Денис видел, как он, совершенно не прячась, прошел вдоль забора, а потом подпрыгнул, каким-то образом ставя ноги между прутьями так, чтобы те не скользили, и с легкостью, вызвавшей приступ белой зависти, взобрался наверх. Перекинул ноги и бесшумно спрыгнул по ту сторону. Денис выждал некоторое время, но охрана и не подумала выходить из будки, кричать или вызывать по рации подкрепление. Не появилось и серьезных вооруженных людей, которые здесь наверняка тоже присутствовали.

Подождав для верности еще немного, Денис взял с заднего сиденья объемный синий конверт – мнимый предлог для прохода в клинику, – вылез из машины, щелкнул брелоком сигнализации и, как можно ниже надвинув капюшон, побрел к будке охраны.

Будь его воля, он еще и темные очки надел бы для пущей конспирации, но Ворон поднял его на смех тотчас, стоило лишь заикнуться об этом.

В будке работал телевизор, показывая футбол, так что охране было явно не до камер слежения. Впрочем, матч явно не казался им интересным. Они прихлебывали из больших красных кружек с кофейными подтеками на стенках чай и травили анекдоты.

– А он, значит, и говорит: «Мы – представители самой древней профессии: спим за деньги», – поведал сипловатый из-за неумеренного курения голос. – «Путаны, что ли?» – спрашивает второй.

– Сторожа мы! – загоготали в один голос оба охранника. Видимо, анекдот был им знаком и местами даже дорог.

– Здрасьте, – выдавил Денис, – а про латиноамериканцев и блондинку слышали?

Собственно, смеяться сторожа стали уже на словах: «Идут латиноамериканцы по Москве». Про Зону они, как и многие, были наслышаны, однако воспринимали явно по-своему: как в конце девятнадцатого столетия какие-нибудь «английские работяги» понимали Аляску. Клондайк. Золотая лихорадка. Легкий способ наживы. Раз сходил – и всю жизнь проживешь обеспеченным человеком. Вот только за подобными разговорами терялась неприятная правда о том, что везет не всем, о чудовищном холоде и диких зверях, не говоря уже о соплеменниках, готовых перегрызть глотку. С этой точки зрения Зона казалась Денису более родной и привычной. В ней хотя бы не получалось замерзнуть, если, конечно, не вляпаться в соответствующую аномалию (но с подобной он пока еще не встречался).

– Так оставь пакет у нас, мы передадим, – предложил первый охранник, явно преисполнившийся к нему симпатии.

– Мне ж личная подпись Андреевой нужна, иначе начальство голову снимет, а потом приделает обратно, закатит выговор, решит премии, пригрозит увольнением и выгонит на работу в воскресенье, – развел руками Денис.

– Изверги, – посочувствовал второй охранник, – хотя наше не лучше.

– Да везде одинаково. Лишь бы на шею сесть работникам да ножки свесить, – заявил первый и в подтверждение слов похлопал себя по давно не мытой шее.

– Значит, я могу пройти? – спросил Денис, не веря тому, что все оказалось так легко.

– Проходи-проходи, горемычный, – ответил второй охранник.

Уже сделав несколько шагов по асфальтированной дорожке, уходящей к подъезду здания клиники, Денис услышал брошенное в спину:

– Ох, и душевный же парень.

Денис еще немного прошел по асфальту, затем перешагнул невысокую изгородь из плотно посаженных кустов и углубился в тень, которую давали деревья. Вечер наступил порядком давно. Сумерки неотвратимо поглощали краски, что было только на руку. Темная одежда делала его еще более неприметным.

Соваться в здание через главный подъезд он посчитал опасным. Там могла сидеть охрана покруче, которая за анекдот не пропустит. До недавнего времени в ИИЗ придерживались похожей системы: у ворот одна, в здании – другая. И безразлично, что сторожевые функции осуществлял пенсионер. Вахтер – это не профессия, а состояние души, а в душе у них сидит цербер.

Денис обогнул здание, выискивая какой-нибудь второй вход или открытое окно. Он, конечно, не Ворон, но забраться по решетке, закрывающей окна первого этажа, до второго не представляло непосильной задачи.

Увы, ничего подобного не находилось.

Когда совсем рядом послышались голоса, Денис не стал паниковать, а отступил в тень ближайшего дерева и сел на корточки, практически сливаясь со стволом.

– Что, Эдуард Неманович, вызвали? – одышливо говорил первый мужчина.

– Да нет, дежурство, будь оно неладно, – отвечал ему второй глубоким грудным басом.

– А вот я люблю неурочную работу, – затараторил первый. – В вагоне – никого. Все в противоположную сторону толкутся, а ты, как король, едешь и злорадствуешь.

– Не знаю, я на железке не езжу.

– Сочувствую. По Одинцово нынче пробки, что в Москве когда-то.

– Что верно, то верно. Пора возвращаться в столицу, а то население нынешнее либо отстреливать, либо насильно переселять в Сибирь придется. Сил уже нет. Сколько этих москвичей было? Двенадцать миллионов, а с неучтенными и непереписанными, должно быть, все двадцать.

– Население какой-нибудь небольшой европейской страны, – хохотнул первый. – А еще говорили – «рожайте, давайте устраивать бэби-бумы».

– Беженцы, йопта, – выругался второй.

– Вот-вот! Ну да ничего, недолго потерпеть осталось.

Денис сжал кулаки, но, разумеется, не стал выдавать своего присутствия. Каждый имеет право заблуждаться и кого-нибудь ненавидеть. Однако в следующий момент произошли события, заставившие его перекатиться под прикрытием кустов и растянуться под ними. Стрекот автоматной очереди прорезал тишину, а пули скосили научников. Те даже не поняли, с какой стороны настигла их смерть.

Потом послышались торопливые шаги и отрывистые команды. Убийца был не один, вскоре к нему присоединились трое, и, судя по крикам и пальбе, с других сторон здание штурмовали такие же группы. Захватчики не скрывались, и это наводило на очень неприятные мысли: Дмитриеву объявили войну. Вот только кто же посчитал себя настолько сильным, чтобы бросить ему вызов в столь дерзкой форме?

Мысль о притаившихся в Москве «белых сталкерах» Денис постарался отогнать – только их не хватало. И в конце концов, имелись сейчас дела поважнее, чем размышления на тему: кому же Олег Дмитриев перешел дорогу. В здании находились Ворон и Алла!

Первые два этажа представляли собой последовательность однообразных дверей и скучных кабинетов, в которых не было да и не могло быть никого и ничего интересного – на первый взгляд. Наверняка какой-нибудь бухгалтер зарылся бы здесь надолго, а потом диву давался бы, отчего эту клинику не закроют вовсе, ведь видно же, что предприятие убыточное.

Большинство бухгалтеров не способны взять в толк необходимость работы на перспективу, но Олег Дмитриев никогда не достиг бы таких высот, если бы был сродни такому бухгалтеру. Именно поэтому он распекал сына вот уже второй час и никак не мог остановиться.

Ладно бы мальчишка был туп. Говорят, природа отыгрывается на детях гениев. Ложь, конечно. Просто обыватели никак не примут факт: дети гениев не обязаны быть гениальны. К тому же, если бы гениальность передавалась по наследству, сейчас плюнуть некуда было бы, чтобы не попасть в очередного Эйнштейна или Наполеона. Так что давить на сына и требовать от того невозможного Дмитриев и не собирался. Но!

Мальчишка умудрился накосячить дважды. Во-первых, сунувшись в Зону и едва не погибнув, во-вторых, прихватив вещи, которые ему не принадлежали. То, что Николай спутался с Вороном, а потом разболтал все научникам из ИИЗ, сильным проступкам Олег не считал. Государственная машина, а вернее, люди, стоящие у ее руля, конечно, могли пойти давно проторенной дорожкой и, указав на собственного гражданина, добившегося слишком уж большой власти, влияния и денег, воскликнуть: «Ату его!» Однако Дмитриева это не беспокоило: власти в его руках действительно сосредоточено с избытком, так что улизнуть от легавых, ищеек и борзых, пущенных по его следу, он успел бы с легкостью.

Не беспокоила его и судьба диссидента. Он вовсе не собирался лить слезы по русским березкам, а уж от русской зимы точно старался держаться подальше. Нормально жить, когда неделю стоят морозы за тридцать, два дня звенит капель, потом случается снегопад, как обычно, неожиданный для всех городских служб, а затем снег лежит до мая, может только впавший в летаргический сон медведь, и то не факт, что у него не будет раскалываться голова.