Серко жалобно поржал, причем сделал это тихо, и Старшой чуть не заплакал, обзывая себя сволочью. Потом дембель углубился в бурелом, голос коня стих. Пятью минутами позже Ивану почудился громкий, почти человечий крик, но, как парень ни силился, ничего больше не услышал.

Звериная тропа вывела Старшого к небольшому озеру. Здесь воронежец сделал привал. Развел костер, искупался, перекусил. Солнце снова спряталось в тучи, день подходил к концу.

– А не ошибся ли я? – в который раз спросил себя дембель, глядя на слегка рябую водную гладь. – Может, узкоглазый прикололся? Черт его знает, китайский юмор. Оставил коня, забрел неизвестно куда…

– Отличный, кстати, конь, – прозвучал низкий урчащий голос.

Иван вскочил, развернулся, выхватывая из ножен меч. На границе леса стоял неправдоподобно большой волк. Серый хищник с бурыми подпалинами на груди глядел на Старшого немигающими глазами. Дембель взгляда не отвел. Около минуты противники стояли не шелохнувшись, потом волк удовлетворенно моргнул, открыв пасть, высунул язык и как бы улыбнулся. Задышал часто, как собака, которой жарко.

Оценив клыки и подивившись размерам матерого зверя, по высоте не уступавшего пони, Иван чуть опустил клинок.

– А и правильно, – сказал волк. – Спасибо за лакомство. Я сытый и благодарный, можешь прятать меч.

«Не соврал желтолицый», – запоздало отметил парень.

– Так ты серый волк, – суперинтеллектуально начал он.

– Нет, я белый зайчик, – съязвил хищник. – Вы, Иваны, народец глуповатый.

– Откуда меня знаешь?

– А ко мне Еремеи не ходят. – Волк сперва сел, а потом с глубоким вздохом улегся, медленно дав передним лапам скользить вперед. – Царевич?

«Скажу, что нет, он или дураком обзовет, или вовсе задерет», – подумал дембель и сказал:

– Я вроде как, этот… князь Задольский.

– Ваня, кому ты лепишь? – Серый осклабился еще сильнее и сощурил ставшие смешливыми глаза. – У нас в Задолье сроду князей не было. Городов-то нет!

– Будут, – спокойно ответил Старшой.

– Вот это правильно, – одобрил хищник, шириной улыбки посрамляя знаменитого чеширского кота. – Так убедительно врешь, что даже верится. Нет, ты мне действительно по нраву, князь! Куда поедем?

– Персияния, Хусейнобад, дворец Исмаил-шаха.

Волк вытянул губы трубочкой, будто хотел присвистнуть.

– Да, далеко… Я имею в виду, далеко пойдешь. Предыдущие все «туда, не знаю куда» да «к Елене Премудрой» заявляли, будто я им всезнайка. А ты все точно знаешь. Похвально.

– Ну так что, повезешь?

– Всенепременно. Завтра с утра тронемся. – Волк зевнул, демонстрируя ужасную пасть. – А сейчас – баиньки, спите, зайки-паиньки.

Серый заурчал короткими приступами. Видимо, смеялся.

Устроившись у костра, дембель попробовал заснуть, но не смог. Попробуй отключись, когда в десятке метров лежит волк-переросток.

Иван поворочался, посопел, услышал голос лесного зверя:

– Что, не спится? Понимаю и даже не обижаюсь. Ясно, что верить большому мясоеду не очень хочется. Только я же не простой волк, а волшебный. И потом, от тебя рыбой тянет просто бессовестно сильно, а я рыбу не люблю. У нашего брата нюх острый, оттого и мучаемся.

– Это я у водяного гостил, – буркнул парень.

– Ну и дружки у тебя, – осудил хищник. – Ладно бы с лешим…

– Я и Стоеросыча знаю.

– Ух ты, ловок! – Услышав имя задольского лешего, серый проникся к Ивану еще большим уважением. – Ладно, расскажу тебе сказку заповедную. От самого Баюна. Вмиг захрапишь.

– У Баюна был несколько дней назад. – Старшой лег на спину, заложил руки за голову.

– Брешешь поди!

– А оно мне надо?

– Вроде как нет, но от вас, людей, всего можно ожидать, – промолвил зверь. – Ты думаешь, чего я сам-то не сплю?

Посмеялись.

Если не смотреть на монстра, он вдруг оказывается интересным собеседником. Волк разговорился, и через несколько минут перед Иваном развернулась история жизни серого хищника.

Представьте себе здоровенного детину, сына древнего витязя да богатырши. В стародавние времена люди-то большими были, не чета нынешним щуплым человечишкам. Детину Вяткой нарекли, рос, как положено, не по дням, а по часам. Другое дело, что не в родителей удался: хворый, слабенький по тогдашним меркам – в пять лет подкову согнуть не мог.

Конечно, матушка стала водить Вятку к бабке-травнице. Та отваров надавала, велела мальчонке приходить каждый день по росе босым к ней для лечения. Заметила в парне тягу и способности к зелейничеству, значит. Так в богатырской семье появился знахарь. Мудрость природную на лету схватывал, грамоте обучился, книжек у колдуньи-то – что травы в поле. Здоровье тоже поправил, только силы могутной да удали молодецкой все одно не появилось.

Тятя горевать стал, хмуриться, серчать из-за каждой мелочи. Вятка терпел, потому как уважение к старшим никто не отменял. А тут и пора влюбляться пришла. Девка в селе созрела у соседа-кузнеца – загляденье. Брови густы, очи круглы, щеки румяны, коса до пола, телом ладна, статью выгодна. Богине доброй судьбы посвящена, Долею наречена.

Вятка попросил батюшку сосватать красавицу. Тот накрепко отказал, дескать, такая девица только хороброму богатырю предназначена, а не слабосильному бездельнику. Видно, отец желал подвигнуть сына на подвиг ратный, на укрепление духа.

В ту пору мимо их деревни проезжал богатырь Воила свет Святогорович. Он и посватался к дочке кузнеца. Кто ж такого выгодного жениха упустит? Кузнец согласие дал. А Долюшка-то сама любила Вятку. Вместе, почитай, выросли, он ее иной раз в лес брал, о травах знанием делился, а то и книжку какую пересказывал из тех, что любой девке в душу западают, ибо все-то там о милых сердцах да тяжких невзгодах.

Вот и сами попали в невзгодушку.

Закручинился Вятка: как зазнобу отстоять, отвадить заезжего витязя? К мудрым спискам бабкиным припал. Ядов-зелий не искал, ведь не по совести. Хотел найти способ сравняться с Воилой удалью богатырской. И нашел.

В трактате заморского чародея дона Армагеда, известного своими страшными предсказаниями, был рецепт, который колдун узнал от рассейских волхвов.

Колдун мог обрести немалую силу, став волкудлаком – оборотнем, перекидывающимся в волка. Обряд был несложный, всего-то требовалось воткнуть двенадцать боевых ножей в осиновый пень, сказать заветные слова да перекувыркнуться. Дон Армагед в свойственной ему манере предупреждал, что будущему волкудлаку следует трижды подумать, прежде чем становиться на путь оборотня. Тут и убить могут, и нож из пня изъять – как обратно в человека превращаться? Вечным серым хищником пробегаешь.

Долго думать юному влюбленному было нельзя, ведь свадьба скоро. Он наворовал в деревне боевых ножей (у бати с мамкой лишь пять было), срубил в глубине леса осину потолще, чтобы все клинки воткнулись, и совершил обряд. Полночи дождался, слова шепнул, кувыркнулся. Потемнело небо – луна затмилась, ибо Вятка учинил сильную волшбу. Встал парень на четыре лапы, тряхнул пепельной гривой. Взвыл громко и протяжно, аж в окрестностях всякая птица смолкла, а в родной деревне собаки заскулили да люди, хоть и не услыхали песни оборотня, пригорюнились.

Пробежался по родным местам волк. Совсем иначе все выглядит, звучит и пахнет. Будто в одночасье прозрел и прочими чувствами обогатился. Ночь оленей в охотку гонял да прыжками землю мерил. Утром вернулся к пню, перекувыркнулся, стал добрым молодцем. Вроде и росточком такой же, и плечи не шире, чем вечор были, а ощущает в себе силу первобытную, горы сворачивающую. Ударит камень – крошится, топнет ногой – с сосен хвоя облетает, чихнул нечаянно у околицы – плетень в щепы.

Так и пришел к кузнецу. Поклонился:

– Отдай за меня Долюшку.

– Не для птенца растил, для шизого сокола, – ответил кузнец. – Выкуешь себе меч – поговорим.

Отец девушки отправился в дом, а Вятка – к мехам. Раздул, разжарил печь. Взял прут, схватил молот, жахнул по наковальне. И – тишина. Кузнец на лавке сидит, усмехается.