Все ее слова и ужимки казались Никите отвратно-фальшивыми. Он искренне сочувствовал привезенным девицей беженцам, но и прекрасно понимал, что тех впаривали подобно пылесосу и даже хуже: лишь бы отделаться.

— Да как вы не понимаете! Люди же остались без крыши над головой! — в который раз попыталась она надавить на жалость, тотчас перейдя к упрекам: — Я понимаю, совесть и сочувствие сейчас не в чести, но должны же быть хотя бы понимание и активная гражданская позиция!

— Вы предлагаете остаться на улице мне? — поинтересовался Никита. — В доме всего две комнаты, пригодные под спальни, одна общая и кухня. В нем уже живут двое, и уплотнению жильцами он не подлежит, это уже будут антисанитарные условия. Кроме того, это моя частная собственность.

— Вы разве не слышали?! — Девица даже руками всплеснула. — В Государственной Думе уже приняли закон о временной национализации необходимого жилья. Когда к вам подселят каких-нибудь бомжей, вы меня еще вспомните! Кроме того, это же не бесплатно. Администрация предоставит вам льготы и единовременную компенсацию.

— Вот пусть для начала ваш закон президент подпишет, а потом я уже буду думать, в том числе и где нанимать адвоката, — улыбнулся ей Никита.

— Но это же всего на пару месяцев, — с надрывом в голосе произнесла девица и от переизбытка чувств дернула золотую цепочку на шее, та не выдержала подобного обращения и порвалась. Девица на автомате ввинтила нецензурное выражение и, ойкнув, прикрыла рот ладонью. — Вы зря не смотрите новостей, — произнесла она как ни в чем не бывало. — Анонимный источник в кругах, близких к правительственным, сообщил о ликвидации аномалии в Юго-Западном районе. При таких темпах уже к Новому году москвичи вернутся в свои квартиры.

— А пока поживут в вашей: во-он в том новом микрорайончике. Сами-то беженцы в курсе, что вы решили отхватить у них вполне законное жилье, выстроенное на деньги из бюджета? — послышался голос Дима. Сам он остановился позади автомобиля и оперся на багажник. — А скажи мне, Ник, — обратился он к Никите, — что эта табуретка со знаком, сильно напоминающим женский половой орган, делает на нашей улочке? Более того, почему я пройти не могу?

— Ратуют за подселение, — в тон ему ответил Никита, стараясь сдержать улыбку: знак компании «Рено» Дим называл обычно гораздо менее прилично, а багажник нового «Логана» вполне мог использоваться в качестве дополнительного сиденья.

— Отойдите от моей машины! — вмиг растеряв все благодушие, потребовала девица. — И немедленно извинитесь за сексизм!

— Представитель компании приедет, перед ним и извинюсь, — ответил Дим и снова обратился к Никите: — А за детей Африки барышня не ратует, нет? Ой, пардон. В начале прошлого века бесполые существа женского пола звались товарищами, а сейчас?

— Не знаю, — пожал плечами Никита, — в Америке они требуют обращаться к себе «сэр», но облигации не распространяют, не говоря уж про значки, увы.

— Тогда пусть будет барышня. «Сэр» для меня как-то слишком, — усмехнулся Дим и обратился к несколько спавшей с лица и побагровевшей девице: — Не смею задерживать. Есть я предпочитаю в столовой, оперировать в операционной, а спать в спальне, причем один. А самое главное — не читаю советских газет. И советую убрать колымагу, за мной баба Нюра идет, а у нее клюка тяжелая, со стальным набалдашником.

— Ненормальный, — прошипела девица, поворачивая ключ зажигания.

— А ну, стой! — донеслось из салона с заднего сиденья. — Это значит, и квартиры свободные в наличии есть, а ты нам здесь… — Но больше расслышать ничего не удалось. Автомобиль аккуратно, боясь скатиться с узкой полоски асфальта, покатил вперед.

— Н-да… не знает народ классики, — произнес Дим, поднимаясь на крыльцо. — Нет, я понимаю, конечно: недостаток образованности, сплошное ЕГЭ головного мозга, но не узнать профессора Преображенского… его же даже экранизировали.

— Фильм ведь черно-белый, — пожал плечами Никита, с удовольствием оглядывая полную корзину опят и несколько крупных шляпок белых грибов.

— А, ну да, и без спецэффектов, — покивал Дим.

— Откуда ты узнал про квартиру?

— А я не знал, — усмехнулся Дим. — Угадал и попал в яблочко.

Никита отворил перед ним дверь и остановился, чтобы пропустить вперед.

— Нет-нет, идите первым, — немного изменившимся голосом и перейдя на «вы», сказал Дим.

— Только после вас, — включаясь в игру, заявил Никита.

— Идите первым.

— Не смею.

— Идите первым.

— Ни за что!

— Ну, это, знаете ли, просто банально. Нечто подобное уже описано в литературе. Кстати, вы не помните кем? — Дим прищурился.

— А вы что же, меня проверяете? — фыркнул Никита.

— Помилуйте. Зачем мне вас проверять? Просто я сам не помню.

— Ну, Гоголем описано. В «Мертвых душах».

— Гоголем, стало быть? Неужто? Это вы, стало быть, эрудицию свою хотите показать? Нашли перед кем похваляться. Идите первым.

— Ни за какие коврижки!

— Пожалуйста, перестаньте спорить. Я не люблю, когда со мной спорят. Это, в конце концов, невежливо — спорить со старшими. Я, между прочим, вдвое старше вас, а то и… — Тут Дим запнулся и с досадой покачал головой.

— Вот потому-то только после вас и войду.

— Почему это «потому»? Вы что, хотите сказать, будто моложе меня? Какая неделикатность!

— Я младше. Младше.

— Что значит «младше»? По званию младше? И откуда в вас такое чинопочитание?! У нас все равны. Это я вам как старший говорю. А со старших надо брать пример.

— Так подайте же пример. Входите. А я уж за вами следом.

— Вот так вы, молодые, всегда поступаете. Следом да следом. А чтобы первым наследить — кишка тонка?!

После чего он с неожиданной ловкостью встал на одно колено и произнес театральным голосом:

— Сэр! Я вас уважаю.

Никита покосился на крыльцо, посильнее запахнул куртку, вспомнил, что на нем джинсовые бриджи, но если повторит подвиг, то аккурат встанет на грязный мерзлый пол голыми коленями, и посмотрел на Дима. Тому было абсолютно наплевать, если бы он у двери даже разлегся: плотный бушлат, толстые штаны, сапоги до колен…

— Аркадий Райкин «Воспоминания», — вздохнув, проговорил Никита, заканчивая игру. — За некоторым исключением очень близко к тексту, входите.

— А кишка оказалась-таки тонка доиграть до конца, — заметил Дим и легко поднялся. — Ладно, так и быть, не будем смущать соседей.

— Выиграл, — констатировал Никита, входя последним и прикрывая за собой дверь. — Далеко тебе до Корнея Чуковского.

— А я разве стремлюсь, гений? Мне в отличие от тебя Зона память не дарила. — Дим фыркнул и потащил грибы на кухню, оставив Никиту в некотором замешательстве и осознании того, что выиграть-то он, возможно, и выиграл, но как-то нечестно. Тем более касательно эрудиции и памяти на детали Дим если и уступал ему, то не слишком. Видимо, действительно сказывался уровень образования, или удивительная работоспособность, или нечто еще.

Когда он пришел на кухню и тоже занялся грибами, то спросил:

— А что она дала?

— Кто? Баба Нюра? — насмешливо уточнил Дим.

— Зона. — Никита вздохнул. — Ты же сказал: мне Зона подарила память. А тебе?

Дим медленно положил нож на край стола.

— Запомни раз и навсегда: если Зона дарит, то потом и забирает. Сторицей. Мне не давала, я сам взял. И, знаешь, не сказал бы, будто стал счастливее от этого. — Взгляд у него стал каким-то затуманенным. Наверное, Дим вспоминал, но Никита больше не хотел слушать. Он уже успел пожалеть, что вообще задал вопрос. В конце концов, это не его дело. — Зона никого и никогда не отпускает, даже тех, кто выгрыз себе свободу, а тех, кто думает, будто независим от нее, любит особенно. Думаешь, почему легендарные сталкеры почти все в нее ушли? Вот из-за нее — позвала.

— Дим… — позвал Никита.

— Из всех, кого я знаю, на плаву держатся от силы пятеро, но у них… не знаю, в мозгах что-то. Слишком любят жить и… себя, наверное. Эгоисту наплевать на окружение, окружающее, окружающих, он и в Зоне выживет, и где угодно. Эгоиста зацепить-то невозможно. И разочарований у них не наступает особо. Я знал одного, так его жизнь кидала так… другой руки давно опустил и спился бы, а он — нет.