— В том-то и дело, что весело, — подала голос Яра. — Таким всегда весело...

— Видимо, нужно, чтоб стало страшно... — ответила женщина, поглядев на нее.

— Нет, — покачала головой Яра, стаскивая капюшон и откалывая шпильки, которыми коса была закреплена вокруг головы. — Этого мало. Страх можно преодолеть, когда рядом много таких же. Один кто-то сделает вид, что не боится — и остальные туда же. Чтобы не показать, что боятся, что слабее...

— Так что же ты предлагаешь, девушка? — Риайо подошел к ним поближе, да и остальные оторвали головы от карты и бумаг, внимательно прислушиваясь к разговору. — Смертный страх?

— Нет, нет. То есть — а чего вы хотите? Заставить всех так бояться вас, что станет мир? Вы уйдете — начнется вновь, хуже. Дело-то не в том, правда?

— Да, — кивнул Риайо. — Этого мало.

— Если рвать сорняки, так с корнем. Где корень вражды?

Крылатый невесело усмехнулся, присел на край стола — кожистый «плащ» крыльев смел ручки, карандаши, скрепки и прочую канцелярскую мелочь.

— Ты мудра. Но и неопытна. Корень вражды в том, что мы слишком разные, мы и люди. Ты предлагаешь рвать корни Города?

— Чушь, — вскинула упрямый подбородок Ярослава. — Чушь! Вот мы стоим с тобой, и нам нужно одно — мир и покой. Вот мы стоим рядом, как друзья, и стоим плечом к плечу против одного, против войны. Вот там сидят и люди, и тенники, — девушка показала рукой в зал. — И все они против войны, за мир и покой! У тебя есть крылья и ты умеешь летать, а у меня — нет, но нужно нам одно. Так зачем же ты говоришь, что мы слишком разные?

Хайо никогда не подозревал, что его любимая женщина способна на такое красноречие. Щеки ее раскраснелись, волосы золотистым ореолом окружали нежное лицо с мягкими неброскими чертами, и казалось, что глаза Ярославы чуть светятся изнутри. Обычно светло-карие, оттенка гречишного меда, сейчас они казались золотыми, и как-то удивительно больно она была похожа на погибшую Виту-целительницу, так похожа, что у Хайо защемило сердце.

— Такие, как ты — сердце Города, госпожа моя рассветная, — в наступившей тишине сказал Риайо, соскользнул со стола, взял руку Ярославы и с поклоном прижал к своему лбу. — Пойдешь со мной, когда я буду говорить?

Яра окончательно смутилась, осторожно забрала руку и спрятала ее в карман комбинезона. Посмотрела на Хайо, но он только улыбнулся ей навстречу, давя непрошеную горькую мысль — «почему не она, а Рэни, Город, ну почему же так, я ведь все отдал бы, чтобы это была Яра, почему же...». Он гордился Ярой, тем, как легко и спокойно она держится в незнакомой обстановке, как честно и смело говорит с Риайо. Хайо любил ее так, как не любил никого и никогда, хотя до встречи с Ярославой был уверен, что знает о женщинах все, и это знание как-то мешает любви. Приятно проводить время — почему бы и нет, доверять и заботиться — легко, но для любви требовалось немного удивления и непонимания.

— Пойду, — сказала Ярослава, чуть помедлив.

Хайо перехватил взгляд Рэни, она без зависти, но пустым потерянным взором созерцала Ярославу, Риайо, всех остальных, собравшихся у стола. Смотритель ласково положил ей руку на плечо, прижал к себе.

— Не бойся, и тебе найдется дело...

— Нет, не в том дело, не в том, — сбивчивым шепотом откликнулась Рэни, вставая на цыпочки, чтобы дотянуться до уха Хайо. — Просто когда она это сказала, мне как-то страшно стало... за нее. Я глупая, наверно...

Темный и душный страх положил руку на горло Хайо и хорошенько стиснул. Он зажмурился, утыкаясь носом в затылок Рэни, прижал ее к себе со всей силы, так что девушка ошеломленно пискнула, но не стала вырываться.

— Только ей не говори, прошу... — тоже шепотом сказал Хайо. — Не давай предчувствию силу пророчества.

— Что-то меня многовато, — разглядывая себя в зеркало, сказал Вайль.

Аэль оторвалась от книжки, посмотрела на внимательно изучающего себя в большом, в рост, зеркале парня и улыбнулась. Что его было мало, она сказать не могла, ибо не слишком любила врать. Да, в любой толпе его было бы несложно заметить. Да, даже в Городе, где недомерками типа Аэль были те, кто сам так хотел, Вайль запоминался своими габаритами. Но рецепта изменения внешности у нее не было, да и причин она не видела.

— Уймись, мне нравится... — ласково улыбнулась она. — Самое оно...

— Правда? — Вайль подошел к кровати, где она валялась, уселся на краешек. Девушка скользнула ему за спину, положила руки на плечи, потом провела вниз по спине, прощупывая упругие мышцы. — Правда, правда. Есть за что подержаться.

— Ну ладно...

В крепко сложенном юном организме бурлила энергия. Пока еще вполне здоровая и в адекватных количествах. Но Аэль понимала, что еще пара дней шатаний по дому — и энергии будет уже в избытке, и Вайля потянет на какие-нибудь дурные подвиги. Может даже и с самыми лучшими намерениями — бессмысленная злоба в адрес первых встречных Вайля покинула. Зато на ее место пришла наивность, которая легко могла превратиться в новую злобу. Достаточно было пары столкновений с окружающими. А для этого далеко ходить не надо было — навыками общения Вайль пока что не обзавелся.

Видимо, нужно было его выгуливать, старательно следя, чтобы ни во что он не вляпался. Для начала. И показывать на своем примере, как можно легко избегать конфликтов, где пролегает граница между оскорблением и шуткой, как победить, не причинив и не испытав боли — все то, что другие узнают едва ли не с первых дней жизни.

— Одевайся, пойдем погуляем, поужинаем.

Вайль только пожал плечами и без особой радости отправился к шкафу. После возвращения из Страны Кошмаров он трое суток провел в квартире Аэль — отсыпался, читал, пытался научиться играть на гитаре. Получалось у него ровно то, что получается у каждого новичка: и аккорды напоминали хриплый стон, и паузы между ними были гигантскими, и вместо боя выходило бессмысленное неритмичное бряканье. Аэль объясняла ему, что на первую мелодию всегда уходит не меньше пары недель, и то упражняться нужно каждый день, но, как и всякий новичок, Вайль хотел всего и сразу — взять инструмент в руки и начать играть. Особо его раздражало то, что все у него получалось быстро — и аккорды он запоминал, и движения правой руки освоил почти сразу; для парня привычно было, что тело слушается его без усилий. Только в этот раз оно не хотело — и все объяснения Аэль, что дело только в терпении, его не устраивали.

— Что мне надеть? — вопросил он, стоя перед открытым шкафом.

— Сам решай, — отмахнулась Аэль. — Твоя тушка, твой вкус.

— А посоветовать?

— А ты просил не совета, а указаний, — ехидно улыбнулась Аэль. — Чтобы попросить совета, нужно сделать хоть что-нибудь самому, заподозрить, что получилось не очень, и потом уже спрашивать. Например — так: «Аэль, дорогая, как тебе кажется, эта рубашка подходит к этим штанам или лучше надеть другую? Что? Вон ту синенькую? Да ты с ума сошла, кто же надевает синюю рубашку к желтым джинсам!»...

— Осознал... — хмыкнул Вайль. В последнее время он стал лучше воспринимать и иронию, и намеки, и недосказанное. Слова Аэль стоило понимать, как «и полученный совет нужно оценивать критически». — Нет, желтенькое и синенькое — это как-то слишком. Аэль, дорогая! Как тебе кажется, — пафосно начал он. — Твой шкаф нарочно надо мной издевается, или у него просто дурной характер?

От смеха Аэль едва не скатилась с койки.

— А что с нм не так?

— Ну, ты посмотри на то, что он мне подсовывает...

Девушка подошла и посмотрела внутрь, провела рукой по висевшим на плечиках вещам. Широкий выбор гаваек, каждая из которых была раскрашена во все цвета радуги, ее впечатлил.

— Знаешь, дорогой, если ты наденешь что-нибудь из этого, я с тобой никуда не пойду.

— Вот и я о том же.

Совместными усилиями шкаф был вразумлен и произвел из себя добротные черные джинсы и рубаху из неотбеленного льна. Это вполне устроило обоих. Вайль привесил к ремню ножны с парой ножей, и счел это достаточным намеком для тех, кто решит ему напомнить о старых долгах. Аэль же переодеваться вовсе не стала — черный комбинезон был ее «фирменным» знаком и стилем. К тому же он отлично маскировал недостатки фигуры — излишнюю худобу и плоскую грудь.