— Ну, вот что ты ржешь, а? — устало проговорил тот. — Может, добавить?

На скуле Ворона алела свежая ссадина, он потянулся было к ней руками, но остановил движение и поморщился:

— Нет уж, воздержись. Говорю ж: свои.

Спецназовец — высокий, за два метра ростом — покачал головой и уселся рядом со сталкером, снял шлем, до этого момента скрывавший его лицо.

— А если бы мы этот лаз гранатами закидали?

— Кому лаз, а кому и вылаз, — заметил Ворон и вздохнул. — А вы это и сделали. Спасибо, кстати. Есть версия, что вся та гадость, которая за нами полезла, регулярно распространялась по ближайшему Подмосковью.

— Да ну?.. — Спецназовец поморщился. Лицо у него было широкое, открытое, с курносым носом и ямочками на щеках. Эдакий герой русских народных сказок. Еще и светловолосый. Жаль, Никита не мог определить издали цвет глаз, хотя, по здравому рассуждению, тот его и не волновал вовсе.

— Об убийствах сталкеров слышал? Ну, вот тебе исполнители, — тем временем продолжал Ворон.

— Так ведь… Никогда такого не было, чтоб твари из Периметра лезли. Они хоть разлагаются без последствий?

— Ты Шувалову позвонил?

Спецназовец фыркнул.

— Подтвердил он твою личность, а если бы нет, то я с тобой и не говорил бы, сдал куда следует, и дело в воду.

— С концами. — Ворон снова развеселился и приподнял руки в красноречивом жесте.

— Вот приедет машина… — начал спецназовец. — Я не то что тебя опасаюсь, но кто ж вас знает, ходоков.

— Да и не надо. — Ворон разлегся на асфальте со всем подвластным ему комфортом.

— У меня друг был… из ваших, — вдруг сказал спецназовец.

Ворон повел плечом и промолчал.

— А… черт, — прошипел спецназовец, — в толк не возьму: как? Почему эта напасть вдруг? Они ж неразумные.

— Значит, послал разумный, — сказал Ворон. — И я теперь даже знаю, кто именно.

Нечаев прибыл минут через двадцать — Никиту только-только начало отпускать нервное напряжение — на старом «уазике» типа кабриолет, то есть без верха вообще, и даже двери у этого чуда техники отсутствовали, и тотчас накинулся на всех, до кого смог дотянуться, демонстративно не замечая только сталкера.

— А если бы вы стену расшарабашили к такой-то матери?! — выговаривал он спецназовцу, с которым говорил Ворон. — Кто б ее восстанавливал? За какое время? За какие деньги? Да и что могло полезть?! Верх безответственности!

Спецназовец в ответ пытался огрызаться, но очень быстро сдулся. У него попросту не выходило вставлять слова в бесконечный обвинительный монолог. Рядом с ним тощий интеллигентный Нечаев казался ботаником в обществе качка, только внешним сравнением все и ограничивалось.

— Владлен Станиславович, — позвал Ворон, от души насладившись зрелищем. Он сладко потянулся, зевнул и поднялся без помощи рук, вывернувшись каким-то замысловатым образом из положения, в котором сидел. — Во-первых, не получалось без взрывов. Во-вторых, там останков более чем достаточно, вы б послали собрать. В-третьих, может, все же поедем? В-четвертых, надо бы уже начать работать, как вы считаете?

Как раз в этот момент рядом с «уазиком», на котором прибыл Нечаев, притормозил темно-синий фургон с «люстрой» на крыше. Из него вылезли пять человек в защитных костюмах и направились прямиком к стене. Спецназовец на всякий случай отрядил им в сопровождение двух бойцов.

Нечаев повернулся к сталкеру, уже открыв рот для отповеди, но кричать передумал.

— А вас… тебя… — начал он.

— Меня? — подбодрил Ворон.

— Роман дожидается у КПП, и очень жаль, что я не прихватил его с собой. Видимо, только он в состоянии пробудить твою совесть.

— Я на вашем месте не рассчитывал бы на это, — фыркнул Ворон и пожал плечами. — Значит, пока я не забыл, слушайте: с машинкой, в которую Дим записывал исследования, сами будете разбираться, но я еще и блокнот прихватил — старый такой, середины прошлого века года выпуска.

— И что в нем? — Нечаев изменился мгновенно, словно кто-то колесико настройки выкрутил с уровня крайней эмоциональности до почти полного ее отсутствия.

— Весьма занимательное чтиво. Я приобщился, когда в схроне ночевали. Так вот не знаю, что вы отыщете в нетбуке, но в тетради синими чернилами по желтой бумаге описан некий эксперимент профессора Сестринского, который попытался создать идеального помощника для людей, работающих и служащих в опасных для жизни условиях.

— Помощника?

— Немцы во время Второй мировой войны ставили опыты на овчарках, Сестринский — на крысах. Полагаю, весь интерес Дима вертелся возле мутантов, выпущенных в Москву и прекрасно в ней прижившихся.

Никита вздрогнул.

— Да не боись ты, — буркнул боец, подошедший для того, чтобы снять наручники. — Солдат ребенка не обидит.

— И не собирался.

Получалось, Дим пришел все же не просто так. И Штирнер, вернее, Сестринский подослал его тоже не из любви к ближнему. Просто Никита, как бы странно это ни звучало, оказался тем самым специалистом, который ему понадобился. Мало того что полумутант, да еще и ветеринар.

— У меня, может, вся система ценностей рухнула в одночасье, — добавил Никита, хотя распространяться на эту тему не хотел.

— Значит, хреново выстроенная была система, раз рухнула, — хмыкнул спецназовец. — Туда ей и дорога.

— Наверное, — буркнул Никита. Слова незнакомого человека, и спасшего ему жизнь, и чуть было не угробившего, воспринялись откровением. Не следовало Никите привязываться вообще и идеализировать в частности. Дима он считал примером во всем, а тот лишь использовал его. Ворона — демонизировал с самого начала их знакомства, а тот оказался неплохим человеком.

— Ну, давай. — Спецназовец ухватил его за плечи и легко поставил на ноги. — Голова не кружится? Не тошнит? На солененькое не тянет?

Никита усмехнулся и покачал головой.

— Тогда дуй к своим.

— И как этот твой Шрам сумел найти общий язык с мутантами? — Когда Никита подошел к «уазику», Нечаев уже сидел за рулем, а Ворон — на пассажирском сиденье.

— Я полагаю, случайно. Сестринский был гением, кроме того, явно не из тех, которые разрушают мир. В наш… хм… цивилизованный век эксперименты на людях кажутся дикостью, но в том времени, откуда он родом, существовали совершенно иная этика и моральные скрепы.

Нечаев вздохнул и признался:

— Меня совершенно не тянет философствовать по этому поводу.

— И правильно, — одобрил Ворон. — Морализаторство еще ни к чему хорошему никого не привело, зато в дебри уводило такие светлые умы, до которых нам расти и расти.

— Расскажи о подозреваемом, — попросил Нечаев.

— Когда Шрам изъявил желание прикрывать наш отход, у него уже не было стопы — оторвало «мокрым асфальтом». При этом рана как-то прижглась, и крови не было, — сказал Ворон. — Он вполне мог выжить, если бы ему оказали должную помощь, а если бы приладил какой-нибудь протез, то сумел бы и ходить.

— Давно ты догадался?

— Я вспомнил о нем, когда Ник упомянул о стуке, сопровождающем шаги убийцы. Видимо, Шрам использовал крыс в основном как подспорье: для проникновения в дома жертв, например. Убивать он предпочитал сам, однако это и сыграло с ним злую шутку: Ника он попросту не сумел догнать.

Никита нахмурился.

— Назад лезь. Ты чего как неродной? — словно бы невзначай спросил у него Ворон. Странно, но он, похоже, не собирался упоминать ни о «веруме», ни о побеге. — А чтобы ты не выдумал себе, будто я бросил Шрама в Периметре… — Сталкер не договорил, полез в рюкзак и вытащил уже знакомую коробочку из-под женских сережек, открыл и продемонстрировал артефакт, не позволяющий сказать ни слова лжи, зажал в кулаке и произнес: — Я еще никого и никогда не оставлял в Зоне намеренно, из-за собственных антипатий. Я терял людей, но никогда не бросал их в Москве.

Никита кивнул и промямлил:

— Да я… и без доказательств поверил бы.

— Ого! Какой миелофон, — заинтересовался Нечаев.

— Трофей, — предупредил Ворон. — Отдать не отдам, а вот подержать позволю.