Ворону в какой-то момент показалось, будто они уж слишком внимательно наблюдают за ними, и он открыл огонь наобум. Кляксы растворились в воздухе незамедлительно и больше не появлялись.

— Это район, в котором ты проводил исследования?

Никита кивнул. Он ждал продолжения разговора, но Ворон развивать тему не стал. Вероятно, его интересовало, лишь насколько внимательно придется смотреть по сторонам.

— Здесь нет ничего особенно опасного, — заверил Никита. — Ну, разве только не стоит привлекать внимание серых быкунов.

— Да и черных тоже, — согласился сталкер. — У нас не так много боеприпасов осталось, чтобы играть в кто кого заборет.

— Уже недалеко. МКАД — за теми высотками, — сказал Никита.

— Я в курсе. Я жил в Ясенево до катастрофы.

Перед тем как перейти Голубинскую улицу, пришлось пропустить золотой шар, катящийся по одному ему известному маршруту, и потом ждать некоторое время, залегши в отдалении на чистых кусках асфальта, пока «сон Морфея» окончательно развеется.

Никита, наблюдая аномалию второй раз, испытывал смешанные чувства: восторга, предвкушения и страха. Все казалось: «сон Морфея» начнет не просто клубиться, а как и положено туману, повинуясь потокам едва заметного ветерка, двигаться (и по закону подлости — именно в их сторону).

Улицу они перебежали, не сговариваясь, просто остановились на бордюрном камне, сверились с показаниями сканеров и дали деру, словно золотых шаров имелось несколько, и они только и ждали, как бы выкатиться из-за угла.

Дальше Никита с полной уверенностью мог сказать, что знает каждый бугорок, травинку и аномалию. Как ни странно, но когда он заявил об этом, Ворон не разозлился и не стал спорить, только кивнул и сухо предложил ему быть ведомым.

Шли молча. С каждым новым шагом сталкер хмурился все сильнее, а Никита уже устал предполагать, из-за чего он нервничал, ведь ничего сверхсложного или неприятного им не попадалось.

— А вон на той детской площадке прямо посреди песочницы растекся «ведьмин студень», представляешь? Под открытым небом, что кажется нонсенсом, — сказал Никита, указывая влево на полукругом стоящие здания, когда ему окончательно осточертела тишина.

— Больший нонсенс заключается в том, что еще никто не обнаружил аномалию и не влез сдуру в невидимую лужу, превратившись в резиновый холодец, — заметил Ворон.

— Он вернется. — Никита не желал говорить этого, слова словно вырвались сами собой.

Ворон сложил губы в бледном подобии улыбки и качнул головой.

— В Дэне я как раз не сомневаюсь, — ответил он, воздержавшись от злой отповеди. В конце концов, не Никите было лезть со своими умозаключениями.

— Ну… это да. — Никита хотел спросить о том, что будет, когда они выберутся, но не успел.

Ворон вдруг замер, вытянув руку с раскрытой ладонью. Никита чисто инстинктивно понял, что нужно остановиться и замолчать. До него донеслось тихое попискивание, а затем пронзительный визг.

— Только этого не хватало, — прошептал он.

— Пойдем быстрее, — сказал Ворон: то ли приказал, то ли поставил перед фактом, то ли поделился планами.

Никита кивнул и зашагал вперед. Сильно ускориться, впрочем, не получилось из-за «кругов огня», хаотично разбросанных на пути. Никите они почему-то напоминали грибы, выросшие после теплого летнего дождика.

Жар от них валил за несколько шагов, по спине и вискам сразу потек липкий пот, который Никита еще как-то стирал, пусть это и было бесполезно, а Ворон, казалось, не замечал вовсе. Влага, когда он наклонялся, сбегала по переносице и повисала крупными тяжелыми каплями на кончике носа, пока не срывалась вниз.

Когда они вышли на относительно свободное место, у Никиты подкосились ноги, и он рухнул прямо на асфальт, пытаясь отдышаться. Ворон выглядел немногим лучше него, но держался хорошо и тревожно поглядывал на высотки.

— Надеюсь, аномалии их задержат, — сказал он спокойно.

Никита кивнул, не уточняя, кого именно.

Темный зев «дыры» не бросался в глаза: пока не подойдешь к нему вплотную, ничего и не заметишь. Он образовался благодаря бреши в стене, огораживающей Москву: то ли строители ошиблись, то ли во всем виноват грунт, то ли просела та, еще первая преграда, возведенная из всякого мусора и более похожая на баррикаду, которую впоследствии укрепляли и укрепляли. Образовавшуюся в стене трещину углубили на метр и поставили деревянные переборки (Никита не знал, сделал это Дим или еще кто-то, но не видел, чтобы лазом пользовался кто-либо еще). Получился своеобразный подземный ход.

На асфальте, возле «дыры», валялся на боку «КамАЗ», охраняющий ворота словно страж. Выглядел он новеньким — словно только-только с завода — и чистым, как после мойки. А вдобавок ко всему у него горели фары. На этот раз — красным тревожным огнем. Значит, живущая в кабине аномалия кого-то схапала и теперь медленно переваривала.

«Интересно, человека или тварь?..» — подумал Никита, но проверять, естественно, не стал.

— Там сидит хмырь? — спросил Ворон, кивнув на кабину.

— Угу.

— Меня интересует его жертва, но лезть удовлетворять любопытство как-то не хочется. — Сталкер обошел «КамАЗ» по широкой дуге, снял с плеча автомат и, сев на корточки у «дыры», всмотрелся в сумрак.

— А… — начал Никита, но не успел договорить, прерванный автоматной очередью и раздавшимся вслед за ней громким крысиным визгом.

Ворон успел отскочить в последнюю секунду, чудом увернувшись от тонкой и хрупкой на вид лапы, покрытой синеватой кожей без шерсти и снабженной длинными загнутыми когтями. Он запнулся, откатился в сторону, вновь вскидывая автомат, когда тварь вылезла целиком: огромная, с клочьями свисающей шерстью, с лысой головой и хвостом, покрытыми глубокими гниющими язвами малинового и изумрудного цветов.

Никита шумно выдохнул, смиряя тошноту, подкатившую к горлу, и схватился за «Чиж».

— Либо бей в глаз, либо не стреляй вовсе! — выкрикнул Ворон, производя несколько выстрелов. Он-то попадал точно в голову — по глазам, носу и пасти, — только тварь это почему-то не останавливало. Морда превращалась в кровавое месиво с проступающим на поверхность бело-серым черепом и гноем, срывающимся на асфальт буро-желтыми каплями и тотчас начинающим дымиться.

— Зомбокрыс какой-то! — то ли в отчаянии, то ли в безумном припадке веселья выкрикнул Никита.

— Просто поджидала долго, — выдохнул Ворон. — Считай, на границе несколько часов просидела. — Он ловко увернулся от зубов и, вытащив из сапога нож, резанул тварь по лапе.

Никита ухватился за уши, казалось, барабанные перепонки не выдержат такого воя. Где-то поблизости раздались выстрелы. Он не сразу сообразил, что прозвучали они за стеной.

— Лезь! — закричал Ворон. — Немедленно! И ори, чтобы не стреляли.

— А если там… — Никита не договорил, мотнул головой и понесся к лазу. Бывают моменты, когда лучше ни о чем не думать и ничего не предполагать. Именно такой сейчас и настал.

Влезая в «дыру» со всей доступной ему скоростью, он вопил, как только мог. Маячивший впереди овал бледного неба был единственным, к чему он стремился, — светом в конце тоннеля, путеводной звездой, самой жизнью. Кто-то, высунувшись из этого света, ухватил его за руки и потянул, Никита забился, заорал пуще прежнего и принялся лягаться, пока ему не врезали по лицу, не оттащили подальше от «дыры» и не уложили ничком на асфальт, больно заломив руки. Силы оставили его тотчас, и стало совершенно безразлично — кто, откуда, почему и что будет дальше. Наплевать оказалось даже на автоматную очередь, раздавшуюся за спиной, писк и грохот.

Никита кое-как пришел в себя, только когда наступила тишина. Поначалу она воспринялась гробовой, затем в уши вплыли голоса и заразительный звонкий смех, настолько не вязавшийся ни с ситуацией вообще, ни с произошедшим, что Никита приподнялся и оглянулся. Никто ему не стал мешать, хотя руки за спиной сдерживали наручники.

Ворон сидел в нескольких метрах от него: по-турецки и с таким видом, словно главный гость на празднике жизни. Руки ему сковали впереди, что, казалось, сталкеру совершенно не мешало, как и стоящий над ним спецназовец с автоматом.