на самом деле, бросаясь в рискованный перехват уходящего от охотников косяка, он боится до дрожи в присосках, но его разум понимает, что реальная опасность не так велика, как полагает глупое тело, но, все равно, тело трясется от страха, и это позор. Как-то однажды Роланд признался в своем позоре, просто проболтался, думая о другом, и тогда взрослые рыцари стали смеяться, и Роланд чуть не умер от стыда, прежде чем понял, что смеются они не над ним, а над тем, что они посчитали удачной шуткой. И тогда Роланд впервые понял, что признание в позоре само по себе не позор. Жаль, что Дуайт этого так и не понял. Если бы он мог сказать: "Знаете, братья и племянники, меня сегодня так напугал травоед, что я чуть не обгадился"…

– Не спи, Роланд, – сказала Зорька. – Дейкстра, разбуди Роланда!

– Дейкстра нет, – сказал Росинант.

Только в этот момент до Роланда дошло, что перед ним больше нет мудреца. Странно, что он не заметил, как это произошло. Надо же было так испугаться…

– Дейкстра нет, – повторил Роланд. – Дейкстра потерялся.

– Я видела, как он упал, – подала голос Джейн. – Это было, когда Зорька пошла свечкой вверх, я пыталась кричать…

– Резко было, – прокомментировал Росинант. – Я первый не решился.

– Тогда бы нас всех накрыло мутью, – сказала Зорька. – Вам, людям, хорошо, вы к мути привычные…

– Но-но! – машинально прикрикнул на акулу Роланд и подумал, что теперь, когда от всего племени остался один-единственный разумный человек (Джейн не в счет, она скоро утратит разум), глупо обижаться на сравнение с травоедом. Тем более что Зорька права, рыцарские жабры хоть и не так привычны к мути, как травоедские, но все равно гораздо менее чувствительны к ней, чем акульи.

– Роланд! – позвала Джейн. – Слышишь, Фиона попискивает? Может, посмотришь, что с ней случилось? Может, яйца растеряла, не попусти Джа.

– Сейчас посмотрю, – сказал Роланд. – Росинант, останавливайся, я слезу. Джейн, ты тоже слезай, поплаваешь, разомнешься.

Джейн с сомнением посмотрела вниз.

– Страшно, – сказала она. – Я никогда так высоко не плавала.

– Не бойся, – сказал Роланд. – Я тебя поймаю, если что.

А про себя подумал, что только тот, кому все равно, что думают о нем другие, обладает достаточной душевной силой, чтобы признаться в собственной трусости. Герой, ставший легендой еще при жизни, в чем-то подобен молодой матери, чей разум готов погрузиться в пучину безразличия. Оба стоят вне законов и обычаев, к ним обоим неприменимы обычные мерила и правила. И кто может однозначно сказать, хорошо это или плохо? Сам Роланд мог сказать по этому поводу только одно – это интересно.

Дейкстра медленно приближался к вулкану, постепенно опускаясь по мере того, как оседала муть, поднятая извержением. Он не шевелил ни руками, ни мантией, его вполне устраивало, куда и с какой скоростью течение влечет его тело. Он плыл в слегка нисходящем, почти горизонтальном потоке, и наблюдал.

Извержение было колоссальным. Ни в одном предании не упоминалось ничего подобного, и Дейкстра знал, почему. Потому что после таких катастроф не остается свидетелей. Он сам – редчайшее исключение, его спасло то, что в момент первого, самого мощного взрыва рыцарская скала прикрыла его от разрушительного удара взрывной волны. Его спасло то, что веревки порвались. Оставайся он на спине Зорьки до конца, сейчас он совершал бы свой последний путь в страну мертвых. Последние секунды перед катастрофой не отложились в памяти Дейкстры, но он твердо помнил, что они поднимались, а значит, первая волна, ударившая их, должна была выбросить акул и наездников из спасительного убежища в тени скалы и швырнуть в пучину буйства стихий, где у них не было никаких шансов. Точнее, один шанс был, но призрачный – резко рвануться вверх и подниматься вертикально с максимально возможной скоростью, чтобы выйти из опасной зоны до того, как две половинки волны, обтекающие скалу с разных сторон, сольются воедино. В момент этого столкновения они взрываются чудовищным хаосом мелких, но очень злых вихрей, каждый из которых обладает достаточной силой, чтобы сломать акулий позвоночник, подобно тому, как плоскобрюхий сом ломает челюстями ветви кустарников, добираясь до сочной мякоти, скрытой под толстой и жесткой оболочкой. Дейкстра смутно припоминал, что перед тем, как веревки не выдержали, Зорька совершила резкий маневр, но куда он был направлен, Дейкстра не понял. К этому времени он был ослеплен, оглушен и ничего не соображал, не понимал даже, где верх, а где низ.

Муть постепенно оседала, и в какой-то момент Дейкстра понял, куда делась рыцарская скала, бывшая его домом всю жизнь, от самого вылупления. Скала была на месте, но она перестала быть скалой. Она разрушилась, превратилась в россыпь обломков, и в первый час после взрыва муть скрывала ее целиком, именно поэтому Дейкстра и не узнал сразу родные воды. Никуда его не отнесло, вулкан, зловеще алеющий под грязевым покровом – это тот самый вулкан, что давал тепло и пропитание бессчетным поколениям рыцарей и травоедов, а потом вдруг решил отобрать все, что дал, и забрал их жизни, оставив старого Дейкстру в одиночестве. В том, что Дейкстра остался один, сомнений уже не оставалось – если бы выжил кто-то еще, они бы давно проявили себя, времени прошло более чем достаточно.

Дейкстра опустился на каменную глыбу, ранее бывшую маленькой частью рыцарской скалы. Та поверхность, на которой он стоял, раньше была стеной какой-то внутренней пещеры, но неумолимая сила вулкана разломала камень, закрутила и вывернула наизнанку. Странно, что одна из декоративных тарелок не отвалилась, а по-прежнему занимает место на бывшей стене, украшая ее непонятно для кого. Дейкстра подплыл к ней и легонько ударил в ее центр концом передней руки. Звук был глухим и хриплым. Тогда Дейкстра стер с тарелки налипшую грязь, ударил еще раз, и на этот раз тарелка отозвалась мелодичным звоном. Дейкстра посмотрел на свою руку и увидел, что она вся в грязи. Посмотрел, обо что ее можно вытереть, не увидел ничего чистого, всплыл повыше, чтобы не испачкаться еще сильнее, и заплакал.