Видимо, детство Вайля было действительно трудным. Лаану в такой обстановке кусок бы в горло не полез. Да и кусок этот явно не был вкусным, судя по запаху.

— Ну, Вайль. Какие монстры водятся здесь?

— Разные, — подумав, откликнулся парень. — У меня нет слов, чтобы их называть.

— М-да, информативно, — вздохнул Смотритель. — Ладно, пойдем взглянем на кухню.

— Я пойду вперед? — предложил Вайль, и Лаан предпочел не давить его инициативу.

Сразу после того, как Аэль вошла внутрь, дверь за их спинами захлопнулась, как от сквозняка — вот только не было никакого сквозняка и в помине. Открывалась она в кухню, так что выбить ее возможности не было. Пути к отступлению были перекрыты достаточно надежно — дверь казалась прочной.

— Надо было блок поставить, — досадливо сказал Лаан. — Ой, я дурак...

Дальше ему стало не до самокритики. Кухня освещалась двумя окнами, и оба они одновременно затемнились, снаружи громко хлопнуло, должно быть, закрылись ставни. Жалкой полосочки света, пробивавшейся из щели между ставнями, было недостаточно, чтобы рассмотреть, что происходит вокруг. Лаан перешел на второе зрение, но и оно не слишком помогало — через призму расширенного восприятия кухня выглядела очень странно, напоминая рисунок авангардиста, питавшего излишнее пристрастие к красному и желтому цветам. Светились все предметы, а их тут было немало — котлы, плиты, мойка, лента транспортера. От этого в голове начинало гудеть, и пришлось смотреть по-обычному, с трудом различая контуры предметов обстановки.

С лязгом и грохотом заработал транспортер. Видимо, он сделал это, чтобы обеспечить звуковое прикрытие плите, которая, постепенно ускоряясь, двинулась в сторону застывшей у двери троицы. Включилась и начала нагреваться соседняя, неподвижная плита. Забулькало что-то в стоявшем на ней котле. Все это произошло за пару секунд, так что Лаан даже не сразу понял, какую опасность считать приоритетной, а потом остановился на плите. Стальная дура в добрых полтора его роста двигалась не слишком быстро, но имела твердое намерение размазать всех по стенке. Стрелять по ней было бесполезно, и Лаан скомандовал отступление — они бегом бросились вглубь, туда, где транспортер близко подходил к гигантской раковине мойки, а справа от мойки был бетонный столб. Плита пройти там не могла — впрочем, она старалась. Груда железа ударилась в столб с оглушительным грохотом и принялась долбиться об него, словно пытаясь смять себе бока и добраться-таки до добычи. Со стуком открылась дверца духовки — как будто распахнулась жадная пасть, и изнутри повеяло жаром раскаленного металла. Внутри духовки Лаан увидел противни с чем-то, похожим на хоккейную шайбу, только золотисто-коричневого цвета.

— Берегись, сейчас она кидаться начнет, — крикнул он.

Плита действительно начала кидаться своим содержимым — горячие куски полетели во всех троих, один шмякнулся Лаану о грудь кожанки, другой попал по бедру. Тесто — если это было тесто, может быть, и картофельное пюре, — не слишком-то стремилось сползать вниз или падать. Оно с чавканьем принялось растворять одежду Лаана. Он повернул голову и увидел, что Аэль пытается смахнуть липкую дрянь предплечьем, защищенным пластиковыми пластинами брони. Вайлю не повезло больше — «агрессивная котлета» шмякнулась ему на волосы, и теперь он, обжигаясь и кривя лицо, стремился ее оттуда выдрать. Раковина, под которой они стояли, вдруг задребезжала, труба отвалилась от крепежа, и из образовавшегося отверстия хлынул крутой кипяток.

— Отходим влево, — приказал Лаан — там не было ни плит, ни раковин, пустой темный угол, в котором стояли ведра. И подобраться туда было не так уж и просто — впрочем, как и выбраться. Нужно было бы пройти мимо двух плит, обогнуть третью — с котлом, и оказаться возле двери, к которой уже подползала четвертая плита, та, что разгуливала сама по себе.

— Мы крепко попали, — констатировал Лаан. — Вайль, вспомни, как все это утихомирить, ты знаешь.

— Откуда я знаю?

— Ты знаешь. Вспоминай, пока нас тут не зажарили!

Хайо сидел на краю фонтана, просматривая всю завесу. Нет, Рэни где-то там не было. Он гадал — ушла ли она ниже или выше, или все же во Дворце. Дворец был «закрыт» от его сканирования надежно, нужно было дождаться Хранителя и спросить. Тот не заставил себя ждать — невысокий светловолосый тенник из верхних, Хайо его знал в лицо, но не общался раньше.

— Ты ждешь девушку, которая вошла в башню любви, — мягким тихим голосом сказал Хранитель. Прозрачные бездонные глаза — студеная вода в серебряной чаше — смотрели ясно и прямо. Длинный светлый плащ скрывал его фигуру. Тонкие длиннопалые кисти Хранитель сложил на груди. На одну фалангу больше, чем у людей, и пальцы заканчиваются не ногтями, короткими когтями, по-кошачьи прячущимися под кожей первой фаланги — как почти у всех тенников. Но лицо почти человеческое — если бы не светлые серебряные глаза и какая-то особенная правильность черт...

— Да, — кивнул Хайо.

— Хочешь говорить, Смотритель?

Нет, все-таки он только казался похожим на человека — так строили фразы только тенники, да и те, кому не слишком много доводилось разговаривать с людьми. Человек никогда не спросил бы «хочешь говорить», он сказал бы «не хочешь поговорить?». Это было хорошо, это Хайо нравилось — ему по душе были и люди, и тенники, которые не пытались ничем прикидываться, слишком уж старательно подбирать слова на языке собеседника. Для информационщика Города в этом всегда было слишком много лжи, пусть невольной, и искажения истинного смысла.

— Сначала я хочу слушать, — покачал он головой.

— Да. Она не уходила из башни, она там. Выйдет нескоро.

— Почему?

— Она выбрала любовь. Дворец не отказывает никому. Ей нужно много. Нужно время. Жди, Смотритель.

— Сколько мне ждать?

— Дни. Декады. Не знаю. Ты хотел привести ее сюда?

— Нет, это случайность. Она как-то вдруг захотела...

— Город ведет нас по тропам, — улыбнулся Хранитель. — Жди. Ты найдешь больше, чем ждешь.

Хайо молча кивнул, соглашаясь. Он не надеялся на вмешательство Города, но был благодарен за него. Смотритель готов был сделать все сам — вот если бы он еще точно представлял, как... нет, у него был план, эффективный, грамотный и надежный, и он непременно сработал бы. Но рядом с тем, что мог сделать Город, все усилия Хайо были как песчинка рядом с горой.

И тут же, стоило только подумать об этом, Хранитель, который уже повернулся и сделал пару шагов от Хайо, остановился и обернулся через плечо — по-совиному легко выворачивая шею.

— Нет. Город говорит — сделает многое. Но главное должны сделать люди.

— Да, — сказал неприятно пораженный Хайо. Словно его поймали на дурном желании отделаться минимальными усилиями, свалить с себя груз взятых обязательств. — Я понимаю...

И еще неприятно было, что Город говорил не ему напрямую, а Хранителю, имени которого Хайо так и не вспомнил.

Рэни ожидала радостных снов, может быть, о Хайо, может быть — каких-то других, но ей просто хотелось, чтобы было просто и легко, и радостно, и не нужно было ни о чем думать — чтобы просто красиво, светло, интересно. Но, стоило ей заснуть, — а заснула она легко, небольшая уютная спальня в кремовых тонах и узкая кровать у стены располагали — как первый же сон оказался неприятным.

Ей было лет пять, наверное. Она играла в кухне на полу, рассадив кукол в рядок под столом. Дедушка дремал в комнате за стенкой, она слышала его храп. Это не мешало, дедушка храпел всегда, Рэни даже казалось, что без этого звука не может быть дома. Дедушка храпел, задремывая в кресле. У дедушки были толстые очки в черной оправе с дужкой, замотанной пластырем. У дедушки была короткая седая борода. Когда он пил водку, закусывая ее черными солеными сухариками, которые сушила из остатков хлеба мама, в бороде смешно застревали крошки. Иногда дедушка пил слишком много, кричал и топал ногами, хватался за клюку. Чаще он шумел во дворе с дедушками Оли и рыжего Петьки, но иногда и дома, тогда мама выталкивала его в спину на лестничную клетку, и не впускала, пока он не обещал лечь спать. Дедушка ругался под дверью, его было ужасно жалко, но впускать было нельзя — мама тогда злилась и больно шлепала Рэни полотенцем или тапком.